— Просто все эти месяцы я следил за каждым твоим шагом, — притворно-устрашающе говорит он. — И твое лицо, когда ты поняла, что здесь нет чая… Не надо быть Нострадамусом. — Я в восхищении, — говорю поверх чашки, смотря на него сквозь ароматный дым. — От моей наблюдательности или навыков петтинга? — Рус дотрагивается кончиками пальцев до моей щеки, и я чувствую свой запах на нем. Потухшее пламя вновь разгорается под воздействием его пристального взгляда и эротичной полу-улыбки. Сердце снова сбивает ровный пульс. — Мое предложение все еще в силе, — хрипло шепчет он, не сводя черных глаз с моих. Я киваю, смущенно улыбаясь, отставляю стакан с чаем на столик позади и вкладываю свою ладонь в предложенную Русланом руку. Мы не стараемся уйти украдкой. Наши шаги быстрые и размашистые, выдающие нетерпение. Но как только мы заходим в номер, все меняется. Глава 29. Руслан Я путник, бредущий по пустыне долгие годы, и, наконец, нашедший оазис со спасительной водой. Я пью ее: сначала жадными глотками, мечтая насытиться, а затем неспешно, желая насладиться. Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как я прикоснулся к ней впервые за восемь лет, но необходимость быть с ней, быть в ней, перекрывает все другие потребности. Чертов Маслоу знал, о чем говорил, строя свою пирамиду*. Еда, сон, безопасность, все уходит на второй план, когда ты не можешь перекрыть физическую потребность в маленьком зеленоглазом существе. Когда дверь ее номера закрывается за нами с тихим щелчком, наступает оглушительная чистота момента. Мы стоим напротив друг друга, смотря глаза в глаза, касаясь без прикосновений, говоря без слов. Воздух наэлектризован нашим желанием, эмоциями, бьющими через край, фантазиями, которые мы пока не осуществили. Нас разделяет всего один шаг. Ничто по сравнению с годами боли и ненависти, но кажется, этот шаг важнее всего, что было с нами за прошедшие годы. Этот шаг означает, что все позади, что мы оба простили, забыли, готовы идти дальше. Сделать этот шаг среди бела дня, не под воздействием гормонов, либидо или адреналина очень сложно. Сложнее всего, что я когда-либо делал. Ее взгляд безмолвно спрашивает: ты решишься? Ты готов признать, что все, что было с нами за последние сутки серьезно? Готов подтвердить все слова, брошенные в пылу страсти и приступа нежности? Подтвердить обещание, данное восемь лет назад и часами ранее? Готов пойти дальше? И я готов. Наша энергия смешивается, когда я делаю этот шаг. Я чувствую ее кожу, не касаясь, вижу, как мурашки покрыли ее предплечья, как легкая дрожь проходит сквозь нее. Мелкая стоит не шелохнувшись, ждет, выжидает. Мое сердце переполнено нежностью, которую я не в силах выразить. Я забыл, как это. Столько лет было лишь желание и удовлетворение собственных потребностей. Столько лет я хотел лишь наказать ее за все придуманные мной грехи, и в своей голове миллионы раз это делал. Но как быть сейчас? Когда в моих руках не только ее тело, но и сердце, трепещущее, чистое, доверчивое. Осталось ли все это во мне? Кончиками пальцев очерчиваю ее скулы, касаюсь мягких губ подушечкой большого пальца. Ее зеленые глаза такие яркие, словно трава на солнце, и я не в силах оторвать взгляд. Мои пальцы скользят вниз по шее в ее скромный вырез, я чувствую дрожь под ними и не могу сдержать собственного вздоха. Мы не отрываем взгляд друг от друга: глаза в глаза, зеленое в черное. Наши руки все делают за нас: снимают платье с плеч, расстегивают пуговицы на рубашке, затем ремень, собирают вязаную материю на талии, оголяя бедра. Я опускаюсь на колени перед девушкой, которая принадлежит мне. Всегда принадлежала и я хочу покаяться перед ней за то, что думал иначе. Хочу замолить свои грехи, потому что, видит бог, они у меня имеются. — Несколько лет назад, — я говорю приглушенно, упираясь лбом в ее живот, вдыхая ее запах, не смотрю в глаза. — Я работал в отделе маркетинга одной страховой компании…вместе с ним. Мы быстро нашли общий язык, оба свободные, не обремененные моральными ценностями. У нас была своя игра: кто первый разведет новенькую девчонку на секс. Компания крупная, ротация кадров постоянная, новенькие были чуть ли не каждую неделю, — я сглатываю, силясь продолжить. — Был свод правил, по которым мы играли… Например, нельзя было вмешиваться в партию второго. Действовать только по очереди. И никогда не идти на второй заход с одной и той же девчонкой. Я замолкаю, потому что не уверен, что смогу рассказать дальше. Поднимаю голову, желая увидеть глаза девушки, для которой я готов открыть душу. Ее бедра все еще в моих руках, я чуть сильнее сжимаю их пальцами, встречаясь с ней взглядом. Она протягивает ко мне ладонь и проводит ей по волосам, негласно поддерживая, подталкивая рассказывать дальше. Но сама не произносит ни звука. — Их было очень много, — прикрываю глаза, пытаюсь вспомнить лица, но всплывает только одно. — Многие увольнялись сразу же после, как только понимали, что их тупо развели. Были и скандалистки, желающие отомстить, но нам было плевать. Нам было весело. С одной из них мы провозились дольше других. Яковлев хотел забросить игру, говорил, что цель не оправдывает средства, но я видел, как он на нее смотрит и чисто из спортивного интереса продолжал. Та девчонка больше других напоминала тебя, и я… меня это ужасно злило, я хотел доказать самому себе, что все вы одинаковые. Я надавил на нее… за что получил в нос от того же Яковлева. Мы крепко поругались, я действительно вел себя, как мудак. Вскоре та девчонка уволилась, а я вслед за ней. И вот, это наша с ним первая встреча спустя годы… Мышка немного отстраняется от меня и отходит к кровати. Садится на нее и наши взгляды оказываются почти на одном уровне. — А говоря «надавил»… — несмело начинает она. — Да, я думал, она сопротивляется специально. Заигрывает так, — подбираюсь к мелкой и опускаю голову ей на колени. — Был один поцелуй, не больше. Но совсем не желанный с ее стороны. Я тогда был на дне моральных ценностей. Ты должна понять, я думал, все они заслуживают этого. — Ты мстил им из-за меня? — ее тихий голос не способен заглушить ужас, звучащий в нем. — Я… нет… да… Я не знаю правильного ответа. Не знаю, как себя оправдать. Я не думал об их чувствах, мне было плевать, потому что у самого вместо сердца была дыра. — Ты обвиняешь в этом меня? — мелкая отстраняется от меня, пытается выбраться из моей хватки, пересесть. — Постой, пожалуйста, — мои руки трясутся, когда я пытаюсь удержать Мышку на месте. — Сейчас, когда я все знаю, реальность того, что я делал, накрыла меня, как лавина. Я не вспоминал об этом, пока не увидел его. Я словно взглянул на себя прошлого со стороны, его походка, самоуверенные фразочки, пошлые намеки… вот такой я был до недавнего времени. Таким ты сможешь меня принять? Со всем дерьмом в багажнике? С осколками разбитых сердец, устилающих мою дорогу к тебе? Она молчит. Я не могу ее винить, но и отпустить не в силах. Не сейчас, никогда. Пусть знает, пусть примет, пусть смирится. — Разве так можно? Получается, я не единственная, кому ты причинил боль. Но стану ли последней? — Прости меня, прости, — в исступлении шепчу я, покрывая ее колени поцелуями. — Ты должен просить прощения не у меня, — холодно говорит она. — Чего ты хочешь? Чтобы я нашел каждую из них и извинился? — Это невозможно. В том-то и дело, что это все невозможно, нельзя повернуть вспять совершенное, нельзя просто вычеркнуть все это их памяти. И даже твои слова не отменят твоих поступков! — гневается мелкая. — Ты сейчас о них или о себе? Она молчит. Ее глаза затуманены тяжёлыми думами. Я хочу рассеять их все, пообещать, что больше никогда, никогда не сделаю ей больно. Никому. Но не могу подобрать слов. Я целую ее. Жадно, глубоко, болезненно. Укладываю на постель и нависаю сверху. — Я люблю тебя, — вырывается само собой. Но эти слова кажутся единственно правильными. Она миллион секунд смотрит мне в глаза, прежде чем ответить: я тоже. — Я тоже тебя люблю, — она закрывает глаза и из-под век вытекают две слезинки, оставляющие мокрые дорожки на щеках. Я осушаю их своими поцелуями. — Но я не знаю тебя, — шепчут ее губы. — Ты знаешь, знаешь, — тихо говорю я. — Прошлое — в прошлом. Теперь только мы с тобой и я никогда не причиню тебе боль! — горячо обещаю я. Ее глаза распахиваются, озаряя меня светом. — Обещаешь? — Обещаю. — Есть что-то, что я ещё должна знать? — тихо спрашивает она. — Нет, — вру я. — Это все. Оставшиеся тайны малы и не имеют такого значения. Просто ей не нужно это знать, точно не сегодня. Мелкая коротко кивает, принимая мои слова на веру. Как я мог когда-то сомневаться в ее невиновности? Это самое невинное и доверчивое существо на свете. И я сделаю все, чтобы мое прошлое нас не нагнало. *Пирамида Маслоу — пирамида потребностей человека, представляющей собой пять ступеней, где в основании лежат физиологические потребности: еда, вода, кров, сон, секс. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 30 — Мы спустимся на "Интенсив"? — я задираю голову, чтобы взглянуть Руслану в глаза. Лежать в его объятиях, прижимаясь щекой к твердой груди, и слушать его неспокойное сердцебиение — чертовски здорово. Но есть же ещё и работа. Обязательства. Нам не избежать опроса, как прошла конференция, когда мы переступим порог родного маркетингового. — Надо бы, — Рус запускает руку в волосы и слегка взлохмачивает их. Левой рукой, той, где надежно закреплена моя повязка, он обнимает меня, прижимая крепче к себе. Я утыкаюсь носом где-то в районе его подмышки и жадно вдыхаю природный мужской запах. Странно, раньше мне всегда казалось, что мужчины ужасно вонючие существа, а этот пахнет как-то по-другому. Возбуждающе. По родному. — Щекотно, — тихо смеётся Рус. — Мелкая, прекрати, — выворачивается из моих рук, когда я пальцами легонько его щекочу. — Просто проверяю твои эрогенные зоны, — мягко хихикаю, наблюдая, как Рус ужом извивается от моих действий. — Это НЕ эрогенная зона! — возмущается он, сквозь смех. — Показать тебе по-настоящему эрогенную? Он отбрасывает одеяло, чтобы впечатлить меня своим восстающим чудовищем. Я впечатлена, впечатлена. Уже раза четыре как! — Не, — тяну я, вскакивая с постели. — Не, не, не. В душ, собираемся и на конференцию. Где мои трусики? Оглядываю пол в поисках утраченного. — Ты снова хочешь слушать нудятину длиной в несколько часов? — Руслан переворачивается на бок, упираясь головой в ладонь. Аполлон. Нет, Арес, бог войны — темный и опасный. — Сейчас кейсы разбирать будут, это гораздо динамичнее! — уповаю я на совесть организаторов. И все еще не могу найти свое нижнее белье. А, ладно. — Все, я в душ! Пока Арес не очухался, забегаю в ванную и запираюсь там. Регулирую воду и забираюсь под горячие струи, разгоняющие ломоту во всем теле. От такого марафона и в кому впасть можно. И как только Конфетка такое выдерживает? Ах да, она же нарисованная. Уже намыливая тело гелем, слышу жалостливые скребки в дверь. За шумом не разбираю, что Руслан говорит, но судя по интонации, напрашивается присоединиться. "Как предсказуемо" — хмыкаю я. Нет, все-таки Аполлон. Бог любви. Его активности даже энерджайзер бы позавидовал… И опыту. Провожу ладонями по чувствительным местам, которые все еще помнят его прикосновения, и невольно вздрагиваю. Не сейчас. Не надо думать сколько женщин побывали в его руках, скольких часами он не выпускал из постели и вот так же настойчиво совращал. Но тянущая сила в виде булыжника проваливается куда-то в желудок. Боже, он творил ужасные вещи. Прижимаюсь лбом к холодной плитке душевой кабины, позволяя струям воды скатываться по спине. Я знаю, что чувствовали все эти девушки… я когда-то была на их месте. Но если мне он причинил боль, потому что не знал, как поступить правильно. То с ними был холодный расчет. Он получал от этого удовольствие. Сердце сжимается, грозя присоединиться к булыжнику в желудке. Легко не думать об этом в его объятиях, смотря в глаза, которые обещают не предавать, на губы, которые шепчут, что любят. Но как справиться с этим эхом из прошлого в виде призраков его бывших ошибок, когда остаешься наедине со здравым смыслом? Как поверить, что все это позади? Мне страшно. Потому что того мальчишки, в которого я когда-то влюбилась, того, что предпочитал мягкие футболки стильным рубашкам, и ни за что не поменял бы свою "девятку" на импортную тачку, уже нет. Нет веселого Руса, способного часами расспрашивать об учебе и смеяться над моими глупыми рассуждениями о жизни. Нежного романтика, с которым мы рассматривали звездное небо, попивая коктейли из Макдака, и прятались по подъездам, стесняясь рассказать о нас миру. Это совершенно другой человек. Оболочка та же, а человек внутри — другой. Может, и со мной произошло так же? Что он видит, когда смотрит на меня? Ту девчонку, которая украдкой брала его за руку, когда мы с смотрели фильмы в компании его сестры или эту, со вселенским безразличием на лице, отрепетированным годами? И сможем ли мы любить друг друга такими, какими сделали нас прошедшие годы, такими, какими обтесали обстоятельства? — Эй, — голос из-за двери становится громче. — Мышка, ты там жива или я затрахал тебя до смерти? Выключаю воду, бесцельно пролитую, пока я находилась в своих вселенских думах, заматываюсь в огромное пушистое полотенце и открываю дверь. Аполлон внимательно вглядывается в мое лицо, ища на нем ответы на незаданные вопросы. Нет, все же Арес — воинственный и мрачный. — Все нормально? — задаёт он осторожный вопрос.