Смотрю на темный силуэт, отражающийся в стекле панорамного окна. Там, в черноте ночи, ветер гнет деревья до самой земли, обрушивая стихию на мирный загородный комплекс. Природа не знает, что внутри ничуть не безопаснее. Капли крови тянутся дорожкой по мягкому паласу номера, осколки зеркала разбросаны по всей ванной комнате, то тут, то там можно наткнуться на вещи, еще недавно стоящие на поверхности, а теперь сваленные грудой на пол. Это была длинная, напряженная ночь. Это был ураган. Как же я оказалась в центре этой стихии? Накануне. — Ты? Ты прощаешь меня? — гремит Че. Он выделяет слово "ты", словно не веря, что я это произнесла. Его черные глаза полны ярости, негодования, неверия. Клянусь, его ноздри раздуваются, как у быка перед нападением. Я делаю несмелый шаг назад и наблюдаю, как тонкое стекло бокала в его руке покрывается трещинами. Секунду спустя осколки разлетаются, разбрызгивая золотистую жидкость вокруг. Липкий сладкий алкоголь покрывает пятнами его рубашку, мои джинсы и пол под нашими ногами. Руслан шипит и трясет рукой, стряхивая мелкие стекляшки с ладони. Мы оба наблюдаем, как на поверхности его кожи появляются мелкие красные капли, словно в замедленной съемке: сначала пара очагов, потом десяток и вскоре вся внутренняя сторона ладони похожа на кровавую карту земли. — Бл*ть! — вырывается ругательство из уст Че. — Сука! — сжимает руку в кулак и прикладывает к рубашке, мгновенно пропитывая белоснежную ткань кровью. Я хватаю салфетки с барной стойки и пытаюсь помочь ему вытереть кровь. — Не трогай меня! — орет Руслан, хватая меня за запястье. Он причиняет мне боль, наверное, равноценную той, что испытывает сам. Затем отбрасывает мою руку, и я отшатываюсь от него на метр, потирая запястье. Он обвиняюще смотрит на меня, не больше пары секунд, но этого достаточно, чтобы окончательно выбить меня из колеи. Застываю на месте, наблюдая, как Че разворачивается и быстрым шагом скрывается в толпе. Я бегу за ним. Это не четкий план или продуманное действие. Просто невидимая сила, тянущая меня за веревочку. Что это: чувство жалости к нему или потребность увидеть воочию его боль, до конца не понимаю. Выхожу в холл, когда спина Руслана уже удаляется по лестнице. У девушки за стойкой регистрации беру аптечку, чему она ни грамма не удивляется, и несусь на второй этаж к соседнему номеру. Дверь открыта, что свидетельствует о спешке Руслана. Несмело прохожу в номер. Он зеркально отображает обстановку в моем: кровать слева, тумба, стол, окно посередине, дверь в ванную справа. Кровавый след из капель ярко-красного цвета ведет именно туда. Руслан стоит над раковиной, подставив руку под струю воды. Он не произносит ни звука, но лицо, отражающееся в зеркале, искажено гримасой боли. — Уходи, — не оборачиваясь, говорит он. — Аптечка, — приподнимаю в руке коробку, хотя он не видит. Делаю несмелый шаг к Руслану, становлюсь справа от него. Керамический пол в ванной украшают несколько капель крови, таких же ярких, как те, в комнате. Вся раковина в кровавых потеках, струящихся с руки вместе с водой. Меня немного мутит от такой картины, но я быстро беру себя в руки. Раскрываю аптечку и исследую содержимое на предмет антисептика и бинта. Все в наличии, к счастью. — Почему ты не можешь оставить меня в покое? — рычит злой мужчина. — Хотела бы задать тебе тот же вопрос. Закрываю воду и промакиваю гостиничным полотенцем ладонь от лишней влаги. Раскрываю флакон с перекисью и щедро лью ее поверх ран. Кровь, вступая в реакцию с перекисью, начинает пениться, а Руслан болезненно выпускает из лёгких воздух. — Тебе доставляет это удовольствие, признайся, — шипит он, пальцами второй руки, добела сжимая раковину. — Несомненно, — смотрю ему в глаза. — Как долго это будет продолжаться? — он закрывает глаза, погружаясь в свои размышления. — Как долго мы будем сражаться? — Пока один не сдастся. — Я сдаюсь. Вот мой белый флаг, — носком ботинка он подталкивает окровавленное полотенце на полу. — Ты счастлива? — цинично выдает он. — Нет, — честно отвечаю я. Я смотрю в глаза Руслана и понимаю, что боль никуда не ушла. Меня переполняет гнев и злость на него. Я достаю бинт и начинаю обматывать его раненую ладонь. Если честно, мне мало того, что кровоточит его рука, я хочу, чтобы то же самое случилось и с его сердцем. Хочу, чтобы он рыдал на холодном кафеле подъезда, ненавидя себя за наивность. Хочу, чтобы жил затворником много лет, боясь подпустить к себе другого человека. Хочу, чтобы от одних только воспоминаний, его лихорадило, и захватывала бессонница. — Я хочу, чтобы тебе было больно, — неосознанно произношу я. — Что? — Хочу, чтобы ты страдал, как это было со мной, — снова поднимаю взгляд и смело смотрю ему в глаза, произнося следующие слова. — Ты испоганил мне юность. Разбил сердце. Уничтожил самооценку. Я. Хочу. Чтобы. Тебе. Было. Больно. — Медленно, зло, произношу я. Сердце стучит где-то в висках, дыхание участилось от прилива адреналина. Мне не страшно, что сделает этот крупный мужчина в замкнутом пространстве. Мне страшно, что столько лет боялась признаться самой себе: я ненавижу его. Отрываю взгляд от черной бездны его глаз, завязываю узел на повязке и гневно складываю аптечку. Руслан снова хватает меня за запястье. — Мне больно каждый чертов день, что я вижу тебя, — хрипит он. — Кажется, ты забыла, что не я здесь злодей. Ты забыла, как играла со мной себе на развлечение. Ты забыла, что ты — двуличная дрянь. Шлюха. Не больше. — Да пошел ты!!! — вырываюсь из его хватки. — Урод! Использовал меня, трахнул и бросил! — А разве не так поступают со шлюхами? — его лицо искажает мерзкая улыбочка. Я размахиваюсь и бью его по лицу. Громкий хлопок отзывается эхом в маленькой комнатке, рука горит от встречи с его каменным лицом, но Че даже не шелохнулся. Он нависает надо мной глыбой ненависти, горой пышущего гнева, я толкаю его в живот, пытаюсь оттолкнуть, но все бестолку. Он надвигается, неумолимо съедая пространство вокруг. Останавливается только, когда я врезаюсь спиной в душевую кабинку. — Правда глаза колит? — Руслан приподнимает мой подбородок здоровой рукой. — Сколько их было после меня? А во время? — О чем ты говоришь? — шепчу я. — Не ври мне!!! — орет мне в лицо. — Строишь из себя жертву, но я никогда не забуду, как ты развела меня, словно мальчишку. Почему, почему ты это сделала, — трясет он меня за плечи. — Я любил тебя! — его лицо искажается болью от произнесенных слов. Я застываю в его руках. Как пластиковую куклу меня мотает из стороны в сторону, закручивает в эмоциональное торнадо, накрывает с головой. Я ничего не понимаю. Он псих. Псих. Псих. Псих. Что за бред он несёт? Руслан отходит в сторону, запускает руки в волосы, зажимает их в пальцах, задирает голову вверх и глубоко выдыхает. Вижу, как его тело трясется, когда он выпускает воздух из лёгких. — Что ты делаешь со мной?! — снова орет, хватает аптечку и с размаху кидает ее в стену. Раздается громкий звон стекла, и зеркало над раковиной рассыпается нам под ноги. Смотрю на свое отражение в огромном осколке зеркала у моих ног и не понимаю, что с нами не так. Отбрасываю кусок стекла ногой и сажусь на пол, упираясь спиной в душевую кабинку. — Просто скажи мне… скажи, за что? — я смотрю на Руслана снизу вверх. Пытаюсь прочитать ответ в его взгляде. Вся злость испарилась, словно и не было ее. Осталась только пустота, черная дыра там, где должны жить эмоции. — Что, по-твоему, я сделала? Мой голос звучит хрипло и надрывно. Кажется, у каждого из нас своя правда, и пора ее узнать. — Я видел тебя тогда… ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 24 Руслан Восемь лет назад Ее кожа. Мягкая, нежная, сладкая. Я ощущаю ее под своими пальцами. Помню каждый изгиб, неосознанно очерчиваю ладонью ее плоский животик, словно она снова лежит передо мной. Наверняка выгляжу со стороны как псих. Не могу сдержать улыбки. Она моя, наконец-то она моя. Спустя столько месяцев встреч украдкой, безумных поцелуев и сводящих с ума прикосновений, она — моя. Как я влип в эту девчонку? Когда решился на этот странный роман? Хотя я точно знаю, когда это началось. На том дурацком выпускном, когда она впервые впустила меня в свой ротик, запустила пальчики мне в волосы, прикоснулась своим сводящим с ума телом к моему. А потом ушла, оставив неудовлетворение и свой сладкий запах. Следующие месяцы были игрой в кошки-мышки, где мы бесконечно бегали друг от друга, а потом на встречу. Тайные прикосновения, поздние встречи, темные закоулки. Ее мягкий язычок, доводящий меня до грани. Я ужасно хотел ее, всю, без остатка, надолго. Думал — игра, гормоны, догоню и отпустит. Но вчерашний день все изменил. Хотя нет, я понял все гораздо раньше. Мы сидели в машине, пили молочные коктейли прямо на стоянке Макдональдс. Шейк приятно холодил мозг посреди августовской жары. Мелкая повернулась ко мне и сказала: "Быстрее бы стать взрослой". Я пошутил тогда: "Да хоть сейчас". А она ткнула меня своим кулачком в бок и пристроилась на плече. "Я часто представляю, какой будет моя жизнь через десять лет. И в ней всегда есть ты". Сказала это мягко, мечтательно. Я закрыл глаза на мгновение, а увидел целую жизнь, рука об руку с ней: в горах с рюкзаками, у моря на белоснежном песке, на диване под марафон сериалов. Ее в купальнике, голую, в свадебном платье. Это странно мечтать о таком в двадцать два? Я коснулся ее макушки щекой и стал считать удары своего сердца, пока она рассказывала про уютную квартирку, наполненную музыкой и запахом булочек с корицей, которые она обожала. Про огромного рыжего кота, которого мы назовем Хогвартс, и про совершенно несносных соседей, с которыми мы подружимся. Она говорила о цветастых шторах и об огромном обеденном столе. И я все это видел. Я был там вместе с ней. Вот тогда я и понял, что это не просто так, не эпизод в жизни, не кадр из огромной киноленты. Она — вся моя жизнь. Маленькие ладошки гладят мою спину, она часто дышит, а обнаженная грудь прикасается ко мне при каждом движении. Она дрожит от любых прикосновений, стонет низко и хрипло. Я дрожу тоже. Из вчерашнего дня меня вырывает очередная машина, приехавшая на мойку. Работать мойщиком машин с дипломом менеджера это отстой, конечно, но кому нужен вчерашний абитуриент без опыта и с тройками по основным предметам? Но у меня есть амбиции и цели. Благодаря мелкой девчонке, смеющей мечтать по-крупному. Мойка — только ступень. "Сегодня в семь?" — пишу в полдень, не в силах дотерпеть до вечера. Хочу видеть ее сегодня, сейчас, сию минуту. Впиться в эти губы, вжать ее тело в свое. "Сегодня на ДР в "Луноходе" буду. Может, встретимся позже?" — ненавижу то, что у нее есть своя жизнь вне меня. Хочу позвонить и потребовать отменить все ее планы, потому что теперь у нее есть я. Хочу привести ее сегодня домой и сказать всем, что это теперь моя подруга, а не сестры. Мелкая не хотела говорить Ленке о нас до последнего, боялась ее реакции. Но систер будет рада, я знаю, разве не здорово, когда ее лучшая подруга и брат встречаются? "До скольки?" — пересиливаю себя и даю ей немного свободы. Но это последний раз. Больше она никуда без меня не пойдет. "Думаю, часов до десяти" — десять часов до встречи. Это чертовски долго. Ужасно. Отвратительно. Я не хочу ее так долго ждать. "Ок" Я маньяк? Зациклился на девчонке и сутки без нее выворачивают кишки наружу. Хочу привязать ее к себе. Теперь, после вчерашнего, эта потребность так велика, что невозможно контролировать. Быть с ней постоянно, касаться ее, растворяться в ней. Дышать ее сладким запахом, слушать мягкие нотки ее голоса, вместе мечтать, спорить, молчать. Черт, кажется это и есть пресловутая любовь. Что ж, требую добавки! В половину десятого я уже возле "Лунохода". Устрою сюрприз, заберу ее пораньше. На заднем сидении букет из ромашек, за который с меня содрали пятьсот рублей, но кто говорит о деньгах, когда это для той самой. Улыбаюсь, представляя нашу встречу. Увезу ее сегодня в какое-нибудь тихое место и… нет, в машине нельзя. Но и предки сегодня дома. Ладно, разберемся в процессе. Возле входа толпится молодежь. Все как один в белых кроссах и подвернутых штанинах. Вместо сигарет — вейп. Ржут, толкают друг друга и показывают что-то на телефоне. Мажоры. Я останавливаюсь недалеко от них и прикуриваю. Надо набрать мелкую, чтоб выходила, хлопаю по карманам, но, кажется, телефон оставил в машине. Блин. — И чё, и чё Машка? Дала? — доносится со стороны компашки. — Скажем так, — гогочет тот, что стоит спиной. — Сосет она как заправская…