Энн вспыхнула, когда живописные сцены, казалось совершенно не связанные друг с другом, бешено замелькали у нее перед глазами. Вот обезумевшую женщину хватают и запихивают в машину. Вот та же самая женщина, рыдая, отталкивает от себя мужчину, который пытается ее успокоить. Вот она яростно сопротивляется медсестре — отнимает у нее руку А потом все становится безразличным и очень далеким, как будто смотришь в трубу телескопа с другой стороны. Наконец женщину усаживают в кресло посреди смутно знакомой комнаты, похожей на ее собственную, только увиденную во сне. Комната набита громоздкой и совершенно ненужной мебелью. Она подносит к губам чай и расплескивает его. — Я не могу здесь оставаться! — Стоило Энн пошевелиться, как ее сразу же затошнило, и она зажала рот ладонью. — О чем вы, миссис Лоуренс? Куда вы пойдете? — Я… я не знаю. — Постарайтесь отдохнуть. Вам не о чем беспокоиться. — Хетти поднялась. — В доме все идет как надо. Не приготовить ли вам чего-нибудь горяченького попить? — Тошно. — Послушайте… — Хетти замялась. — Может, это не мое дело, но эти, как их, транквализаторы, они не всем подходят. Я бы на вашем месте их в окно выкинула. Энн сползла пониже и положила голову на подушку. Некоторое время она лежала пластом на спине, уставившись в одну точку посреди потолка, и тошнота мало-помалу отступила. Энн почувствовала себя немного лучше. Сил прибавилось. Но только физических сил. Ее сознание по-прежнему представляло собой дырявый мешок с мешаниной звуков и бессмысленных образов. Потом весь этот хлам вдруг пронзило лучом света, и Энн поняла, что женщина из похожей на сон вереницы странных сценок — она сама. Это открытие, с одной стороны, тревожило. Она устроила целое представление на людях, ее силой затащили в машину мужа и подвергли принудительному лечению. С другой стороны, оно утешало. Память вернулась, значит, с рассудком ее не приключилось ничего серьезного. Но почему она вообще впала в подобное состояние? Энн попробовала сосредоточиться. Перед тем как ее обнаружили и затолкали в машину, она кого-то встретила. Луизу Фейнлайт! И Луиза вела себя невежливо… Да нет же! Это она сама вела себя невежливо. А Луиза — совершенно нормально, дружелюбно. И все-таки Энн тогда показалось, что от Луизы исходит опасность. Почему? Она слегка качнула головой, точно набитой колючей проволокой. Ударила себя по лбу тыльной стороной кисти и страдальчески замычала. Каустон. Рынок. Луиза у банкомата. Она сама выходит из банка. Банк. Что она делала в… О боже! Все вернулось, хлынуло в сознание потоком отравленной воды. Она быстро села на кровати, голова сразу поплыла, но Энн почти не обратила на это внимания. Она часто задышала от волнения и страха, спустила ноги на пол, потянулась за своей сумочкой. Коричневый конверт был все еще там. Энн вынула из конверта перетянутые резинками пачки банкнот и уставилась на них. УБИЙЦА ТЕПЕРЬ ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЗАВТРА В ТОМ ЖЕ МЕСТЕ В ТО ЖЕ ВРЕМЯ «В то же время», то есть в полночь, она лежала без чувств, забылась наркотическим сном. Но он-то этого не знал. Он должен был подумать, что Энн не послушалась его. Что он предпримет? Пришлет еще одно письмо? Позвонит и станет угрожать? Может, ей следует отнести деньги в лес сегодня вечером и оставить их в бачке для мусора? А если он не вернется за деньгами? Их может найти кто угодно. Или мусор вывезут, и тогда деньги пропали. Энн вспомнила унизительный разговор с управляющим банка. Она не сможет пройти через это еще раз. Напротив, на старом ореховом комоде, стояла большая фотография отца в серебряной рамке. Как бы она хотела, чтобы папа был жив! Он бы не запятнал себя попыткой умилостивить шантажиста. Энн так и видела, как отец, охваченный праведным гневом, выходит, чтобы встретиться с негодяями лицом к лицу, кто бы они ни были, размахивает своей ясеневой тростью и проклинает их. Увы, Энн пришлось признать, что действовать так было бы по меньшей мере глупо. Ведь она имеет дело не с бродягой бездельником, которого легко приструнить, если говоришь с ним властным тоном. Тот, кто ей противостоит, сам ведет себя властно, и против него она бессильна. И когда сознание собственной беззащитности овладело Энн, она вдруг ощутила в себе искру негодования, которая быстро разгорелась в согревающее пламя гнева. Стало быть, таков ее жребий? Кротко сидеть, трепеща и ожидая приказа, подобно викторианской прислуге. Чтобы со всех ног кинуться выполнять распоряжение, как только прикажут. Отдавать раз за разом все, что имеешь, лишь бы удовлетворить неистовую алчность неизвестного преследователя. Нет, она не сможет это терпеть. И не станет. Но что же делать? Впервые Энн сидела и думала, не решала в спешке и в панике, а серьезно и спокойно размышляла, что может случиться, если она не заплатит. Он сообщит в полицию. Как-нибудь анонимно, чтобы не засветиться самому. Полицейские приедут и будут задавать вопросы. Она не сможет лгать или держаться вызывающе. Это против ее природы и всего, чему ее учили в детстве. Так что она расскажет правду. Каковы будут последствия? Ее арестуют? Возможно. Будут допрашивать? Конечно. Лайонел будет морально уничтожен, местные от души посплетничают. Но это пройдет, и Энн с удивлением обнаружила, что возможное унижение Лайонела ее не так уж беспокоит. В конце концов, он годами опекает замаранных людей, переживет как-нибудь и пятно на собственной репутации. И, словно уже готовясь к допросу, Энн припомнила последовательность событий: пропажа серег, дикая реакция Карлотты, бегство, схватка на мосту. Тот страшный момент, когда девушка упала в воду. Безумные метания по берегу в поисках Карлотты. Звонок в службу спасения. Разумеется, в полиции поймут, что Энн не из тех людей, которые причиняют зло другим намеренно. А Карлотта… Энн мысленно уклонилась от страшного глагола. Ее же не нашли. Возможно, она выбралась на берег и, когда Энн в отчаянии звала ее, была уже в безопасности. Да, луна в ту ночь светила ярко, но все же оставались и темные места, так что Энн могла ее попросту не увидеть. Это был несчастный случай. Такова правда, и ей должны поверить. Деньги она вернет в банк, а ее неизвестный преследователь пусть делает что угодно. __________ Луиза, отупевшая от бессонницы и переживаний, вяло одевалась. Она не видела брата с той самой их ссоры в пятницу вечером. На следующий день он ушел раньше, чем она встала, оставив записку, в которой кратко сообщал, что уезжает в Лондон. Лежа без сна, в три часа ночи она услышала, как он вернулся. Обычно она дожидалась Вэла, чтобы расспросить, как прошел день, но на этот раз решила, что расспросы только разозлят его. Завязывая пояс первого попавшегося платья, Луиза вдруг застыла, потрясенная новизной своих ощущений. Она никогда в жизни не боялась Валентина! Недоумение медленно переросло в тихую ярость. Она приблизилась к окну, выходящему на деревенскую улицу. Стояла, прижав к стеклу ладони, и смотрела на сад у дома викария, на огромный кедр, на квартиру над гаражом, и ее гнев спрессовывался в ненависть. Почему Жакса не убили вместо Чарли Лезерса? Жалкий, не слишком приятный старик остался бы жить, а порочный подонок в расцвете сил больше никому не причинил бы вреда. «Да я бы сама его убила, — подумала Луиза, в эту секунду совершенно уверенная, что способна на убийство. — Не в рукопашной схватке, разумеется». Нет, она бы и дотронуться до него побрезговала. А вот если бы могла действовать издали, скажем просто нажать кнопку… Тогда другое дело. Она отняла руки от стекла, посмотрела на расплывающиеся отпечатки своих ладоней и растопыренных пальцев и быстро стерла их. Если бы с ним можно было покончить вот так же, не задумываясь, как тлю раздавить на розовом кусте… — О чем ты думаешь? — Ой! — Луиза отскочила от окна, потом снова шагнула к нему. Загородила собой только что вытертое место на стекле, как будто закрывая запись, грозящую выдать ее преступные намерения. — Ты меня напугал… Я не слышала, как ты вошел. — Я в душ. — Вэл вернулся с тренировки, он был в велосипедных трусах до колен и желтой майке. Одежда взмокла от пота и плотно облегала его мощные плечи и мускулистые бедра. Он посмотрел на Луизу без всякого выражения. — Поставь кофе, Лу. Ожидая в кухне, пока он спустится, Луиза старалась дышать глубоко и ровно. Она твердо решила, что не позволит втянуть себя в ссору, постарается воздержаться от критики и сохранять спокойствие. В конце концов, это его жизнь. Только, пожалуйста, Господи, не дай Вэлу изгнать меня из нее! На столе ждали кофе, бриоши со сливочным маслом и швейцарский черешневый джем. Валентин вошел, сел за стол и, не глядя на сестру, сразу наполнил свою чашку. Луиза уже знала, что за этим последует. — Извини меня за вчерашнее. — Все нормально. У всех бывают… — Я был очень несправедлив. Ты всегда аккуратнейшим образом за себя платила. — Да все в порядке, Вэл. Мы оба были расстроены. — Но, — Валентин поставил чашку на стол, — нам все равно нужно поговорить. — Да, — Луизе показалось, что пол под ее стулом покачнулся, — вижу. — Я тогда предложил тебе уехать со зла. Но потом я обдумал все спокойно и, знаешь, решил, что это неплохая идея. — Да, — процедила Луиза сквозь плотно сжатые губы. — Вообще-то… я тоже много думала об этом. В конце концов, я приехала сюда на время, зализать раны, как говорится. А теперь мне намного лучше. Пора мне нырнуть — или, наоборот, вынырнуть? — обратно в реальную жизнь, пока я совсем не закоснела. Я могла бы снять себе временное жилье между Каустоном и Лондоном, пока не найду что-то постоянное. Мне только нужно несколько дней, чтобы собрать вещи. Тебя это устроит? — О, Лу… — Валентин опять поставил чашку и взял сестру за руку. — Не плачь, пожалуйста! — Я помню, когда ты стал называть меня Лу… — Ей было двенадцать, и она по уши влюбилась в гостившего у них красавчика. По наивности своей она считала его просто приятелем брата. — Когда Кэри Фостер… — Пожалуйста, не начинай игру в «а помнишь…». — Прости. Считаешь, это удар ниже пояса? — Есть немного. — Смогу я хотя бы приезжать и видеться с тобой? — Луиза и сама чувствовала, что говорит детским, взвинченным голосом. — Звонить? — Конечно, сможешь, идиотка ты этакая! Мы будем встречаться в городе, как всегда встречались. Обедать вместе, ходить в театр. — В городе… — Итак, она изгнана. Луиза отпила почти холодного горького кофе. Она уже мучилась болью разлуки. Болела каждая ее клеточка. — Да. Это будет чудесно. Барнаби провел спокойное воскресенье в саду, деля и пересаживая многолетники и обрезая цветущие летом кусты. Потом подготовился к завтрашней утренней летучке, назначенной на восемь тридцать. Старший инспектор чувствовал приятную физическую усталость и пребывал в добром расположении духа. Еще он пометил у себя в ежедневнике, что на десять утра у него назначена встреча в благотворительном фонде «Каритас». Трой, невозмутимый и готовый ко всему, ждал у двери, жуя «твикс». Сержант пытался заменить сладкими палочками сигареты, и они работали очень неплохо, если не считать того, что он до сих пор курил. Барнаби аккуратно выровнял бумаги, положил их в папку с клапаном и нахмурился при виде жующего сержанта. — Ты когда-нибудь перестаешь есть? — Это был источник постоянной досады. Что бы и в каком бы количестве ни поглощал Трой, это не добавляло ему ни унции. — Конечно, — Трой обиделся. Вот всегда так: не одно, так другое. И это с утра! А что же будет со старым брюзгой часам к шести? — Не могу себе представить когда. — Когда сплю. А также когда… — Избавьте меня от неаппетитных подробностей вашей сексуальной жизни, сержант. Трой оскорбленно замолчал. Он-то хотел сказать: «Когда читаю Талисе-Линн»! Скатав обертку в шарик, Трой метнул его в мусорную корзину. С дочери мысли Троя перескочили на слово «порскать». Он вчера порылся в словаре Талисы-Линн и обнаружил, что это нечто среднее между «прыскать» и «фыркать». Глупо как-то, решил Трой. Почему не соединить части слов еще каким-нибудь способом? Пусть будет «фурскать», например. В комнате 419 все сидели подтянутые и сосредоточенные, с блокнотами наготове, на столах лежали распечатки опросов. И только инспектор Картер выглядел помятым, как будто спать не ложился, и вид имел подавленный. С него Барнаби и решил начать, что было совершенно противоестественно.