Из них двоих генерал Типтон был более переполнен чувствами. За двадцать семь лет службы он был свидетелем многих смелых поступков, но ни один из них не потрясал его так глубоко, ни один из них не разворачивался перед ним так широко, как происшедшее этим вечером. Когда Данбер подошел, генерал стоял на коленях на своей стороне с видом отца, потерявшего своего сына. Когда же генерал узнал, что этот бравый лейтенант поскакал на поле уже будучи раненым, он склонил голову, как будто в молитве, и заплакал, чего не делал с тех пор, когда был ребенком. Слезы скатывались по его обветренным щекам и застревали в седеющей бороде алмазными капельками. Лейтенант Данбер не был расположен к длинному разговору. У него была лишь одна просьба, и он повторил ее несколько раз: — Не отнимайте мне ступню. Генерал Типтон услышал его мольбу и запомнил ее. Он отнесся к этим словам так, будто это было Божье послание. Данбера увезли с поля в личной карете скорой помощи генерала, поместили в полковом штабе в квартире генерала, а затем он оказался под строгим наблюдением личного врача генерала. Когда лейтенант прибыл туда, разыгралась маленькая сцена. Генерал Типтон приказал своему врачу спасти Данберу ступню. После беглого осмотра доктор сказал, что по понятным причинам он предпочел бы ампутировать ее. Генерал Типтон вывел доктора наружу и сказал: — Если вы не сохраните этому мальчику ногу, я буду вынужден уволить Вас за некомпетентность. Я уволю Вас, даже если это будет самая худшая вещь, которую я сделаю. Выздоровление лейтенанта Данбера стало навязчивой идеей генерала. Он каждый день находил время для того, чтобы зайти взглянуть на молодого лейтенанта через плечо доктора, который, чтобы спасти Данберу ступню, не отходил от него две недели. Генерал мало разговаривал с пациентом в это время. Он всего лишь по-отечески выражал свой интерес. Но когда нога была наконец вне опасности, однажды вечером он опустился на раскладной стул возле кровати и нетерпеливо заговорил о том, что беспокоило его все это время. Данбер слушал, ошарашенный, пока генерал выкладывал свою идею. Он хотел, чтобы для лейтенанта Данбера война была закончена. Его поступка на поле боя, о котором генерал до сих пор думал, было достаточно для одного человека на войне. И еще генерал хотел, чтобы лейтенант попросил его о чем-нибудь, потому что (здесь генерал понизил голос) «Мы все у тебя в долгу. Я у тебя в долгу». Данбер позволил себе легкую улыбку и сказал: — Ладно… У меня осталась моя нога, сэр. Генерал Типтон не улыбнулся в ответ. — Что ты хочешь? — спросил он Данбера. Юноша закрыл глаза и задумался. Наконец он сказал: — Я всегда хотел служить на границе. — В каком месте? — Где угодно… только на границе. Генерал поднялся со стула. — Хорошо, — сказал он, складывая его. — Сэр?.. Генерал отставил стул и, обернувшись назад, посмотрел на Данбера с обезоруживающей нежностью. — Я хотел бы оставить лошадь… — попросил лейтенант. — Могу я сделать это? — Конечно, можешь. Коротая вечер, Данбер еще раз прокручивал в мозгу разговор с генералом. Он был воодушевлен неожиданными, новыми возможностями, открывающимися перед ним. Но он так же чувствовал и приступ вины, когда думал о любви и нежности, которые он заметил на лице генерала. Данбер никому не говорил, что в тот день пытался всего лишь свести счеты с жизнью. Теперь уже было слишком поздно. Этим вечером он решил никогда не говорить об этом. Сейчас, лежа под холодными, влажными одеялами, Данбер затянулся третий раз за полчаса, размышляя о невероятных превратностях судьбы, которые в итоге привели его в форт Сэдрик. В комнате светлело. То же самое происходило и с настроением лейтенанта. Он оставил свои мысли о прошлом и переключился на настоящее. С усердием человека, довольного своим местом, он начал думать о сегодняшних планах по уборке форта. ГЛАВА ШЕСТАЯ I Как юнец, который довольно перескакивает с овощей на пирог, лейтенант Данбер прошел через трудную работу по укреплению склада продовольствия и с большим удовольствием принялся за конструирование навеса. Роясь в снаряжении, привезенном им в форт, он нашел набор полевых стульев, которые могли снабдить его парусиной. Но ничего из того, что он видел, не могло служить подходящим инструментом для шитья, и он пожалел, что так поспешно сжег кости. Он обшаривал берега внизу по реке большую часть утра, пока не обнаружил маленький скелет, который дал Данберу несколько прямых костей. Этими обломками можно было шить. Вернувшись в склад снаряжения, лейтенант нашел там тонкий кусок веревки, который можно было распустить на нити нужного размера. Кожа, конечно, сгодилась бы больше — она прочнее. Но в проведении всех улучшений Данберу нравилась идея новых решений непредвиденных задач во всех видах работ. «Держу в подчинении форт», — думал он, посмеиваясь над собой. «Держу в подчинении форт до тех пор, пока он снова не наполнится жизнью с прибытием новых сил». Хотя Данбер и избегал мыслей об ожидании кого бы то ни было, он был уверен, что рано или поздно кто-нибудь придет. Шитье давалось с трудом. Весь остаток второго дня он упорно сшивал брезент, делая большие успехи. Но поздним вечером, когда Данбер был не в состоянии заниматься этим дальше, его руки так распухли от покрывающих их мозолей, что он с трудом приготовил свой вечерний кофе. Утром его пальцы стали похожи на камень. Они были слишком негнущиеся для того, чтобы работать иглой. Он пытался делать стежки любыми способами, так как был близок к завершению шитья. Но не мог. Вместо этого он переключил свое внимание на кораль. После тщательного осмотра лейтенант вытащил из земли четыре самых высоких и крепких столба. Они были вкопаны неглубоко, и работа по их вытаскиванию не заняла много времени. Киско нс собирался никуда выходить, и Данбер несерьезно относился к мысли о том, что кораль останется открытым. В конце концов, однако, лейтенант решил, что нарушение кораля может нарушить дух очистительной компании. Следующий час он потратил на восстановление ограды. После этого Данбер расстелил брезент перед хижиной, где он поселился, и глубоко вкопал столбы, плотно утрамбовывая землю вокруг каждого из них. День выдался теплый, и когда лейтенант закончил возиться со столбами, он обнаружил, что находится в тени дерновой хижины. Данбер вошел внутрь, сел на край кровати и прислонился спиной к стене. Его веки тяжелели. Он прилег на соломенный тюфяк, чтобы отдохнуть минутку и тут же провалился в глубокий, долгожданный сон. II Данбер проснулся, застигнутый полной чувственности вечерней зарей, которая окончательно капитулировала. В данном случае — перед дремотой. Блаженно вытянувшись, он свесил руки по сторонам кровати и, как мечтающий ребенок, кончиками пальцев прочертил светлые полоски на грязном полу. Он чувствовал себя замечательно, лежа так и ничего нс делая. Вдруг ему пришло на ум, что, вдобавок к изобретенному им самим дежурству, он может также установить свой собственный темп работ. Временно, разумеется. «Мне не повредит, если я немного полодырничаю», — подумал Данбер. Тени подбирались к дверному проему хижины и, смущенный тем, как долго он спал, Данбер сунул руку в брючный карман и достал простые старые карманные часы, которые раньше принадлежали его отцу. Когда лейтенант поднес их к лицу, стало ясно, что они стоят. Какое-то время он соображал, пытаясь установить точное время, но вскоре он положил старый, поношенный кусочек времени себе на живот и погрузился в медитацию. Что сейчас для него значило время? Что оно вообще могло значить? Хорошо, возможно, оно необходимо в движении предметов, людей и материалов. Например, для того, чтобы вовремя принять пищу. Для школьных мероприятий, свадебных и церковных обрядов и для того, чтобы вовремя пойти на работу. Но что значило оно здесь? Лейтенант Данбер закурил и повесил вещь, переданную ему по наследству, на удобный крюк в нескольких футах над кроватью. Он смотрел на цифры, составляющие круг на циферблате, и курил. Данбер думал, насколько более эффективно это могло бы быть для работы, когда человек чувствует нечто подобное. Он ест, когда голоден, и спит, когда хочет спать. Лейтенант глубоко затянулся и, закинув руки за голову, выпустил струю голубого дыма. «Как было бы замечательно жить совсем без часов, без времени», — подумал он. Неожиданно звук тяжелых шагов раздался снаружи. Через какое-то время он прекратился. Затем шаги зазвучали снова. Движущаяся тень прошла через вход в хижину и минуту спустя большая голова Киско просунулась в дверь. Его уши были насторожены, а большие влажные глаза смотрели удивленно. Он был похож на ребенка, вторгшегося в святость родительской спальни в воскресное утро. Данбер разразился смехом. Оленья шкурка позволила своим ушам опуститься и, будто случайно, кивнула. Кивок получился длинным. Конь будто бы извинялся за это маленькое недоразумение и всем своим видом показывал, что оплошности как будто и не было. Животное обвело глазами комнату с неприятным запахом. Потом Киско пристально посмотрел на лейтенанта и поставил свои копыта так, как делают лошади, когда хотят отогнать от себя мух. Данбер догадался, что Киско чего-то хочет. Хорошей скачки, вероятно. Он стоял в корале целых два дня. III