– Врожденное? – спросил я, закусывая. – Или приобретенное под влиянием повстанческой пропаганды? – У меня тоже есть врожденная неприязнь к монархии, – вставил Оуанга. Мне пришлось обернуться, чтобы взглянуть на него. Он вернулся из патруля раньше нас и, конечно же, не мог дождаться обеда, поэтому теперь валялся на диване пузом кверху и переваривал пищу. – Скажи это еще громче, чтобы эрейцы услышали. – Они и так нас ненавидят, – темнокожий поручик пожал плечами. – Но терпят нас, потому что у них нет повода подозревать нас в нелояльности, – заметила Ника. – Поговори еще, и они сделают из нас штрафную роту и отправят в каменоломни в Бесьеннес. – Их шпионы никуда не годятся, они никогда бы не узнали. – Зачем им шпионы, если ты сам лезешь на эшафот? – Если не монархия, то что? – поинтересовался я. – Какую альтернативу ты предлагаешь? Купеческую олигархию, как в Генаосе, где несколько отвратительно богатых, погрязших в заговорах и кровосмешениях семей держат за горло все население? – Как насчет теократии? – насмешливо вставил Считала. – Может быть, нам воспользоваться примером Тоэхаттаульпа, где верховный жрец носит плащ из человеческой кожи и бросает людей в потухший вулкан, потому что верит, будто человеческие жертвы разожгут божественный огонь? – Идея с вулканом не так уж глупа, – пробормотала Ника. – Держу пари, что в Тохатальпе, или как там это называется, гораздо меньше проблем с дисциплиной среди солдат. – Вы издеваетесь, – обрушился Оуанга. – Просто я считаю, что власть должна быть в руках народа. – Ужасная идея. – Почему это? – Народ глуп. – Короли тоже, – заметил Считала. – Но они, по крайней мере, получают настоящее образование и имеют консультантов, которые разбираются в сути вещей. Если ты отдашь власть простым людям, то сможешь ли приставить к каждому эксперта по денежно-кредитной политике, чтобы любой пастух смог принимать правильные решения при голосовании по девальвации валюты? – Консультанты и эксперты не панацея от всех проблем, – вмешался я. – В противном случае достаточно было бы создать совет специалистов, и они решили бы все насущные вопросы на основе того, что знают. К тому же эксперты сами спорят друг с другом и порою мыслят тенденциозно, когда речь идет о защите их собственной теории или о соперничестве между двумя областями науки. – Каждый должен иметь право решать свою судьбу, – решительно заявил Оуанга. – Все должны быть равны и иметь равное право голоса, равное участие в управлении общим благом, коим является страна. – Слезь с трибуны, умник, здесь тебе не рыночная площадь, – фыркнул Считала. – Давайте поговорим о чем-то более конкретном. В твоем идеальном государстве, управляемом всеми гражданами, как будут приниматься ключевые решения? – Через всеобщее голосование, конечно. – Ах, так? Когда начнется война и враг атакует на границе, как быстро удастся собрать всех жителей, представить аргументы за и против всеобщей мобилизации, а потом провести голосование и подсчитать голоса? Как думаешь, хватит ли времени решить этот вопрос до того, как вражеская армия доберется до столицы и устроит всеобщую резню? Оуанга немного потерял уверенность, но продолжил защищать свою идею. – Не надо преувеличивать, голосование не будет длиться так долго. Вопрос только в том, чтобы собрать всех жителей на площади и… – О, вопрос только в том, чтобы собрать всех жителей на площади? – передразнил его Считала. – Даже если государство будет состоять только из одного маленького города, это будет проблемой. А уж в большей стране… – Ну, это не должны быть буквально все жители… – колебался Оуанга. – Достаточно большинства… – Ах, только большинство? Итак, в самом зародыше мы искажаем твою великолепную, универсальную идею. Уже не все имеют право голоса, но только те, которые успеют прийти на собрание. Ну хорошо, давай продолжим рассуждать. Как будет голосовать большинство? Ведь вряд ли все сразу сумеют разобраться в сути вопроса. Нужно представить ситуацию, изложить аргументы, провести дискуссию. Это все потеря драгоценного времени. – В критической ситуации, конечно, нужно сократить и упростить процесс принятия решений. – Отличная идея! Таким образом, наиболее важные решения принимаются поспешно, без обдумывания и на основе чисто поверхностного понимания вопроса. Ах, трудно себе представить такую ситуацию, в которой подобный стиль правления будет иметь негативные последствия! Считала уже откровенно потешался на Оуангой, поэтому я решил вытащить поручика из тупика, в который его загнали. – Этот пример уводит дискуссию в неверном направлении. Вторжение врага – событие предсказуемое, иногда даже повторяющееся. Можно заранее провести обсуждение и голосование, чтобы подготовить план действий на случай такой ситуации. Так что медленная реакция – аргумент хилый. Интендант отреагировал довольно резко: – Я мог бы сейчас придумать с десяток примеров трудно предсказуемых, уникальных ситуаций, для которых план не может быть подготовлен заранее, а решение нужно принимать незамедлительно. Но хорошо, я откажусь от этого аргумента. Я дам вам фору – буду сражаться одной рукой, а вторую свяжу за спиной, чтобы выровнять шансы. – Это очень щедро с твоей стороны. – Хотите еще аргумент? Пожалуйста. Как я понимаю, голосование основано на принципе большинства. Оуанга утвердительно кивнул головой и тут же помрачнел, услышав триумфальный смех Считалы. – Иными словами, твоя народная власть фактически опирается на большие группы людей, которые навязывают свою волю меньшим группам. Потому что всегда будет меньшинство, которое будет подчиняться воле большинства. – Невозможно удовлетворить всех… – Я не говорю об удовлетворении. Я говорю о собственном спасении. Ты когда-нибудь наблюдал толпу, марширующую по улице с факелами? Это не те люди, что скажут: «Мы понимаем, что у вас есть другое мнение по этому вопросу, и мы его уважаем. Мы предлагаем свое решение, но если у вас другая точка зрения, то, конечно, вы имеете на нее право. Мы не претендуем на то, чтобы навязывать вам наше мнение». Ха! – После каждого голосования меньшинству будет предоставлен выбор: стать конформистом или получить пизды, – подхватила Ника. – Вы предполагаете худший из возможных сценариев… – вставил Оуанга неуверенным голосом. – Потому что он всегда срабатывает! – фыркнула капитан. – Ты видел десятки раз, как религиозные меньшинства подвергались преследованиям в разных регионах Королевства. Думаешь, это происходило потому, что король или закон санкционировали подавление иноверцев? Нет, религиозная толерантность является юридической нормой почти во всей Эрее. Люди издеваются над еретиками, потому что их натуре свойственно ненавидеть инакомыслящих. Терпимость и уважение к чужому мнению – это исключение, а не правило. Поручик немного помедлил с ответом, как будто собираясь с мыслями. – Лучший аргумент, который я могу привести, это то, что власть – дерьмо. Власть вредит, плодит коррупцию и служит собственным интересам, а не тем, кто под эту власть подпадает. Передача власти народу не решит всех проблем и не устранит разрушительного действия власти, но, по крайней мере, смягчит ситуацию. Будет труднее вредить и плодить коррупцию, когда другие люди осуществляют контроль. Считала пробормотал что-то себе под нос, а Ника с равнодушным видом опустошила пинту пива. – Я поддерживаю Оуангу, – внезапно заявил я. Ника, Считала и даже сам Оуанга посмотрели на меня с удивлением. Я пожал плечами. – Наш многовековой опыт однозначно доказывает, что монархия делает счастливыми только королей и их приспешников, и то не всегда. Теоретически отдавать власть неосведомленным, подверженным манипулированию массам кажется ужасной идеей, но нам больше нечего терять. Хуже не будет, если мы попробуем и посмотрим, что получится. В худшем случае сломаем систему, которая не отвечает уже ничьим интересам. На минуту воцарилась тишина. А потом Ника сдвинула со столешницы свои тяжелые офицерские сапоги и с грохотом уронила их на пол. – Я очень рада, что мы так умно и глубоко поговорили, – сообщила она с широкой улыбкой. – Нет ничего лучше здоровой, сытной пищи для ума и для духа. А теперь, мои дорогие мыслители, поднимайте свои задницы и бегите патрулировать улицы во имя короля, вашего нанимателя. Именно в этот момент вошел в столовую Офал, с каждым шагом оставляя четкие следы грязи на полу. – Вивал наш! – отрапортовал он. – Цефель знакомит его с новым жильем в монастыре. – Замечательно. Я бросил обгладывать куриные крылышки, вытер руки о скатерть и последовал за Офалом. Он привел меня в одно из подвальных помещений монастыря, которое мы использовали для допросов. Это было угрюмое, мрачное место, и оно всем своим видом должно было производить нужное впечатление на посещавших его гостей. Тусклый свет масляной лампы падал на пыточные инструменты, разложенные на столе так, чтобы прикованный к стене узник их хорошо видел. Когда я вошел в камеру с Офалом, Махок Вивало уже был в кандалах. Выглядел он совершенно невзрачно: худой и невысокий лысеющий мужчина в потрепанном костюме. На штанах расплывалось пятно мочи. Возле стола с инструментами стояли Цефель и Винон, хищно улыбаясь. – Он прямо рвался нам все рассказать, – сообщил, потешаясь, сержант. – Пришлось остановить его, чтобы он дождался тебя. Очень болтливый парень. – Это очень ценное качество для допрашиваемого. Это значит, что я могу пропустить вступление. Я приблизился к Вивало. – Ты снабжал Сантолини святой водой? – Д-да… – Кого еще? – Аптекарей Рукина и Валая. Храм дуранистов на Веселой. Нескольких индивидуальных клиентов. – Что это за клиенты? – Разные люди… Никаких важных персон. Несколько городских стражников и купеческих сыновей, которые хотели произвести впечатление на своих девушек. – Где ты находил клиентов? – Индивидуальных я сам нашел. Остальных… я унаследовал. – Что это значит? – Я был только посредником. Раньше был другой посредник, и я взял его контакты. – Что случилось с прежним? Я ни за что не поверю, что он решил оставить торговлю святой водой, чтобы открыть антикварный магазин. – Его убили… Мне об этом сказали, чтобы напугать. Сказали, чтобы я не повторял ошибок своего предшественника. Мне передали его контакты, и с тех пор я развозил святую воду. – И таким образом мы подходим к главному вопросу: на кого ты работаешь? – Я точно не знаю…