– Кажется, я бы лучше сделал, если бы голову себе отрезал, – говорит Эдвин, ероша помянутые волосы, с досадливым взглядом в сторону зеркала, и нетерпеливо топает ногой. – Что, мне уйти? – Нет, пока еще не надо, Эдди. А то девицы станут спрашивать, почему ты ушел. – Слушай, Роза, скажи наконец – намерена ты снять эту тряпку со своей взбалмошной головки и поздороваться со мной как следует? Фартучек падает, из-под него появляется на свет прелестное детское личико, и обладательница его говорит: – Здравствуй, Эдди, как поживаешь? Ну? Кажется, это достаточно любезно? Дай я пожму тебе руку. А поцеловать не могу, потому что у меня во рту леденец. – Ты совсем не рада меня видеть, Киска? – Ах нет, я ужасно рада. Пойди скорее сядь – мисс Твинклтон! Эта почтенная дама имеет обычай во время свиданий жениха с невестой через каждые три минуты наведываться в гостиную, либо собственной персоной, либо в лице миссис Тишер; совершая эти жертвоприношения на алтарь Приличий, она всегда делает вид, что ищет какую-то забытую здесь вещь. На сей раз она грациозно проплывает взад и вперед по гостиной, роняя на ходу: – Здравствуйте, мистер Друд. Очень приятно. Извините за беспокойство. А, вот где мой пинцет. Благодарю вас. – Я получила вчера перчатки, Эдди. Они мне очень понравились. Просто душки! – Ну и то хорошо, – смягчаясь, но еще несколько ворчливо отвечает жених. – Я человек скромный и благодарен за малейшее поощрение. А как ты провела свой день рождения, Киска? – Чудно! Все мне что-нибудь дарили. И у нас было угощение. А вечером бал. – Вот как. Угощение, а вечером бал. И ты не огорчалась моим отсутствием? Тебе и без меня было весело? – Ах, очень! – с наивной непосредственностью восклицает Роза; ей и в голову не приходит хотя бы из вежливости выразить сожаление. – Гм! А какое было угощение? – Пирожное, апельсины, желе и креветки. – А кавалеры были на балу? – Мы, разумеется, танцевали друг с дружкой, сэр. Но некоторые девицы изображали своих братьев. Ах, как было смешно! – А кто-нибудь изображал… – Тебя? Ну конечно! – Роза звонко хохочет. – Уж об этом-то они раньше всего подумали! – Надеюсь, она хорошо играла свою роль, – с некоторым сомнением говорит Эдвин. – Чудно! Замечательно! Я, конечно, ни за что не хотела танцевать с тобой. Эдвин отказывается понять неизбежность этого факта и спрашивает, не будет ли Роза так добра объяснить почему? – Ну, потому, что ты мне ужас как надоел, – быстро отвечает Роза, но, видя выражение обиды на его лице, тотчас умиротворяюще добавляет: – Эдди, милый, я ведь тебе тоже ужас как надоела. – Разве я когда-нибудь это говорил? – Говорил? Нет, ты никогда не говорил, только показывал. Ах, как она хорошо это изобразила! – восклицает Роза, снова приходя в восторг от сценических талантов своего поддельного жениха. – Насколько я понимаю, эта девица большая нахалка, – говорит Эдвин Друд. – Итак, Киска, ты в последний раз встречала свой день рождения в этом старом доме. – Ах!.. Да!.. – со вздохом откликается Роза и, сложив ручки и потупив глаза, грустно покачивает головой. – Ты как будто об этом жалеешь, Роза? – А мне и правда жаль… Жаль этот бедный старый дом… Мне все кажется – он будет скучать по мне, когда я уеду так далеко… такая молодая… – Роза! Так, может, нам отставить все это дело? Она кидает на него быстрый, проницательный взгляд; потом снова качает головой, вздыхает и потупляет глаза. – Как это понимать, Киска? Что мы оба должны смириться? Она опять кивает, молчит минуту и вдруг выпаливает: – Ты же сам знаешь, Эдди, что мы должны пожениться и свадьба должна быть здесь, а то девицы будут так разочарованы! Лицо ее жениха выражает в эту минуту не столько любовь, сколько жалость и к ней, и к себе. Потом он заставляет себя улыбнуться и говорит: – Хочешь, пойдем погуляем, милая Роза? Милая Роза не знает, хочет она этого или нет; но вдруг ее личико светлеет, утрачивая столь несвойственное ей и потому несколько комическое выражение озабоченности, и она с живостью говорит: – Хорошо, Эдди, пойдем! И знаешь что? Ты притворись, будто помолвлен с другой, а я притворюсь, будто ни с кем не помолвлена, тогда мы не будем ссориться. – Ты думаешь, это поможет, Роза? – Поможет, поможет, я знаю! Тсс! Сделай вид, что смотришь в окно – миссис Тишер!.. Миссис Тишер, которой, по случайному совпадению, именно в эту минуту что-то понадобилось в гостиной, величаво делает тур по комнате, сопровождаемая зловещим шелестом, подобно легендарному призраку старой герцогини в шелковых юбках. – Надеюсь, вы здоровы, мистер Друд, впрочем, незачем и спрашивать, довольно посмотреть на вас. Не хотелось бы вас беспокоить, но тут был ножик для разрезания бумаги… Ах, вот, благодарю вас!.. – И она исчезает со своей добычей. – И еще одно, пожалуйста, сделай для меня, Эдди, – говорит Роза. – Когда мы выйдем на улицу, я пойду по наружной стороне тротуара, а ты иди у самой стены дома – прямо-таки прижмись к ней, прилипни! – Охотно, Роза, если это доставит тебе удовольствие. Но можно спросить, почему? – Ну потому, что я не хочу, чтобы девицы тебя видели. – Гм! Сегодня, правда, хорошая погода, но, может быть, мне раскрыть над собой зонтик? – Не говорите глупостей, сэр. – И, передернув плечиком, она капризно добавляет: – Ты сегодня не в лаковых туфлях. – А может быть, твои девицы этого не заметят, даже если увидят меня? – спрашивает Эдвин, с внезапным отвращением поглядывая на свои туфли. – Они все замечают, сэр. И тогда я знаю, что будет. Сейчас же какая-нибудь постарается меня уколоть – они ведь очень дерзкие! – скажет, что ни за что не обручилась бы с человеком, который не носит лаковых туфель. Берегись! Мисс Твинклтон. Я сейчас попрошу у нее разрешения. Голос этой тактичной дамы уже слышен в коридоре, где она непринужденно светским тоном осведомляется у несуществующего собеседника: «Ах да? Вы в самом деле видели мою перламутровую коробочку для пуговиц на рабочем столике в моей гостиной?» Она милостиво дает разрешение на прогулку, и юная пара покидает Женскую Обитель, приняв все необходимые меры для сокрытия от глаз молодых девиц столь существенного изъяна в обуви мистера Эдвина Друда и для восстановления душевного спокойствия будущей миссис Эдвин Друд. – Куда мы пойдем, Роза? Роза отвечает: – Сперва в лавочку, где продают рахат-лукум. – Рахат что?.. – Рахат-лукум. Это турецкие сладости, сэр. Да ты, я вижу, совсем необразованный. Какой же ты инженер, если даже этого не знаешь? – Почему я должен знать про какой-то рахат-лукум? – Потому что я его очень люблю. Ах да, я забыла, ты ведь обручен с другой. Ну тогда можешь не знать, ты не обязан. Помрачневшего Эдвина ведут в лавочку, где Роза совершает свою покупку и, предложив Эдвину отведать рахат-лукума (что он возмущенно отвергает), сама принимается с видимым наслаждением угощаться; предварительно сняв и скатав в комочек пару крохотных розовых перчаток, похожих на розовые лепестки, и время от времени поднося к румяным губкам свои крохотные розовые пальчики, и облизывая сахарную пудру, попавшую на них от соприкосновения с рахат-лукумом. – Ну, Эдди, будь же паинькой, давай разговаривать. Так, значит, ты обручен? – Значит, обручен. – Она хороша собой? – Очаровательна. – Высокая? – Очень высокая. (Роза маленького роста.) – Ага, значит, долговязая, как цапля, – кротким голоском вставляет Роза. – Извините, ничего подобного. – Дух противоречия пробуждается в Эдвине. – Она то, что называется видная женщина. Тип классической красоты. – С большим носом? – невозмутимо уточняет Роза. – Да уж, конечно, не с маленьким, – следует быстрый ответ. (У Розы носик совсем крохотный.)