— Кажется, тут нет, верно? И тут, черт возьми, тоже! И тут нету! — Нет! Карлотта, пожалуйста! — в ужасе воскликнула Энн. Она увидела, что девица всхлипывает. — Послушай, все это неважно. Должно быть, я просто ошиблась. — Вы все равно ему скажете, я вас знаю! Любой повод хорош, чтобы от меня избавиться! — Это неправда! — слишком уж горячо возразила Энн. — Вы не знаете, каково там, верно ведь? Зажравшаяся сучка! Ни хрена не понимаешь! Энн опустила глаза. Что она могла ответить? Это правда. Она не знала, каково там. Она ни хрена не понимает. Дикий рык продолжался: — Вы хоть немного соображаете, что для меня значит возможность быть здесь? Там, откуда я, люди хотят друг другу зла, понятно? — Она утерла рукавом распухшее от слез лицо. — Они хотят навредить тебе, физически. И теперь он отправит меня обратно! Тогда она и выбежала. Вот только что выкрикивала Энн в лицо обвинения и разбрасывала по комнате книги — а через минуту нет ее. Скатилась по лестнице, метнулась в прихожую, а потом выскочила в ночь. На этом месте Энн, лежавшая в остывшей воде, попыталась остановиться, перекрыть доступ страшным воспоминаниям. Она вылезла из ванны, закуталась в банный халат, взяла бокал с кларетом и перешла в спальню. Отпила немного вина, но от него ее только затошнило, так что она просто легла в постель и стала молиться о забытьи. Но уснула Энн лишь на рассвете. ГЛАВА ВТОРАЯ На следующий день в деревне и во всей округе пошли разговоры о том, что кто-то вроде упал в реку неподалеку от Свон-Миррен. Доставщик молока из фирмы «Рен Дэвис», чей двоюродный брат жил поблизости от места трагедии, рассказал, что в полночь приезжала полиция. И скорая. Брат молочника, его жена и соседи вышли посмотреть, что происходит, но полицейские вели себя довольно неприветливо. Задали несколько вопросов, однако ответы ничего им не прояснили. После чего полицейские двинулись вниз по реке, и больше брат молочника их не видел. Ажиотаж улегся, не набрав полной силы, и тем не менее жители Ферн-Бассет успели сделать из этой истории конфетку. Драмы были в дефиците, с тех пор как во время церковного праздника свинья, о весе которой оставалось теперь лишь гадать, вырвалась из хлева и понеслась по улицам, словно ею овладел амок, опрокинув несколько прилавков и разметав киоск с прохладительными напитками. Утром в понедельник очередь за пенсией на почте единогласно постановила, что дыма без огня не бывает. Полиция просто так приезжать не станет, и полицейские, конечно же, скрывают истинное положение вещей, имея на то веские причины. Но рано или поздно обо всем расскажут в программе «Свидетель преступления»[4]. Участникам дискуссии удалось скрыть друг от друга разочарование в том, что никто из их деревни не пропал. Разговор в «Эмпориуме Брайана», единственном крошечном магазинчике самообслуживания, носил более острый характер. Это всё шутники проклятые — таково было мнение хозяина. Им больше заняться нечем, кроме как отвлекать полицию от дел дурацкими звонками. Доберись он до них, уж он бы… Кто-то наобум предположил, будто утонула пожилая леди, что живет рядом с Пенфолд-Милл. Видели, как она бродит по берегу и декламирует стихи. Стихи решили всё! Люди разошлись и стали ждать новостей о том, как ее нашли плывущей вниз по течению, влекомой стихией стиха и удерживаемой на поверхности рифмованными строфами. В «Красном льве» ко времени ланча нашли более грубое, можно даже сказать, бездушное объяснение. Многие посетители стали называть имена известных личностей, которыми можно пожертвовать, поскольку по ним давно уже плачет речное дно. Среди кандидатов на упокоение в водяной могиле были политики, спортсмены, телеведущие. Разговор постепенно приобретал все более личный характер, и очень скоро под раздачу попала родня собеседников, соседи, супруга-другая и, разумеется, чья-то теща. Луиза Фейнлайт узнала об этих слухах от почтальона. Она зашла в большой металлический гараж, где Вэл на тренажере наматывал свои обязательные двадцать миль в день. Сегодня это был ослепительный «чэз батлер». Велосипед был установлен на роликах, которые издавали басовитое жужжание, как будто неподалеку обосновался целый рой пчел. Скорость превращала колеса в расплывчатые, посверкивающие пятна. Луиза любила смотреть, как брат тренируется, хотя знала, что ему это не очень нравится. Вэл гнал как одержимый, на его лице застыла гримаса сосредоточенного усилия: глаз не видно, они почти зажмурены, губы сжаты, зубы стиснуты. Пот стекает блестящими струями. Время от времени, когда ноги не хотели, вернее, не могли двигаться быстрее, он выкрикивал ругательства, весьма изощренные и очень грубые. Он в очередной раз выругался, и Луиза рассмеялась. Ее забавлял контраст между этими демоническими всплесками и той иронично отстраненной личиной, которую Вэл носил в остальное время. Она услышала, как компьютер, прикрепленный к раме, выключился. Жужжание постепенно стихало, уже можно было различить очертания колес. Потом стали видны спицы. Затем втулки. Тонкая, но очень прочная цепь. И наконец велосипед остановился. Вэл слез, мощные мышцы ног и плеч еще слегка подрагивали. Луиза подала ему полотенце. — Ты еще вернешься на «Тур де Франс». — Я слишком стар, — проворчал Валентин, промокая потное лицо. Он вынул «батлер» из велостанка и аккуратно перенес его в гаражные глубины, где стояла дюжина других велосипедов. — Кофе сварила? — Разумеется. — Хорошо. Они пошли в дом по крытой аллее, ведущей к веранде. — Почта? — Всякий мусор. И сплетня от почтальона Пата. — Мне обещали выслать корректуру «Барли Роско в „Хопскотч кидс“[5]». — Так тебя это не интересует? — Что не интересует? — Сплетня. — О боже, дорогая! — Кто-то прыгнул в реку почти у самой плотины. — Это ведь «лавацца», да? Кофе, я имею в виду. — Да. — Хорошо. Мне не понравился тот, с шоколадным привкусом, который мы пили на прошлой неделе. __________ Нет ничего ужаснее, чем проснуться и вновь испытать муки раскаяния. Энн сжалась, судорожно обхватила себя руками и сквозь щелку между веками разглядывала чудесный узор из плавающих лиственных теней на потолке. В окно ей был виден прямоугольник голубого неба. Комнату вызолотило осеннее солнце. Пытка уже началась. Все страшные события вчерашнего вечера, вновь вызванные к жизни, ярко высвеченные, будто на экране кинотеатра, вновь и вновь проходили у нее перед глазами. Как она с опаской поднималась на чердак. Как орала Карлотта, разбрасывая одежду по комнате, как потом выскочила в темноту. Как быстро бежала вода. Сегодня придется все рассказать Лайонелу. Она должна ему рассказать. Он же спросит, где Карлотта. Но Энн знала, что не сможет открыть ему всю правду, а почему — она и сама не догадывалась. Казалось бы, он самый разумный и понимающий человек на свете. А все понять, говорил он не раз, значит все простить. Он делал бесконечные и, как ей часто казалось, неразумные поблажки всем молодым людям, которых брал под крыло. Всем, к кому общество относилось с жестоким безразличием. Всем удрученным и покинутым, балансирующим на грани преступления и преступникам. Она всегда, за одним лишь исключением, старалась, чтобы им было хорошо в ее доме. Энн колебалась, потому что знала: Лайонел будет горько разочарован. Ему станет стыдно за нее. И правильно. Что может послужить оправданием женщине под сорок, из хорошей семьи, вполне благополучной, живущей в большом красивом доме, которая вдруг набрасывается на несчастное создание, нашедшее у нее приют, и выгоняет его в ночь? Только потому, что у нее, видите ли, пропали серьги, которые взяла, а может быть, и не брала бедная девушка! Ничего себе оправдание… Энн встала с кровати, насилу распрямив затекшие и покрытые ссадинами ноги, влезла в розовые парчовые домашние туфли, потянулась руками к потолку, потом, поморщившись, нагнулась и дотронулась пальцами до носков туфель. Лайонел проспит еще некоторое время. Он вчера очень поздно вернулся. Энн решила сделать себе чаю, выпить его в библиотеке и подумать, что скажет мужу. Она надевала халат, когда услышала, как открылась входная дверь и домработница окрикнула ее: — Миссис Лоуренс? Привет! Прекрасный день. Энн поспешно вышла на лестничную площадку. Силясь улыбнуться и сообщить голосу хоть немного тепла, она перегнулась через перила и ответила: — Доброе утро, Хетти. Эвадна Плит из коттеджа «Тутовник» возле деревенского луга только что закончила самое важное дело дня, а именно любовное отлаживание своих шести пекинесов и уход за ними. Чистка, купание, стрижка, кормление, выгул. И за каждым нужно проследить, чтобы принял средство от глистов, каждому измерить температуру, проверить исправность и чистоту каждого ошейника и, конечно, убедиться, что посторонние организмы не осмелились забраться в красивую кремовую шерстку. Покончив с этой сложной процедурой, Эвадна позавтракала (как обычно, овсянкой и копченой пикшей), потом поставила горшок с белой кашмирской геранью на подоконник в кухне. Это служило сигналом, что хозяйка готова к приему гостей, и с сего момента ее день переполнялся событиями до такой степени, что она едва успевала перевести дух. Популярность ее объяснялась просто: Эвадна была чудесным слушателем. Редко встретишь человека, интересующегося ближними больше, чем собой, и обитатели Ферн-Бассет быстро оценили талант Эвадны. У нее всегда находилось время внимательно выслушать гостя. Она не поглядывала украдкой на циферблат красивых напольных часов, а их нежный перезвон не отвлекал ее от чужого рассказа. О чем бы ни шла речь, она всегда была полна сочувствия и в высшей степени тактична. Естественно, люди искали ее общества. Самый удобный стул в заставленной гостиной Эвадны был постоянно занят кем-нибудь расстроенным или обеспокоенным, кто облегчал исстрадавшуюся душу разговором и подкреплялся песочным печеньем и чаем «эрл грей». Или — после шести вечера — вермутом «нойли прат» и сырными шариками «эпикур». Эвадна никогда не давала советов, чему собеседники, задумайся они хоть ненадолго, удивились бы, потому что все уходили от нее утешенными, а некоторые даже уверяли, будто теперь видят ситуацию очень ясно. Иногда люди, на которых они приходили пожаловаться, представали перед ними в совершенно другом свете. В тот день, разумеется, говорили только о происшествии у реки. Отсутствие каких бы то ни было свидетельств не мешало изливаться потоку готически мрачных версий. Мы тут, конечно, ничего сказать не можем, как вы понимаете. Очень туманная история, моя дорогая. Своими ушами никто ничего не слышал. Но даже если так, нет дыма без огня. Ближе к ланчу Эвадна даже пожалела, что обделена писательским даром, потому что мелодраматических рассказов хватило бы на сериал длиною в десять лет. Перед ланчем она убрала герань с подоконника и позвала Пирса, самого старшего и разумного из пекинесов. Хозяйка дала ему корзинку с запиской, деньгами в конверте и отправила в «Эмпориум Брайана» за своей «Таймс», собачьими галетами и разными замороженными вкусностями. Тоник у нее тоже кончился, но она посчитала неправильным заставлять собаку таскать тяжелые бутылки. Когда Пирс вернулся (опять его обсчитали!), Эвадна затворила дверь на замок и стала готовить ланч. Мелко нарезав лук-шалот и сельдерей, она припустила их в сливочном масле, залила свежим куриным бульоном, бросила в кастрюльку лавровый лист и дала ей постоять некоторое время на медленном огне. Потом налила в маленький стакан домашнего вина из бузины и накрыла на стол. Красивое столовое серебро (подарок к выходу на пенсию от сотрудников библиотеки в Швейцарском коттедже), букетик оранжерейной мимозы, теплые цельнозерновые булочки. Помешивая супчик и прихлебывая свой домашний бодрящий напиток, Эвадна не могла не думать о событии, так волновавшем всех ее утренних посетителей. Интересно, кто-то действительно упал в воду? И если да, то где сейчас утопленник? Всплыл за много миль отсюда? Или запутался в речных водорослях? А может, погрузился в илистое дно? В общем, когда Эвадна сняла с полки ступку, пестик и вязала пакетик кардамона, руки у нее дрожали, а сердце сжималось от сострадания к этому, возможно, несуществующему бедолаге. Утонуть Эвадна всегда боялась. Когда-то в школе их заставляли читать из «Ричарда III», и ей досталась сцена смерти Кларенса, так она чуть не задохнулась от ужаса. Чувствуя, что сегодня не готова к экспериментам, и решив, что суп хорош и так, она убрала кардамон на полку. Эвадна уже села за стол, даже поднесла ложку к губам, как вдруг ей припомнилось кое-что из вчерашнего вечера. Она была в своей спальне, у кровати под балдахином, и готовилась ко сну. Облачившись во фланелевую ночную рубашку и вымыв лицо дождевой водой с глицериновым мылом «пирс», как делала с детства, Эвадна прочитала молитвы. По обыкновению, она обратила внимание Господа на нескольких человек и даже предложила не совсем обычные способы устройства их судеб, разумеется оставив выбор за Ним. И забралась в постель. Эвадна всегда спала на спине, со скрещенными на груди руками, напоминая скульптурное надгробие в старой деревенской церкви. Ей нравилось думать, что, если душа ее покинет свое пристанище во сне, обнаруженные останки будут выглядеть аккуратно и достойно. Обычно Эвадна сразу погружалась в спокойный сон без сновидений, но прошлой ночью ее, уже готовую отплыть из реальности, внезапно разбудил странный крик, громкий и страшный, можно сказать вопль. Тогда она подумала, что это, должно быть, лисица или какой-нибудь маленький зверек, попавший в лапы хищнику. Но сейчас, сидя на залитой солнцем кухне над быстро остывающим супом, Эвадна уже не была в этом уверена. Она встряхнулась и твердо сказала себе, что даже если ночью ошиблась и кричал человек, то вовсе не обязательно, что это был угодивший в воду бедолага. Все говорят, что упавший в Мисбурн, кто бы он ни был, свалился в реку неподалеку от Свон-Миррен. А кричали ближе. И тем не менее… Эвадна быстро доела суп, поставила посуду в раковину, а герань — обратно на подоконник. В дверь почти сразу же постучали, и она бросилась открывать. Ибо это был тот редкий случай, кода она нуждалась в людях не меньше, чем они в ней.