VIII Данбер только что выпил чашку кофе и угрюмо сидел у костра, когда в мерцающем утреннем свете появился Киско. Лейтенант испытал скорее облегчение, чем удивление. Мысль о том, что его конь украден, сводила его с ума. Но Киско дважды уводили и до этого случая, и, как преданная собака, он всегда находил дорогу обратно. Лейтенант Данбер посмотрел в ту сторону, где, по его предположению, должен был находиться лагерь дакотов. Затем он проверил свою лошадь после такой бешеной скачки и под розовеющим на востоке небом повел маленькую оленью шкурку вниз по склону на водопой. Данбер сидел у реки и смотрел на воду. Маленькие пресноводные рыбки начинали резвиться в раннем зыбком свете. Они выискивали насекомых у самой поверхности, и когда и головы касались глади, а рот заглатывал жертву, по воде расходились круги. Лейтенант внезапно почувствовал себя беспомощным, как сонная майская муха. Индейцы одинаково легко могли как украсть его лошадь, так и убить его самого. Мысль о смерти угнетала его. «Я могу умереть этим вечером», — думал Данбер. Но больше всего его беспокоило то, что смерть его будет похожа на смерть какой-нибудь мелкой букашки, ничтожного насекомого. Здесь же, у реки, он решил, что если ему суждено будет умереть, то это должно произойти не в постели. Данбер знал: что-то есть в движении, что-то, что делало его уязвимым, что бросало его в дрожь и холодило его спину. Он мог быть жителем прерии, но это совсем не значило, что он уже был им. Он был всего лишь новичком в школе. Глаза одноклассников были прикованы к нему. Спиной он все еще ощущал холод, когда вел Киско обратно в Форт вверх по склону горы. IX Сын Рога Быка при падении сломал руку. Его привели к Трепыхающейся Птице сразу же, как только злополучное трио неудавшихся воинов вошло в деревню. Мальчики были обеспокоены с того момента, когда сын Рога Быка обнаружил, что рука не слушается его. Если бы все прошло благополучно, их ночная вылазка осталась бы в тайне. Но в связи с этим происшествием сразу возникли вопросы. Подростки могли бы исказить факты, или просто солгать. Но они принадлежали к племени дакота, а индейцы этого племени не умели лгать. Даже мальчишки. Пока Трепыхающаяся Птица осматривал и пытался что-то сделать с его рукой, сын Рога Быка рассказывал всю правду своему отцу и старику Десять Медведей о том, что произошло. Не было ничего необычного в том, что украденная лошадь сбежала от похитителей и вернулась домой. Но из-за того, что теперь они могут иметь дело с духом, вопрос о лошади вставал на первое место и имел важное значение. Старшие в племени подробно расспрашивали раненого мальчика. Когда сын Рога Быка сказал, что лошадь ему не привиделась и что она рванулась назад вполне намеренно, лица его старших товарищей заметно вытянулись. Нужно было созывать Совет еще раз. В данном случае, каждый в деревне знал, о чем будет идти речь на Совете, потому что история неприятного приключения подростков уже облетела весь лагерь. Некоторые из наиболее впечатлительных стали страдать приступами нервного расстройства, когда узнали, что странный белый Бог мог скрываться по соседству. Большинство же просто занимались обычными делами с мыслями о том, что Совет во главе с Десять Медведей сможет что-нибудь предпринять. Однако никто в деревне не остался равнодушным, всех одолевали сомнения и боязнь. И только один среди всех был действительно в ужасе. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ I Она испытала ужас еще прошлым летом, когда обнаружилось, что белые солдаты пришли в страну. Ее племя никогда не видело их, исключая нескольких случайных встреч, которые закончились убийством белых лошадей. Она надеялась, что дороги белых и дороги людей ее племени больше никогда не пересекутся. Когда поздним летом прошлого года у белых людей были украдены лошади, она запаниковала и выбежала из деревни. Она была уверена, что белые солдаты придут в лагерь. Но они не сделали этого. Однако она была как на иголках долгое время, пока не стало ясно, что без своих лошадей белые солдаты были практически беспомощны. Тогда она смогла немного успокоиться. Но страх все равно не покидал ее до тех пор, пока лагерь не был свернут и они не начали свой путь к месту зимней стоянки. Ужасное облако страха преследовало ее, пока лето наконец не закончилось. Сейчас наступило следующее лето, и во время всего их пути от зимнего лагеря она беспрестанно молилась о том, чтобы белых людей не было, чтобы они ушли. Ее молитвы оставались без ответа, и ее дни снова и снова проходили в беспокойстве — час за часом. Ее звали Стоящая С Кулаком. Она одна из всех индейцев-дакота знала, что белый человек — не Бог. Однако история о неожиданной встрече Брыкающейся Птицы привела ее в замешательство. Единственный белый мужчина, да еще полностью обнаженный? Здесь, на родных землях дакотов? Какой смысл скрывался во всем этом? А впрочем, неважно. Не зная точно, почему именно, она была уверена, что это был не Бог. Что-то внутри подсказывало ей это. Она услышала историю о встрече с белым человеком этим утром, по пути в хижину, которую женщины посещали раз в месяц, оставаясь там до окончания менструации. Она сидела в своей хижине и думала о своем муже. Вполне естественно, что ей не нравились эти походы в отдельную женскую хижину, потому что она лишалась общества своего супруга. Он был замечательный, храбрый и стройный, необычный мужчина. Образцовый муж. Он никогда не обижал и не бил ее. И хотя оба их ребенка умерли (один при рождении, другой несколькими неделями позже), он упорно отказывался взять в жены другую женщину. Люди убеждали его взять другую жену. Даже Стоящая С Кулаком однажды предложила ему это. Но он просто сказал: «Ты заменяешь мне всех других», — и она никогда не заговаривала об этом снова. В глубине души она была горда тем, что ее муж был счастлив с ней одной. Сейчас она ужасно скучала по нему. До того, как племя свернуло свой зимний лагерь, он возглавил большой отряд, выступивший против Ютов. Прошло около месяца, а она не получила ни одной весточки ни от него, ни от других воинов. И так как она уже какое-то время была с мужем в разлуке, путь в типи не показался ей таким тяжелым, как обычно. Этим утром, готовясь идти в отдельную палатку, молодая женщина была удовлетворена тем, что заметила еще двух женщин, направляющихся туда же. Это были ее хорошие подруги, и она была уверена, что с ними время пройдет намного быстрее. По дороге она и услышала необычную историю, рассказанную Трепыхающейся Птицей. Чуть позже она узнала и о дурацкой затее подростков. Эти новости отразились на внешности Стоящей С Кулаком. Еще одна тяжесть придавила ее сильные, ровные плечи. Она будто несла на них одеяло, сделанное из железа, и непосильность этой ноши явственно отражалась у нее на лице. Женщина вошла в хижину для временного пребывания в сильном волнении. Но Стоящая С Кулаком была стойкой женщиной и перед своими подругами не подала вида, что ее что-то беспокоит. Ее красивые светло-карие глаза, которые светились благородством, ничего не выражали, пока она шила и болтала в это утро со своими подругами. Все знали об опасности. Все племя. Но никто и не помышлял о том, чтобы заговорить на эту тему. И ни один человек не произнес об этом ни слова. Целый день стройное маленькое тело Стоящей С Кулаком передвигалось по хижине, ничем не выдавая тяжелого груза, лежащего на ее хрупких женских плечах. Ей было двадцать шесть лет. Почти двенадцать из них она была одной из дакотов. До этого она была белой и не принадлежала этому племени. До этого она была… что же было? Стоило ей только вспомнить о той жизни, что случаюсь крайне редко, как она не могла позволить себе продолжать думать о белых людях. Тогда, по некоторой необъяснимой причине, все вставало у нее перед глазами. — О, да! — думала она, считая себя полноправным членом племени дакотов. — Я помню это. Тогда меня звали Кристина. Она вспоминала прошлое, и оно всегда было одним и тем же. Это походило на прохождение сквозь старую, призрачную занавеску, и два мира становились одним. Прошлое сливалось с настоящим. Стоящая С Кулаком была Кристиной, а Кристина была Стоящей С Кулаком. Цвет ее лица с годами изменился — оно потемнело. Вся ее внешность приобрела отчетливо выраженную дикость тех людей, с которыми она теперь жила. Но несмотря на то, что эта женщина дважды рожала, ее фигура оставалась все-таки фигурой белой женщины. И еще ее волосы, которые отказывались расти ниже плеч и не хотели становиться прямыми, имея ярко выраженный каштановый оттенок. И конечно, нельзя не сказать о паре светло-коричневых глаз. Страх Стоящей С Кулаком сидел в ней глубоко и крепко, и она надеялась, что он когда-нибудь исчезнет. Белому человеку могло бы показаться несколько странным присутствие белой женщины в этой временной хижине для индианок. И сама Кристина чувствовала себя неуютно в этом месте, потому что мало походила на индианку, несмотря на все годы, проведенные в племени. Это было ужасное тяжелое бремя, но Стоящая С Кулаком никогда не говорила о нем с кем бы то ни было. Еще меньше она думала о жалобах. Она несла свою ношу молча, с огромной отвагой преодолевая каждый день своей индейской жизни. На то была своя, совершенно определенная причина. Стоящая С Кулаком хотела оставаться тем, кем она была сейчас, и оставаться там, где находилась. Она была счастлива. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ I Десять Медведей окончил Совет, не вынеся никакого решения, но это был не такой уж редкий случай, чтобы можно было назвать его необыкновенным. Скорее часто, чем редко, Совет оканчивался неопределенно, давая тем самым начало новой фазе политической жизни племени. Так было и на этот раз. Встав перед выбором, что им делать, люди предпочли предпринимать самостоятельные действия.