– Не говори, Холерыч, – зевал Кошкин. – Могли бы вразвалку догрести, куда спешить на этой войне? – Курганов, Шперлинг, отбой, – скомандовал Глеб. – Двадцать минут на сон, потом меняемся. Если повезет, то еще по двадцать минут. – Вот это дело, – обрадовался Курганов и мгновенно уснул. Не смущали его ни холод, ни мокрая земля, ни постоянный озноб, продирающий до костей. Шубин тоже задремал. Во сне, как водится, явилась Лида – она всегда являлась, даже в те ночи, когда была рядом. Девушка что-то шептала, смотрела с печалью, потом сообщила вполне внятно: «У меня недоброе предчувствие, Глеб, нам недолго быть вместе». Он очнулся, истекая холодным потом, потом опять уснул. Бывшая воспитательница Ключинского детдома теперь работала медсестрой – пригодились полученные знания. В отряде Лида не отходила от раненых, выхаживала тяжелых, лечила при тотальном дефиците медикаментов и каждую смерть воспринимала как свою. Часто плакала во сне, бормотала слова оправдания. Вчера перед уходом группы висела у него на шее, обливаясь слезами, умоляла вернуться живым… Глеб очнулся от толчка в плечо. Кошкин что-то жарко бормотал. В уши вгрызался гул авиационного мотора. Небо покрывалось серостью, над полем плыли рваные облака. Туша самолета обозначилась в их разрывах. Прямо на глазах из «брюха» летательного аппарата посыпались люди – черные точки. Поочередно раскрывались купола парашютов. Они качались в небе, часть десантников еще пряталась в облаках, но вот вынырнул последний, и вся компания возникла воочию… Не обманул герр Оффенбах! Глеб впал в предательское оцепенение, зачарованно смотрел на висящие в небе парашюты. Казалось, они не движутся, зависли под облаками. Но это была иллюзия – десантники снижались, минуты через три весь взвод будет на земле. Тогда с ним не сладить! – Халевич, с пулеметом в обход! – Лейтенант выбросил руку вправо, где метрах в трехстах посреди поля чернела вереница кустов. – Ударишь с фланга, но только после нас! Не давай им уйти к дальнему лесу, отрезай дорогу! Только не светись, ползи и смотри, чтобы эти твари тебе на голову не сели! Понял задачу? – Так точно, товарищ лейтенант… – У бойца от напряжения свело скулу. – Действуй, Холерыч, пулей – одна нога здесь, другая там. – Я Халевич, товарищ лейтенант… Чавкал мох под ногами – разведчик, пригибаясь, бежал вдоль опушки. Приклад громоздкого пулемета волочился по земле. Пользоваться вражеским оружием умели все – иначе не попали бы в разведку. Остальные тяжело дышали, ждали приказа. Пятеро против взвода парашютистов – тот еще расклад! – Мужики, рассредоточились, из леса не выходить… В первую очередь сбивайте тех, кто должен приземлиться – плевать на остальных, пусть пока висят. Сядут да залягут в поле – тогда их не возьмешь. Василий, сможешь работать этой штукой? – Глеб кивнул на второй пулемет, оснащенный жестяной коробкой для лент. – Смогу, товарищ лейтенант… – Боец волновался, бледнел на глазах. – Раньше мог, а чего же сейчас-то не смогу? – За дело, ребята. Да не сбивайтесь в кучу, расползитесь пошире… Парашютисты неторопливо снижались, держась за стропы. Это было полностью укомплектованное, вооруженное до зубов подразделение СС. Шубин пытался их пересчитать, но всякий раз сбивался на втором десятке. Не меньше двадцати, а то и больше. Руки дрожали. Он отполз за ближайшую березу, прижал ствол к рыхлой бересте, поймал в прицел снижающуюся фигуру. Показалось лицо: немец был невозмутим, как сфинкс, облачен в комбинезон и мягкие короткие сапожки. Автомат висел на груди. Парашютист зорко следил за округой, уже поджимая ноги, чтобы мягко соприкоснуться с землей. Он и оказался первой ласточкой. ППШ выплюнул короткую очередь. Немец вздрогнул, свесилась голова, кровь моментально залила лицо. Десантник криво повалился на землю, подломились неживые уже ноги. Купол парашюта накрыл его, как саван. Загрохотал пулемет, вступили в дело еще два автомата. Стрелять прицельно уже не получалось, да и ладно… Еще один парашютист поник головой, за ним третий. Разгорелась в небе сорочья ярмарка! Злобно каркал офицер, но где он находился, разведчики пока не видели. Парашютисты бросали стропы, хватались за автоматы. Кто-то выплюнул трескучую очередь, но она никому не навредила. Еще один труп покатился по земле, увлекаемый парашютом. На правом фланге заработал второй пулемет, усилил панику в неприятельских рядах. Халевич не жалел патронов и едва ли тщательно целился. На это не оставалось времени. Двое немцев столкнулись в воздухе, запутались стропы, и оба камнем устремились вниз, превратившись в мелькающую многоножку. Перекатился Курганов, сменил магазин, снова открыл огонь, ловя в прицел мишени. Паника не прекращалась. Десантники, как кули, плюхались на землю. На дальнем краю поля кто-то ухитрился приземлиться живым, отцепил лямки парашюта, побежал. Халевич достал его очередью – десантник покатился по кочкам. – Товарищ лейтенант, в пулемете патроны кончаются! – сообщил неприятную новость Шперлинг. – Экономь, это же не перловка! Засмеялся Кошкин, выдохнул, снова припал к автомату. Половина десантников еще была жива! Они совершали в воздухе нелепые маневры, стреляли наобум, если имели возможность. Их выкашивали пули. Задергался приземистый эсэсовец, получив свинец в нижнюю часть живота. Опасность заключалась в том, что выжившие садились на другом конце поля, метрах в четырехстах от опушки. Халевич дотянулся до парочки, но всех истребить не мог. Шубин сменил на бегу магазин, бросился вперед, прыгая через кочки. Товарищи устремились за ним. Шперлинг волочил тяжелый пулемет. Выругался Курганов – нога соскользнула в борозду, – ударился плечом, поднялся, бросился ловить оброненный автомат. Жидкая цепочка красноармейцев катилась через поле. Шперлинг пристроил пулемет к бедру, выстреливал последние пули. Выявили офицера! Жив еще! Судя по холеной морде, это был именно он. Лицо побелело, затряслись конечности. Лететь оставалось метров двадцать, можно было представить, что творилось в гордой арийской душе. Командир извивался, пристраивая к бедру автомат, но это пустое занятие – стрелять вниз, болтаясь в воздухе. Он висел практически над головой. Глеб вскинул автомат. Хорошо, что заметили: парашютист отцепил от пояса гранату, бросил вниз. – Ложись! – крикнул Шубин дурным голосом. Разведчики попадали, закрылись руками. Долбануло метрах в двадцати, не страшно. Но уши заложило. Поднялись, открыли огонь по спускающейся мишени. Офицер орал, выпучив глаза, пули рвали комбинезон. Двое приземлились метрах в семидесяти от дальней опушки, отстегнули десантные ранцы, пустились бежать. Одного сразу повалил Халевич на фланге, другой схватился за простреленную руку и припустился еще сильнее, но следующая пуля перебила ему позвоночник. Еще трое побежали к лесу, отстреливаясь. До первого дотянулся Виталик Халевич – сраженный десантник кубарем покатился в кусты. Остальные продолжали отступать. Шперлинг вырвался вперед – голова отключилась, зато сил стало больше. Пулемет захлебнулся. Кошкин набрал скорость, подобрал автомат мертвого эсэсовца, стал долбить на одном дыхании. Дурная затея – выбросил раскалившееся оружие. МР-40 – штука несовершенная: мощная отдача, эффективно стрелять можно только с упора, длинные очереди решительно противопоказаны. Воскликнул Шперлинг, упал – споткнулся, наверное. Двое десантников вбежали в лес, там их накрыл свинцовый рой. Немцы подмяли собой кустарник, забились в корчах. И это все? Шубин обернулся, уткнулся взглядом в неподвижного Шперлинга. Как из ведра окатили. Что за новости? Но опять не до этого: сзади протрещала очередь, и он встал как вкопанный. Липкая змейка побежала по загривку – вроде не кровь, не может быть кровь такой холодной. Лейтенант медленно обернулся. Осанистый роттенфюрер – не человек, а готовый плакат, восхваляющий превосходство арийской расы – белобрысый, голубоглазый, с мужественными чертами лица, – сидел на коленях, поедал глазами лейтенанта Красной Армии и давился кровью. Потом повалился носом в траву. Открылась бледная физиономия Кошкина за его спиной. Автомат дрожал, из ствола вился сизый дымок. – В рубашке вы родились, товарищ лейтенант, – неуверенно заметил Кошкин. – Еще чуток, и этот выбил бы вам мозги… – Благодарю, Леха, – выдохнул Шубин. – Назначаешься ангелом-хранителем. – Товарищ лейтенант, – проговорил Курганов треснувшим голосом. – Кажется, Ваську Шперлинга убили. Его перевернули. Лицо Василия заливала кровь. Пуля чиркнула по виску, разбила кость, и человеку этого хватило. Он даже не пытался бороться за жизнь. Закружилась голова, Глеб опустился на колени. От дальних кустов бежал Халевич – он выбросил пулемет и теперь стаскивал со спины личное автоматическое оружие. Кошкин тряс Шперлинга, призывая очнуться. Курганов отстранил товарища, проверил пульс, оттянул веко, потом повернулся к командиру, развел руками. – Понятно, – вздохнул Шубин. – Мужики, не собирайтесь в кучу, проверьте все поле. Они блуждали как потерянные, переворачивали тела. Олег Курганов выпустил короткую очередь – добил раненого. Подрагивал плечистый десантник, глотал землю. Попробовал, называется, жизнь на вкус. Глеб застрелил его, не задумываясь. Случай редкий – уничтожить два десятка матерых вояк, потеряв всего одного человека. И все равно тошно. С ним они прошли десятки километров, сколько раз он прикрывал спину, а потом улыбался – добродушно и бесхитростно… Погибшего перенесли к лесу, перекурили, потом взялись за саперные лопатки, стали рыть могилу. Халевич бурчал, что пока нормально, земля не мерзлая, было бы хуже, если бы Васька умер после того, как ударит мороз. Иногда прислушивались, вытягивали шеи. Различался отдаленный гул авиационного мотора. Десант был явно не последний. Немцы знали, что отряд Моисеевского пойдет из окружения, и могли перекрыть сразу несколько направлений. А в этой лесистой местности сам черт ногу сломит. Яму вырыли глубиной чуть больше полуметра. – И так сойдет, – сказал Кошкин. – Пусть Васька лежит поближе к нам, так лучше ему будет. Тело завернули в плащ-палатку, засыпали землей, утрамбовали, чтобы холм не выделялся. Воткнули в головах лопатку, повесили на нее пилотку. Слов не говорили, постояли, потом снова сели перекурить. От усталости отнимались ноги, плохо работала голова. – Интересно, Арсен добежал до наших? – спросил Курганов. – Добежал, – уверил Глеб. – Мы примерно представляем, каким маршрутом пойдет отряд. Будем двигаться навстречу. Это не иголка, мимо не проскочим. Запастись оружием. Свое мы уже извели, переходим на трофейное. Автоматы, магазины с патронами, гранаты. Обнаружите консервы или еще что интересное – забирайте. Десять минут на сборы, пошли! На поле хозяйничала воронья стая. Когда появились люди, птицы недовольно поднялись в воздух, стали кружить с громкими криками. – Да ладно, не каркайте, – ворчал Курганов. – Не будем мы их есть, вам оставим. С сухими пайками у «элитных» десантников проблем не было. «Голытьба» из вермахта сдохла бы от зависти: качественная тушенка из свинины и говядины, консервированная форель, нормальный сладкий шоколад. Разведчики набили подсумки магазинами, разложили по карманам гранаты. Утро было в разгаре. Группа выступила в юго-восточном направлении. Теперь их было четверо, выросла мобильность. Затих за спиной вороний гам. Шли молча. Глеб сверялся с картой – и это превращалось в настоящую паранойю. Местность незнакомая, ориентиры практически отсутствовали. По мостику перебежали пересыхающую речку, дальше пошли краем леса. Спешить было некуда – если отряд и выступил, то ушел недалеко. Под сенью еловых лап Шубин расщедрился на длительный привал. Спали по двое, по двадцать минут, это хоть как-то прибавило сил. Слева осталась деревня Должанка, дворов двенадцать. Дорога, пересекающая селение, утонула в разливах. Немцы в эту глушь не совались – Кошкина отправили в «командировку», и он, вернувшись, это подтвердил. По словам местных жителей, они вообще ни разу не видели живого немца. Дальше шли по двое, параллельно, чтобы охватить значительный участок местности. Сошлись у покатого холма, заросшего лещиной. Поднимались по одному, со всей осторожностью. С холма открылся вид – довольно унылый в это время года. Природа прозябала под хмурым небом. Облетевшие леса разбегались во все стороны света. Снова послышался гул, в разрывах облаков показался самолет – увы, не с пятиконечными звездами на фюзеляже. Он сбросил десант – восточнее района, где группа Шубина устроила врагу засаду. Серые пятна парашютов покачивались в воздухе. – Мимо, – ухмыльнулся Курганов. – Перекрывают дорогу, но там Моисеевский не пойдет. – Это так, – согласился Шубин. Он с опаской вглядывался в даль. – Если сядут, окопаются и никуда не двинутся. А если станут прочесывать лес, то однажды мы встретимся. Ладно, пока не вижу повода для беспокойства. Последующие два часа группа осваивала размытые проселки, вышла к хутору. Он лежал в низине, окруженный плотным осинником. Хутор миновали – в нем отсутствовали посторонние. После короткого отдыха снова вышли на проселок – под сенью деревьев, он имел сравнительно божий вид. Дорога петляла, шли по обочинам. Пролаяла автоматная очередь – все четверо бросились за деревья, попадали в грязь. Пострадавших не было, но измазались, как черти. Откуда здесь немцы? Стреляли из немецкого оружия. Шубин приподнял голову. Кто-то перебежал, задрожал кустарник. На миг показалась встревоженная физиономия с подвижными глазами, спряталась за деревом. – Не стрелять, – зашипел Шубин. – А им можно? – надулся Кошкин. – А они идиоты… Эй, вы кто? – А вы кто? – отозвались по-русски.