Положив окурок в пакетик для вещдоков и больше не обнаружив даже обрывка нитки или волоса, Лев вернулся к поджидавшей его Евдокии. Вопросительно мотнув головой, она с сомнением произнесла: – Неужто с той поры там хоть что-то сохранилось? А вы, я гляжу, чего-то нашли… А может, уже сумели определить и как он выглядит, тот злыдень? – Отчасти… – Гуров еще раз огляделся по сторонам, и они зашагали вверх по склону в обратном направлении. – Мужик был крупный, ростом ниже меня сантиметров на пять-семь, ноги у него коротковатые, а руки, наоборот, длинные. Бегает он неважно, но очень сильный. У вас на хуторе такие не проживают? – По-моему, нет… – Евдокия, уважительно покосившись на столичного сыщика (во, башка у мужика варит!), отрицательно покачала головой. Они вышли на пыльный проселок, опоясывающий хутор со стороны Дона. Пройдя по изрезанной колеями грунтовке около километра и свернув вправо, форсировали неглубокую травянистую балку. После этого пересекли осиновый перелесок и оказались на обширном суходольном лугу, где бродило хуторское стадо. – А это, вон там, сидят Алексеич и Константин Бугаек? – спросил Лев, указав взглядом на двоих мужчин, расположившихся в тени ракит. – Кстати, как Алексеича-то полностью? – Иван Алексеевич Ломухин. Они это, они… – подтвердила Евдокия, отчего-то вдруг поскучнев и знобко поежившись, видно, зримо вспомнила то страшное утро. Пастухи их тоже заметили и с интересом смотрели в их сторону, дымя самокрутками. Поздоровавшись, Гуров представился и, пояснив цель своего визита, попросил пастухов пройти с ними до того места, где была найдена Роза. Те охотно согласились и, потушив чадные «козьи ножки», поднялись с толстой валежины. Все вместе они пошли на другой конец луга. – А что это вдруг полицию смерть Розки заинтересовала? – спросил пастух, с шелестом шагая по густой осоке. – То отпихивались, как только могли, а теперь аж из самой Москвы приехали. Что случилось-то? Неужто о людях наших забеспокоились? – Видите ли, Иван Алексеевич, – иронично улыбнулся Лев, – игнорировали происшедшее ваши, здешние работники. А мы – это мы. Мы намерены довести расследование до конца. Припомните, в каком часу вы нашли убитую? – Где-то в половине шестого. Во-о-н под тем кустом… – Старик указал на большущий куст шиповника, высящийся над густой, высокой травой. Осмотрев место происшествия, где уже мало что напоминало о драме, случившейся месяца полтора назад, Гуров спросил старика, была ли примята трава рядом с телом жертвы. – Да не сказать бы, чтоб особо здорово… – пожал плечами пастух. – К этому месту какие-то следы тянулись. Правда, я не следопыт, в них не разбираюсь. Но понял так, что Розка пришла сюда с кем-то еще, а потом тот человек ушел этой же дорогой назад. Он ее убил или кто-то другой – говорить не буду, но третьего тут, я так смекаю, не было. – Кстати, скажите, Евдокия, – повернулся Лев к Котовой, – а зачем до прибытия опергруппы вы забрали тело Розы домой, да еще и омыли его? Вы же, по сути, лишили следствие возможности восстановить картину преступления и обнаружить улики. Та беспомощно развела руками и тяжело вздохнула: – Не знаю… Может, чтобы на мою убитую дочку не пялились посторонние? Она лежала такая несчастная, одинокая, горемычная… – Не удержавшись, Евдокия заплакала. – А опера вам на этот счет ничего не говорили? Судмедэксперт тело Розы осматривал? Ее в морг забирали? – спросил Гусев, понимая, что сейчас ему едва ли удастся выяснить что-то дельное. – Нет, не забирали, – с горечью в голосе ответила Евдокия. – Какой-то пацан приехал в белом халате, посмотрел на нее со стороны, что-то написал в какой-то бумаге и тут же ушел. Даже не дотронулся. Видимо, покойников боится. «О, где дурдом-то! – оглядевшись по сторонам, подумал Лев. – Да здесь как минимум половину всех тяжких надо по новой расследовать! И еще, блин, врали внаглую, что тут и днюют, и ночуют!..» – Хорошо, последний вопрос. – Он внимательно посмотрел на Евдокию и Алексеича. – Нам рассказали, что якобы кто-то видел нечто наподобие всяких там упырей, привидений, вурдалаков… Что об этом можете сказать? – Лично я не видел ни разу, – пожал плечами пастух. – Но есть люди, и не брехуны по натуре, которые говорят, что – да, видели. Правда, рассказывать об этом они не любят, потому что не хотят, чтобы над ними хихикали, чтобы не принимали за сумасшедших. Но я об этом от троих слышал. И районным следакам об этом говорил, а их это не заинтересовало. Вот насчет Розы они меня прямо «затореадорили». Все пытались доказать, что это мы с Костей ее порешили… – И кто же эти люди, что видели упырей? Назвать можете? – Лев выжидающе прищурился. – Нет, не могу! – категорично ответил старик. – Спрошу у них самих. Согласятся, чтобы сказал, тогда сообщу. – А что думает об этом Константин? – неожиданно для всех обратился к подпаску Лев. Тот, как видно, польщенный тем, что с ним разговаривает на равных какой-то очень важный человек, приехавший издалека, придал себе многозначительный вид и с натугой проговорил немного скрипучим голосом: – Да. Видел. Фурдалакоф. Плетюха. Ночь. Трое. Страшные. Я на Орлике скакал, скакал, скакал… Роза красивая. Хорошая. Тот он, змеиная душа. Зубы длинные. Железные. – Тот, кто ее убил, он – с железными зубами? – переспросил Лев. Бугаек маловразумительно выдавил «Ага!». – А ты сам лично видел, как он ее убивает? Константин отрицательно замотал головой. – А что такое Плетюха? – повернулся к Алексеичу Гуров. – Холм тут такой есть в километре от хутора. Кругом него песок и глина – обычная земля. А он почему-то каменный, сплошной известняк. Почему этот бугор кличут Плетюхой – не знает никто. Есть версия, что рядом с ним когда-то жил старовер Плетюха, который не захотел строиться на хуторе, где стояла никонианская церковь. Я, Лев Иванович, знаете, не только от Костюшки, но и от других слышал, что именно там по ночам видели вурдалаков. Отведя пастуха в сторону, Гуров негромко попросил его выведать у Кости – в самом ли деле тот видел момент убийства Розы Котовой, и если видел, то при каких обстоятельствах это происходило и кто убийца. После этого он задал еще несколько уточняющих вопросов Евдокии и быстро зашагал в сторону дороги, где появился зеленый полицейский «уазик», из которого вышел Станислав Крячко. Козырьком приложив ладонь ко лбу, тот с видом полководца, только что одержавшего главную в своей жизни победу, стоял, озирая окрестности. Глава 4 После коллективного визита к Артемьичевым Стас вместе с Пал Палычем ушел почти в самый конец хутора, где в аппендиксе проулка стоял небольшой домишко совсем недавно овдовевшей пенсионерки Умариной. Всего неделю назад она отбыла девять дней по своему мужу, семидесятилетнему инвалиду, который тоже стал жертвой загадочного хищника. Леонтина Макаровна встретила гостей на лавочке у своего двора. Пожилая женщина выглядела подавленной и была немногословна. По ее словам, до сей поры, даже похоронив мужа, она не может поверить в то, что его уже нет в живых. Старик стал инвалидом лет двадцать назад, после того как его во время поездки на мотоцикле сбил пьяный лихач. Левая нога была изувечена до такой степени, что хирург, опасаясь гангренозного воспаления, поспешил отнять ее по самое колено. Для Андрея Степановича, любившего деревенский ручной труд, привыкшего везде и во всем обходиться своими силами, это был серьезный удар. Но тем не менее первое, что он сказал жене, которая пришла проведать его после операции: «Как хорошо, что не взял тебя с собой!» Она очень настаивала, чтобы смотреть новые покосы они поехали вместе… И вот, его не стало. Конец сельского труженика оказался бессмысленным, страшным, непонятным. На вопрос Станислава о последнем дне жизни ее мужа Леонтина Макаровна, горестно вздыхая, перечислила события почти поминутно: – Ну, вставал он всегда рано – часов в пять поднялся. Убрался со скотиной. В половине шестого я корову уже подоила, он погнал ее к стаду. Что еще? Ну, потом позавтракали мы с ним. Дальше, часов в восемь, он сел вязать новую сеть – покупные не признавал. Вязал до обеда. Пообедали мы с ним. Потом он пошел косить траву для кроликов. Так-то без ноги косить несподручно, но Степаныч приспособился. Часа в три вернулся с покоса. Принес вязанку травы. Убрался у кроликов. Пошел чинить забор огорода. Это было уже часу в седьмом… Господи! И зачем только я его отпустила?! – Она вдруг горько заплакала. Крячко, испытывая неловкость – как ни верти, а именно его расспросы разбередили ее душевные раны, – был вынужден попросить женщину взять себя в руки и продолжить рассказ. Та, утирая слезы, кивнула и сказала, что беды вообще ничто не предвещало. Июльский вечер был тихим и безмятежным. И даже когда по-настоящему смерклось, никакой тревоги Леонтина Макаровна не ощутила. Степаныч, случалось, занявшись каким-либо делом, на часы не обращал никакого внимания. Но в какой-то момент она неожиданно почувствовала смутное беспокойство. Ей отчего-то припомнились странные случаи смерти двоих односельчан и не менее странные исчезновения еще четверых. Она поспешила на огород и окликнула супруга. Не дождавшись ответа, женщина побежала к дальнему концу огорода, не разбирая дороги, и с ужасом увидела Андрея Степановича, который лежал под забором в луже собственной крови. На ее отчаянный крик сбежались испуганные соседи и тут же вызвали полицию и «Скорую». Впрочем, «Скорая» так и не приехала. Видимо, носители клятвы Гиппократа рассудили, что раз уж дед умер, то какого хрена попусту мотаться взад-вперед? О том, чтобы у пенсионера Умарина были какие-либо непримиримые враги, не помнили ни его вдова, ни хуторской староста. Андрей Степанович человеком был незлобивым и, хотя характер имел твердый и настойчивый, в сложных случаях умел пойти на разумный компромисс. Если он с кем и дрался, то только в далекие годы давно ушедшей молодости. – А кто из парней не дрался? – с ностальгической ноткой вздохнула Леонтина Макаровна. – Андрей-то чем хуже других? О-о-о! Парень он был завидный. Пришел из армии в шестидесятом – форма красивая, весь в значках военных. Девки за ним – гужом. А он только со мной. В ту пору, когда он служил, ко мне пробовал прибиться Егор Маханцев, сын директора тутошнего сельпо. Вот он и надумал с дружками Андрея побить. Да только куда там! Мой их всех так отвалтузил, что неделю на улицу стыдились показаться… – А он где сейчас, этот Маханцев? – сразу же заинтересовался Крячко. – Да уже лет пять как умер, – грустно улыбнулась Леонтина Макаровна. – Жил богато, держал по селам шесть магазинов, а умер, как и все. Нет, Васильич, Маханцев тут ни при чем. Тут, я думаю, эта проклятая ведьма Наирка чего-то намудровала со своим колдовством. То и дело в полнолуние бегала на старое кладбище, чего-то там голосила. Вот и наголосила на нашу голову! …Выслушав повествование Стаса, Гуров лаконично заметил: – Да, на этом материале версию не построишь. «Уазик» мчался в сторону райцентра, а опера продолжали обсуждение услышанного от хуторян. По мнению Гурова, обычные, стандартные подходы к раскрытию этого дела не годились и близко. Тут требовалась не арифметика следственной теории и практики, а своего рода алгебра. Тут был «икс» – заказчик и совершенно непонятные причины убийств, «игрек» – столь же непонятные орудия убийства, использованные киллером, пока не установленные методы их совершения преступлений, «зет» – полная неопределенность с тем, как будут развиваться события дальше. Ведь сейчас абсолютно никто не мог сказать – стал ли пенсионер последней жертвой таинственного убийцы, или этот список пока остается открытым. В райотделе их уже ждали. Забрав семь дел, приятели обосновались в актовом зале и приступили к их изучению. Впрочем, по части того, что касалось убитых хуторян, ничего нового опера, по сути, не узнали. Более того, некоторые уже известные им факты в материалах дел отсутствовали. Видимо, уездные «пинкертоны» работали по принципу «не бей лежачего». Тем не менее дела о погибших в Брутах Гуров и Крячко изучили от начала до конца. Дела о пропавших без вести были еще короче. Они укладывались в несколько бумажек, которые излагали стандартную схему происшествий: житель (жительница) хутора Бруты «имярек» в такое-то время поехал (пошел, поплыл) туда-то туда-то. В оговоренное время дома не появился. Были организованы поиски, которые оказались безуспешными. Гурову достались дела о пропаже без вести Хамидова Руслана и Трофимовой Ирины. Согласно заявлению Анастасии Хамидовой, жены Руслана, ее муж, семьдесят пятого года рождения, тридцатого апреля поздним вечером пошел искать корову, которую их дети не сумели встретить из стада. Выйдя из дому около девяти вечера, он больше не вернулся. Анастасия несколько раз звонила на его телефон, но автоответчик всякий раз сообщал ей, что «данный абонент вне зоны действия Сети». Донельзя встревоженная женщина побежала к соседям. Глава семьи Родионовых со своими сыновьями, прихватив фонари и заряженные охотничьи ружья, немедленно отправились на поиски. К ним присоединились и другие хуторяне, но Руслана найти никто не смог. Утром поиски были продолжены с участием прибывшего участкового. Пропавший словно растаял – не было вообще никаких следов, которые бы подсказали, что же с ним произошло. Корова, как ни странно, поздней ночью домой пришла сама. Днем в Бруты приезжал житель Краснокуренного – дальний родственник Родионовых, у которого имелся дрессированный спаниель, обученный идти по следу. К удивлению и хозяина пса, и хуторян, спаниель, вначале уверенно взявший след и побежавший в сторону заброшенной колхозной фермы, в какой-то миг с испуганным воем метнулся назад и прижался к ногам хозяина. Стало ясно, что он почуял нечто для себя крайне опасное. Но что? Впрочем, многие хуторяне тут же вынесли свой вердикт: не иначе, вурдалака почуял (а кого ж еще-то можно встретить в ведьмовскую Вальпургиеву ночь?), и вновь, в который уже раз, «перемыли кости» все той же «треклятой ведьме Наирке». Трофимова Ирина, одинокая хуторянка лет тридцати восьми, пропала без вести недели три спустя. Ее исчезновения сразу никто и не заметил. Жила она тихо и неприметно на окраине хутора. В жизни ей крепко не повезло с самого начала – родилась уж очень некрасивой. Поэтому со школы была неприветливой и замкнутой. Родители умерли, замуж она так и не вышла. Попыталась родить для себя от какого-то залетного ухажера, но из роддома приехала без ребенка. Сразу после родов его забрали, объявив ей, что он родился мертвым. Однако Ирина врачам не поверила, и у нее на этой почве произошел сильнейший психический срыв. Больше рожать она уже не рисковала… Первыми заметили исчезновение Ирины ее ближние соседи. Майским утром, услышав истошный галдеж птицы, которая требовала выпустить ее из курятника, они заподозрили неладное. Постучав в окно и не дождавшись ответа, вызвали Пал Палыча и участкового. В их присутствии мужики взломали дверь, запертую изнутри, и с крайним удивлением обнаружили, что в доме Трофимовой пусто. В ходе блиц-расследования, проведенного участковым, было установлено, что последний раз Ирину видели минувшим днем после обеда. Она заходила в местный магазин за хлебом и сахаром. Как всегда была молчалива и безрадостна. Сделав покупки, сразу же ушла домой и на улице больше не появлялась. Скорее всего, для того, чтобы не осложнять себе жизнь, участковым было сделано заключение, согласно которому у Трофимовой вновь наступило помрачение рассудка, и в этом состоянии она сама куда-то убежала с хутора. Дела, которые изучал Станислав, также особой оригинальностью не отличались. Бесследное исчезновение вахтовика, который за три дня до случившегося с ним прибыл из Москвы, где он работал на стройке, тоже особого напряжения ответственных лиц не повлекло. Василий Дольчук, сорока двух лет, отец троих детей, на майские праздники поехал в Краснокуренной за покупками. Его «семерка» перед этим сломалась, и поэтому он отправился в райцентр на рейсовом автобусе. Домой вернулся вечером, на попутных. Приехавшие вместе с ним хуторяне подтвердили, что Василий, выйдя из машины, отправился к себе домой. Правда, пошел не по улице а, решив «срезать угол», двинулся напрямую, через куртину верб, растущих по пути к его «кутку». А утром Бруты ошарашенно обсуждали шокирующую новость: Дольчук вчера до дома так и не дошел! Он исчез, лишь ступив в пределы верб. Во всяком случае, никаких следов, указывающих на то, что он проследовал дальше, обнаружено не было. Не было и следов, которые бы подтверждали версию участкового об ограблении и убийстве. Он просто исчез, вместе со всеми своими покупками. Тем же днем и сам хутор, и вся его округа были прочесаны силами жителей и присланного из райцентра полицейского наряда. Однако все эти старания оказались напрасными – подобно Руслану Хамидову, Василий Дольчук также не был найден. К этой поре некоторые хуторяне, испытывая нешуточную тревогу, уже начали собирать вещи и подыскивать себе новое место жительства. Впрочем, исходя из старого правила, что один переезд равносилен двум пожарам, позволить себе перемещение в места более безопасные мог далеко не всякий. Последний случай бесследного исчезновения жителей хутора был зафиксирован около месяца назад. Жертвой загадочных похитителей стал мелкий хуторской предприниматель двадцати восьми лет от роду, незадолго до этого женившийся на жительнице соседней станицы. Вадим Конопленко работал сразу в нескольких сферах. Во-первых, он арендовал пруд для выращивания карпа. Кроме того, держал небольшую пасеку, имел бахчу в тридцать соток, а в свободное время брался чинить бытовую электронику. Но, как известно, в России всяк, занявшийся малым бизнесом, подобен каскадеру, работающему над пропастью без подстраховки. Через месяц после свадьбы у Вадима начались финансовые проблемы. Впрочем, в известной мере они были спровоцированы его молодой супругой, которая никак не могла соразмерить свои запросы и возможности мужа. Однако новоиспеченная Конопленко, никак не желая брать во внимание этот очевидный факт – прежде чем всласть полопать, надо вначале хорошенечко потопать, – усиленно пилила мужа на предмет выделения ей денег. К тому же не последнюю роль в этом домашнем рэкете играла и мамочка новобрачной. Незадолго до исчезновения Вадима она появилась в их доме, и тем же вечером молодая супруга объявила мужу интимное «эмбарго». Вроде того: пока денег не дашь, со мной в постель не ляжешь. И напрасно тот убеждал жену, что, если завтра он не купит малька, аренда пруда и все прежние затраты окажутся бросанием денег на ветер, никчемным растранжириванием времени и сил. Молодайка, науськанная мамочкой, была непреклонна: или деньги, или спи один. До крайности возмущенный Вадим ушел ночевать в летнюю кухню. Утром, ближе к десяти, «секс-рэкетирша» решила проверить, где же ее муж. Однако в летней кухне его не оказалось. Можно было бы предположить, что он уехал по делам, но его «Нива» стояла на своем обычном месте. Его телефон оказался отключенным, о чем незадачливую новобрачную известил автоответчик. Уже после обеда, запаниковав не на шутку, та помчалась к Пал Палычу с просьбой помочь найти Вадима. Вызвали участкового, развернули поиски. Но, как и прочие, Вадим бесследно исчез. Лишь тогда «рэкетирша» поняла, какую сотворила глупость. Но ее слезы и причитания сочувствия у хуторянок не вызвали. Одна из тех, кого Вадим не захотел заметить, предпочтя невесту со стороны, сказала ей прямо, без обиняков: – Что ж ты, сучка, такого парня загубила? Ты для чего вообще выходила замуж? Сваливай отсюда, тварь, пока тебя тут не пришибли! Правильно поняв это уведомление, та уже на следующий день отбыла с хутора к своей мамочке. Полистав бумаги, Крячко установил, что новобрачную зовут Мариной, а родом она из станицы Гусихинской. Покончив с изучением дел, опера отправились в соседнюю с райотделом столовую – время приближалось к трем, и подкрепиться было бы в самый раз. Восполнив душевные и физические силы жесткой, как подошва ботинка, отбивной и запив этот «шедевр» уездного общепита непонятно какого вкуса компотом, они вновь вернулись в ОВД. Теперь настал черед уточнения деталей с операми местного угрозыска. Те, лишь увидев в своем отделе гостей из столицы, мгновенно сделали безошибочный вывод: начинается «утро стрелецкой казни». И предчувствия их ничуть не обманули.