Призрак из машины Другие романы Убийство в Мэдингли-Грэндж Зависть незнакомца * * * КЭРОЛАЙН ГРЭМ ТАМ, ГДЕ НЕТ МЕСТА ЗЛУ Моему другу Патриции Хулихан, без которой ничего этого не случилось бы ГЛАВА ПЕРВАЯ Каждый вечер в одно и то же время и в любую погоду Чарли Лезерс шел гулять с собакой. Миссис Лезерс, услышав, как закрылась калитка сада, окружающего их муниципальный блочный домик, смотрела сквозь тюлевые занавески, убеждалась, что муж действительно вышел, и тут же включала телевизор. Мистер Лезерс обычно отсутствовал около получаса, но его жена ставила кухонный таймер на двадцать минут и после сигнала выключала телевизор, от греха подальше. Однажды муж вернулся раньше, подозрительно посмотрел на только что потухший экран и приложил к нему тыльную сторону руки. Экран был еще теплый. Хетти пришлось выслушать занудную лекцию: всякий дурак знает, что после десяти ничего путного не показывают, а лампы изнашиваются особенно сильно в темное время суток. Однажды она имела неосторожность спросить его, кто платит за телевидение[1], — после этого он не разговаривал с ней три дня. Однако в ту ночь — или в интересующую нас ночь, как назовут это полицейские, когда выяснится вся ее значимость, — его не было гораздо дольше обычного. Хетти могла бы досмотреть очередную серию «Еще по одной»[2] до самого конца. Всего лишь повтор, конечно, но она так любила этот сериал, бесконечно далекий от ее каждодневной рутины. Яркий лунный свет лился на лужайку, озаряя знак «Деревня образцового содержания» и любительски исполненный герб Ферн-Бассет. Это была несколько притянутая за уши, основанная на местном фольклоре комбинация: восставший на задние лапы герольдический барсук, пара снопов пшеницы, скрещенные крикетные биты и ядовито-зеленая, оттенка лайма хризантема. Чарли Лезерс перешел по стриженой траве через деревенскую лужайку на тротуар. Метнул суровый взгляд в темную массу недостроенных новых домов, строительную технику возле паба и попутно пнул груду кирпичей. Миновал несколько викторианских коттеджей и замечательное в своем роде современное строение, почти целиком стеклянное, которое лунный свет омывал серебряным дождем. Еще несколько ярдов — и Чарли оказался на кладбище, за которым начинался лес, Картерс-Вуд. Лезерс шел быстро, с сердитой, неистовой энергией, которая руководила всеми его движениями. Чарли вообще никогда не расслаблялся, даже во сне вздрагивал и подергивался, а иногда размахивал судорожно сжатыми кулаками. Джек-рассел-терьер старательно трусил за хозяином, то и дело задирая морду и опасливо пытаясь заглянуть ему в глаза. Отставать не разрешалось, ни усталость, ни мучительная жесткость камней под лапами не считались оправданием. Суровый рывок поводка или болезненный щелчок по нежному собачьему носу заставляли поторапливаться. Остановка была дозволена только одна — ради дела, для которого и вывели. Прыгая на трех лапах, собаке удалось пописать. Между тем восхитительно богатые и разнообразные запахи, сгущенные вечерней прохладой, так и остались непознанными. Не успела Кэнди, которую протащили сквозь густые колючие заросли ежевики и другой подлесок, обрадоваться мягкой листовой подстилке под лапами, как ее тут же дернули вбок и неуклюже развернули, чтобы вести домой. Они должны были подойти к переулку Толл-Триз-лейн, где жил Чарли, с другой стороны. Путь их лежал мимо полуразрушенных одноэтажных домишек, нескольких богаделен, деревенского магазинчика и церкви Святого Мученика Фомы. Дальше текла река, и только за ней снова заявляли о себе деньги. Мисбурн — река глубокая и быстрая. Встречая на своем пути небольшую плотину в нескольких сотнях ярдов ниже по течению, она словно бы недовольно шипела, издавала негромкий свист, который мешался с шелестом листьев в неподвижном ночном воздухе. Через реку был перекинут каменный мост с невысокими, фута в три, резными перилами. Чарли как раз переходил его, когда вдруг услышал крики. Он замер и прислушался. Ночью трудно определить источник звука, и сначала он решил, будто взвинченные, злые голоса доносятся из муниципальных домов, жителям которых решительно наплевать, слышит ли кто их ругань. Но через минуту голоса зазвучали громче — должно быть, в доме открыли дверь, — и Чарли понял, что звуки долетают от ближайшей к церкви постройки — старого дома викария. Метнувшись на кладбище, Чарли спрятался за живую изгородь из тиса и встал на цыпочки, чтобы лучше видеть. Он все наматывал и наматывал на руку поводок Кэнди, пока бедная собака не захрипела, задыхаясь. Хозяин шикнул на нее, приказывая вести себя тихо. Свет из открытой двери хлынул на крыльцо. Из дома выскочила девушка и выкрикнула что-то через плечо. Что-то неразборчивое из-за громких всхлипываний. Вслед ей неслось страдальческое: — Карлотта, Карлотта! Подожди! Девушка промчалась по подъездной аллее, и Чарли отпрянул за угол изгороди. Напрасная предосторожность: хотя беглянка и промелькнула в нескольких футах от него, она ослепла от слез, заливших лицо. — Вернись! Еще одна бежит. Гравий зашуршал под стремительными шагами, и мимо пролетела вторая женщина, постарше, но не менее расстроенная. — Оставьте меня! Добежав до моста, девушка замерла и обернулась. Вздумай она бежать дальше, путь был бы свободен, но у Чарли создалось полное впечатление, будто перед ним дикий зверь, загнанный в угол. — Я не хотела ничего плохого! — Я знаю, Карлотта. — Женщина осторожно приблизилась к ней. — Все хорошо. Не надо… — Приехать к вам — это был мой последний шанс! — Ну, полно, полно, — уговаривала женщина, — успокойся. Девушка села на перила. — Ради бога… — Меня отправят в тюрьму. — Не надо… — Я думала, здесь я в безопасности! — Ты и была… ты и есть в безопасности! Я же сказала… — Куда мне еще идти? — Обессилевшая от рыданий девушка уронила голову на грудь, качнулась назад, коротко вскрикнув, но удержалась. — Что со мной теперь будет?! — Ну, что за глупости, — женщина подалась вперед, в лунном свете ее лицо и волосы казались призрачными, — ничего с тобой не случится. — Лучше бы мне умереть! — Девушка взвинчивала себя все сильнее, снова закрыла лицо руками, зарыдала и начала опасно раскачиваться взад-вперед на перилах. На мгновение скрывшись из виду, женщина возникла вновь. Как-то незаметно. Пропала и вдруг появилась уже рядом с девушкой. Обхватила руками стройные икры. — Слезай, Карлотта, слезай! Я подам тебе руку… — Не трогайте меня! Пока все это происходило, Чарли Лезерс подался вперед, затаив дыхание. Втянутый в чужую драму, он уже не заботился о том, чтобы остаться незамеченным. Слишком велико оказалось возбуждение. Луна скользнула за облачко. Деталей было уже не разобрать, но и оставшегося света хватало, чтобы очертить темный колеблющийся силуэт, гротескно длинный, как будто одна женщина балансировала на плечах у второй. Несколько секунд они боролись, тяжело дыша, отклоняясь то назад, то вперед. Девушка снова закричала: — Не трогайте меня… не толкайтесь! За этим последовал истошный вопль и всплеск, как будто что-то тяжелое ударилось о воду. Потом тишина. Чарли отступил назад под защиту живой изгороди. Он весь дрожал, нервы расходились. Прошло какое-то время, прежде чем он собрался с силами и пустился в обратный путь. И когда это наконец произошло, не один человек наблюдал за его возвращением, потому что английская деревня, каким бы тихим местом она ни казалась, никогда не спит. Например, Валентин Фейнлайт и его сестра Луиза в своем красивом стеклянном доме доигрывали драматическую партию в шахматы. Валентин играл со свирепым воодушевлением и решимостью победить во что бы то ни стало. В предвкушении того, как схватит с доски несколько фигур и станет победно ими потрясать. Луиза, более сдержанная, но не менее жаждущая взять верх, сохраняла спокойствие. Она холодновато, одними уголками рта улыбалась своему удачному ходу, но не выказывала ни разочарования, ни недовольства перед лицом неудачи. — Шах и мат! — Он перевернул доску, и фигуры из темно-синей эпоксидной смолы, стилизованные под мифических тварей и воинов, со стуком попадали. Луиза сразу встала и отошла от стола. — Не дуйся, Лу. Все честно. Верно ведь? — Честно… Насколько с тобой вообще может быть честно. — Я бы не отказался от стаканчика чего-нибудь. Пока — и этого нельзя было отрицать — его вполне устраивало общество Луизы. Валентин колебался, когда она спросила, может ли к нему перебраться. Конечно, ему было жаль сестру. Крушение брака стало для Луизы серьезной травмой. Впервые в жизни ей нанесли рану глубже тех, которые наносила она сама. Но все обошлось. В общем и целом. Чтобы не волновать брата и подчеркнуть временный характер своего пребывания в его доме, Луиза приехала с двумя маленькими чемоданчиками. Через месяц она перевезла и остальную свою одежду. Потом книги и окованный железом сундук со всякой всячиной, дорогой лишь в силу воспоминаний и не имеющей никакой ценности для других людей. Ей так больно было их упаковывать (и почему люди отказывают им в ценности?), что ящик до сих пор так и стоял в гараже нераспакованным.