Я взяла дневник Нелл и записи Джона Монтегю о расследовании и при свете фонаря пробежала взглядом по страницам. Не было ни одной записи о том, чтобы кто-то еще видел Клару в замке. Я вернулась к первой странице дневника — дневника, который, как написала Нелл, она не осмелилась начать в Лондоне, опасаясь, что Магнус его найдет. И который она оставила открытым на письменном столе. Она хотела, чтобы Магнус его нашел! Я обманулась: дневник оказался фикцией, и ничему из сказанного в нем верить было нельзя. Нет, не совсем так. Все, что касалось неудачи их брака, ее отвращение к мужу, миссис Брайант, все, о чем Магнус мог знать, что он мог проверить, — все это должно было быть правдой, должно было его ранить, задеть за живое, чтобы он, нисколько не усомнившись, поверил и всему остальному. Клары никогда не было в Холле. Кто-то — горничная Люси? — унес ее прочь, куда-то в безопасное место, а Нелл приехала в Роксфорд-Холл одна. Это, по-видимому, было самой рискованной частью плана — отнести «дитя» (вероятно, куклу, запеленатую в свивальники и одеяла) из экипажа в комнату. Неудивительно, что она так настаивала на том, что все станет делать сама. Но зачем? В чем смысл такого обмана? Чтобы все выглядело так, что проклятие Роксфорд-Холла снова оказало свое действие; что она сама и Клара исчезли, унесенные силами тьмы. Нелл придумала последнее «посещение», чтобы «предсказать» судьбу — свою и Клары. Однако этот ее обман не имел успеха: Магнус просмотрел дневник и тотчас же организовал поиски. Неужели Нелл решила, что, несмотря на весь его скептицизм, он все же верил в потусторонние силы? Или что другие поверят, даже если он усомнится? И смерть миссис Брайант нарушила ее собственный план? А как же она намеревалась ускользнуть? Без Клары она могла и пешком уйти. И раз дневник был оставлен с тем, чтобы Магнус его нашел, у нее имелись все резоны уйти, как только забрезжит свет и она сможет видеть, куда ей идти в Монашьем лесу. Как это Вернон Рафаэл сказал о Магнусе — «гений импровизации»? Нелл была так погружена в создание иллюзий о себе самой, что и не задумалась о том, как ее дневник может быть использован против нее. Письмо Магнуса, адресованное мистеру Вейтчу, — то, что нашел Джон Монтегю, — оно ведь тоже было фикцией, как и обрывок платья Нелл, застрявший в доспехах. Нелл не возвращалась в Холл, и Магнус вовсе не погиб в замке. Тогда чей же пепел обнаружили в доспехах? Во всяком случае не пепел Нелл — доктор на расследовании сказал, что это останки мужчины примерно возраста Магнуса и его роста. Чтобы провести убедительный сеанс, всякому медиуму нужен соучастник. Магнус сказал, что Болтон приведет в действие индукционную машину, однако машина оказалась простой бутафорией. И Магнус, несомненно, был слишком хитер, чтобы довериться Болтону. Нет, соучастником был кто-то совсем чужой, человек, которого никто не видел, проведенный в Холл тайком, посреди ночи, и спрятанный в лабиринте комнат на верхнем этаже, куда никому не разрешалось заходить. Ему, по-видимому, хорошо заплатили, а он и не знал, чтó поставлено на карту… Ему так и не пришлось выйти из замка живым. Было что-то еще, о чем упоминал Джон Монтегю… Да, молния, которую видели жители Чалфорда, как им показалось, со стороны Монашьего леса, в ночь на воскресенье… Магнус сжег тело этого человека в доспехах и запустил «молнию» точно так же, как Вернон Рафаэл сегодня вечером. Или же я не права насчет соучастника, и Магнус просто привез пепел с собой: в конце концов, он же был врач. Но в таком случае… Да в любом случае он заранее запланировал свое исчезновение. Я снова просмотрела дневник Нелл — от конца к началу, проследив все упоминания о том, как Магнус уезжал из дому, отсутствуя по несколько дней и даже недель подряд. Магнус все время жил двойной жизнью. И Нелл, должно быть, понимала, как только новость о страшной находке Джона Монтегю достигла ее ушей, что, если ее схватят, Магнус вполне может оказаться среди зрителей, явившихся посмотреть, как ее повесят за то, что она его убила. Ум мой метался от одного заключения к другому с такой быстротой, что я сама не понимала, как далеко зашла в своих выводах. Из-за того что Нелл утверждала, что в Кларе нет ничего от Магнуса, я смогла отбросить эту мысль, представив Нелл своей настоящей матерью в полувоображенном мною мире, к которому реальные отношения были неприменимы. Теперь же меня обуял тошнотворный страх, что я и правда могу оказаться Кларой Роксфорд. Несмотря на две свечи и мерцание огня в камине, тени от мебели — в гостиной стояли два плесневелых кресла, несколько разномастных стульев и шкафчиков — были, по правде говоря, невероятно темными. Я провела лучом фонаря по комнате, вызвав к жизни новые тени — от отстающих обоев — на растрескавшемся, провисшем потолке, который словно еще больше выпучивался вниз, когда по нему скользил свет. А надолго ли еще хватит в фонаре масла? Пересиливая неохоту, я встала с постели и загасила свечи на камине. Мне ведь нужно всего лишь выдержать несколько часов до рассвета, твердила я себе, а завтра вечером я уже вернусь домой, в безопасность и спокойствие Сент-Джонз-Вуда. Но что потом? Предположим, что Магнус на самом деле жив. Разве не мой долг — уведомить полицию? Но ведь там меня не станут слушать, не более чем станет слушать Вернон Рафаэл, который все вывернет наизнанку, так что улики еще более убедительно укажут на Нелл. Единственный надежный способ доказать невиновность Нелл — во всяком случае единственный, какой я сама могла себе представить, — отыскать Магнуса Роксфорда. Это он сам, по всей видимости, увез бриллианты за границу и там продал: для того-то он и купил их прежде всего. Как столь многое в его плане, они должны были сослужить ему двойную службу — помочь исчезнуть и укрепить челюсти капкана, поставленного им для Нелл задолго до того, как Болтон увидел ее с Джоном Монтегю. Вот почему, поняла я наконец, ее описание их встречи было таким беглым, небрежным. Зная, что Магнус прочтет дневник, Нелл хотела, насколько могла, избежать неприятностей для Джона Монтегю. Но любой человек принял бы это (как, видимо, принял это и сам Магнус) за желание скрыть постыдную связь. Магнус так коварно сплел свою сеть, что малейшая улика оборачивалась двуликим Янусом. Во всяком случае хотя бы Эдвин сможет выслушать меня со вниманием и промолчит о дневнике Нелл, если я попрошу его хранить эту тайну. Но я опасалась, что даже он без надежных доказательств не сможет поверить, что Магнус не погиб тогда в доспехах. Однако была еще одна возможность. Мне самой выследить Магнуса представлялось делом совершенно безнадежным, но я могла бы заставить его выслеживать меня… Например, если бы я «проговорилась», что обладаю доказательством его вины, обнаруженным мною здесь, в Холле… Особенно если бы распространился слух, что я — Клара Роксфорд… Но ведь это — безумие, и, если я стану размышлять об этом здесь, я и в самом деле сойду с ума. Я как можно ниже — насколько могла решиться! — привернула фитиль фонаря и, как мне казалось, много часов лежала без сна, а страх постепенно проникал во все уголки моего тела, пока я не погрузилась в изнеможенный сон. Проснулась я полузаледеневшая, при сером свете зари. Два экипажа должны были вернуться за нами в одиннадцать часов, чтобы отвезти в Вудбридж: их кучера, как я поняла, отказались ночевать в Холле. Я совершила самые примитивные омовения в ледяной воде и оставалась в своей комнате как можно дольше, хотя делать мне там, после того как я упаковала свои вещи, было совершенно нечего — только мрачно размышлять и дрожать от холода. Несмотря на то что я сделала все возможное, чтобы прилично выглядеть, я чувствовала себя неопрятной и растрепанной, а потускневшее зеркало над каминной полкой никак не могло улучшить мое настроение. В конце концов холод и голод заставили меня выйти во мрак лестничной площадки и направиться к библиотеке, где остальные члены группы завтракали чаем и подсушенными хлебцами у горящего камина. Мучительно стесняясь, я заверила всех, что совершенно оправилась от вчерашнего обморока и прекрасно спала всю ночь, затем позволила им усадить меня у огня, а Эдвин и Вернон Рафаэл принялись ухаживать за мной словно официанты, причем я сразу ощутила меж ними (по крайней мере со стороны Эдвина) некоторый антагонизм. — Мне очень хотелось бы знать, мисс Лэнгтон, — сказал Вернон Рафаэл, когда я отказалась съесть еще что-нибудь, — каково ваше мнение о моем вчерашнем изложении. У меня создалось впечатление, что вы нашли его не вполне убедительным. — Я… я нашла то, что вы сказали о Корнелиусе Роксфорде, весьма убедительным, — ответила я, надеясь, что он не станет расспрашивать меня дальше. — Но?.. — настаивал он. Эдвин бросил на него сердитый взгляд; я сознавала, что все остальные ждут моего ответа. Если сейчас я не буду верна Нелл, подумала я, мне уже никогда не хватит смелости ее защищать. — Я считаю, что Элинор Роксфорд невиновна, — сказала я. — Я думаю, что все видимые улики против нее были измышлены Магнусом Роксфордом, включая и пепел в доспехах. Я не верю, что он погиб. — Ропот потрясенных голосов прокатился по комнате. — Вы несомненно отбросите это как праздную дамскую фантазию… — Скорее всего, я так бы и сделал, — сказал Вернон Рафаэл, — если бы вы не позволили мне увидеть те отрывки из рассказа Джона Монтегю. Какие еще свидетельства у вас имеются? — Этого я не могу вам сказать, — ответила я, от всей души желая, чтобы мой голос не так сильно дрожал. — Я… обязалась хранить тайну. — Но, мисс Лэнгтон, если вы обладаете свидетельствами, доказывающими правоту ваших слов, разве не ваш долг представить их публично? — Они пока еще недостаточны для того, чтобы убедить суд или хотя бы кого-то, кто уверен, что Элинор Роксфорд виновна, — возразила я, чувствуя, что скольжу к самому краю пропасти. — Однако они убедили вас, мисс Лэнгтон, — продолжал он настаивать. — Неужели вы не можете сказать нам почему? — Я не могу больше отвечать на ваши вопросы, мистер Рафаэл, могу лишь сказать, что моим самым большим желанием стало увидеть, как будет доказано, что Элинор Роксфорд невиновна. На миг все смущенно смолкли, а затем, словно по молчаливому сигналу, мужчины поднялись с мест и принялись собирать свои вещи. Я снова ушла к себе в комнату, намереваясь оставаться там до той поры, когда прибудут экипажи, однако оказалось, что мне невыносимо такое заточение. После нескольких минут беспокойного хождения взад и вперед по гостиной я решила в последний раз взглянуть на ту комнату, которую занимала Нелл. Выходя на площадку, я заметила, как в тени лестницы на противоположной стороне открывается дверь кабинета и оттуда выходит высокий человек — доктор Давенант. Он посмотрел в сторону библиотеки, как бы желая убедиться, что за ним никто не следует, уверенным шагом прошел через площадку и исчез в коридоре, ведущем к спальням. К тому времени, как я подошла ко входу в коридор, звук его шагов уже стих. Останавливаясь у каждого поворота, чтобы прислушаться, я шла как можно бесшумнее, пока не увидела дверь в комнату Нелл. Из двери падал бледный свет, колеблясь на пыльном полу коридора, и — пока я смотрела — этот свет пересекла какая-то тень. Меня охватил суеверный страх, я повернулась, чтобы бежать, но нога моя оскользнулась на упавшей на пол штукатурке, и под ней громко скрипнула половица. Тень стала еще темнее и, казалось, поднялась по противоположной стене: передо мной появился доктор Давенант. — Ах, мисс Лэнгтон! Простите, если я напугал вас… и взял на себя смелость обследовать ваш дом. Это, как я понимаю, та самая комната, которую занимала Элинор Роксфорд? Сейчас на нем не было темных очков, и его глаза чуть поблескивали в свете, падавшем из открытой двери. — Да, сэр, это ее комната. Он сделал жест по направлению к открытой двери, словно приглашая меня что-то осмотреть, и отступил в сторону, чтобы дать мне пройти. Вежливость побудила меня подчиниться его приглашению вопреки инстинктивному нежеланию это делать, и мгновение спустя я стояла у письменного стола Нелл, а доктор Давенант оказался между мной и дверью. — Что такое вы хотели показать мне, сэр? — спросила я, не в силах подавить страх, дрожью отдававшийся в моем голосе. Выражение его лица трудно было прочесть из-за скрывавших его бороды и усов, но мне показалось, что я разглядела в глазах доктора искорки усмешки. Глаза его были такими темными, что радужки почти сливались со зрачками, — настолько они казались черны. Я подумала, что это, возможно, и есть результат причиненного ему увечья. — Несколько минут тому назад я нашел ваши замечания весьма стимулирующими, побуждающими к действию, — сказал он, спокойно проигнорировав мой вопрос. Его голос показался мне более глубоким и звучным, чем я его помнила. — Вы сказали, как мне представляется, что обладаете доказательствами того, что скорее Магнус, а не Элинор Роксфорд является виновной стороной, однако вы связаны обязательством хранить тайну… Я не мог не задуматься над тем, кому же вы могли дать такое обязательство. — Я не могу сказать вам это, сэр. — Вот именно, мисс Лэнгтон. Только мне пришло в голову, что — если бы вам удалось отыскать Элинор Роксфорд — сохранение тайны было бы в высшей степени оправданно, поскольку ей по-прежнему грозит смертная казнь. Он говорил вполне любезным, даже не очень серьезным тоном, но в его голосе звучало еще и что-то вроде насмешки. В раме двери он, казалось, высился надо мной, словно башня. — Вы глубоко заблуждаетесь, сэр. — Я не решалась попросить его дать мне пройти, опасаясь, что он откажется. — Понимаю. — Взгляд его переместился с моего лица к кроватке в ее унылом алькове. — А что, как вы полагаете, стало с ребенком? Сердце у меня сжалось, и на миг язык прилип к гортани. — Я не могу, сэр… Вы не должны заставлять меня. А теперь, прошу вас… — Мисс Лэнгтон, выслушайте меня. Ваше желание доказать, что Элинор Роксфорд невиновна, весьма похвально, но предположим, что вы не правы. Женщина, способная убить своего ребенка, способна на что угодно. — Но она не… — Вы, кажется, вполне уверены в этом. Я заверяю вас, мисс Лэнгтон, что, утаивая важные сведения, вы подвергаете себя серьезной опасности. Если вы правы и Магнус Роксфорд жив и на свободе, у него есть прямой интерес заставить вас замолчать. То же относится и к Элинор Роксфорд, если она совершила все эти преступления. Спросите себя, мисс Лэнгтон, почему это Уайтчепелский убийца ухитрился избежать поимки, притом что его подкарауливают в Лондоне все и каждый? Не потому ли, что этот убийца на самом деле — женщина? — Не можете же вы всерьез предполагать, сэр, — сказала я, отстраняясь от него как можно дальше, — что Элинор Роксфорд… — Я этого не утверждаю, мисс Лэнгтон. Я говорю лишь, что женщина, убив один раз, может быть так же безжалостна, как любой мужчина, и способна еще более искусно обманывать тех, кто ее окружает. Вот почему я настоятельно прошу вас довериться кому-то — мне, например, как эксперту по оценке доказательств и улик при расследовании преступлений. Разумеется, все, что вы мне скажете, я буду считать сведениями строго конфиденциальными: более того, я буду счастлив явиться по вашему поручению в Скотленд-Ярд, и тогда ваше имя может вообще никак не фигурировать в этом деле. В интересах правосудия и справедливости, мисс Лэнгтон, а также вашей собственной безопасности я прошу вас довериться мне. Голос его звучал теперь мягче, и, в то время как он говорил, взгляд его темных глаз был устремлен мне прямо в глаза. На миг мне показалось, что довериться ему будет самым разумным шагом на свете. Но даже закутанная в дорожный плащ, я вдруг ощутила, что меня опять начала бить дрожь, а доктор Давенант все еще стоял между мной и дверью. — Благодарю вас, сэр, но теперь вам придется извинить меня; я обязательно… подумаю над тем, что вы мне сказали. — Конечно, мисс Лэнгтон. Он поклонился, шагнул назад, в коридор, и дал мне пройти.