Глава 4 Сашка пришел даже раньше намеченного срока на сорок минут, и Калёный забеспокоился – а не лопухнутся ли мальчишки, не проспят ли его ранний уход. Пока расставляли фигуры, Калёный принес варенье и крепкий-крепкий – на грани с чифирем – чай. Когда оба угомонились, Сашка сделал первый ход. Играл он напористо, был очень сосредоточен, и Калёный партию продул вчистую. После разыгранной классической испанской партии Калёный на 16-м ходу потерял качество и мог спокойно сдаваться, ибо и позиционное преимущество белых, которыми руководил Саша, было подавляющим. С таким «треском» Калёный не проигрывал давненько, поэтому вторую партию он начал очень осторожно, однако Сашок неожиданно разыграл агрессивную защиту Алёхина и после долгих мучений Калёный сдал и вторую партию и из-за этого расстроился не меньше, чем тогда, когда продул в Азо тому Катале. – Ну что, Сашка, третья, решающая? Реванш! – Давайте, дядя Антон. Только напрасно, я сегодня на подъеме, вам сегодня не выиграть. Мне снова повезет. – Везет, Сашок, или не везет в картах, а в шахматы… – и в это время раздался громкий и нахальный стук в наружную дверь. – Кого это леший принес, – пробурчал Калёный и вышел в сени, – кто там? – Дядя Антон, скорее открой, – буквально закричал с улицы Ванька и, влетев в сени, увидел прижатый к губам палец Калёного и тихонько прошептал: – А бабушка-то мертвая лежит! – Как мертвая? – вздрогнул Калёный. – Ты что, сука, бабушку… – Да не я, дядя Антон, не я, мамой клянусь!!! Когда зашел, бабушка лежала не двигаясь. Я подумал, спит, и хотел сразу к тайнику пройти, но стало страшно – вдруг старуха проснется, и я капнул эфира на тряпочку – ну, как вы говорили – и подошел в ней, а там… а там… – Ну-ну, что там? Что? – нетерпеливо спросил Калёный. – Я увидел, что морда у нее синяя, а глаза открытые и как стеклянные. Я ее потрогал, а она как каменная… Ну я и дунул оттуда. Дядя Антон, ей-богу, я ее не убивал. Дядя Антон, а что теперь будет? – Ладно, иди домой и успокойся. На вот, – и он сунул парнишке какие-то деньги, – купи самогона, выпей стакан и ложись спать. Да, тебя никто не видел? – Нет, никто не видел, – и парень ушел. А Калёный, не уходя в дом, напряженно думал, что и как сказать Сашке? Или не говорить? – Слушай, Сашок, – сказал он, входя в дом, – партия откладывается. Ко мне приехал из Города мой корефан и срочно просит подойти. Дело у него какое-то ко мне… срочное. Когда Саша ушел, Калёный задумался: кто, за что и почему убил старушку, которая и так на ладан дышала и главное: как теперь взять ожерелье? * * * Участковый Сергей Иванович Гурин задумчиво стоял в бедно обставленной комнатке – той, где закончила свой жизненный путь старенькая и больная старушка. У печи сидел внук и рассказывал о том, как и когда он обнаружил мертвую бабушку. Участковый слушал, напряженно раздумывая, а что же делать? Ему почему-то смерть бабушки не нравилась. Что-то было не так. А что – майор, отслуживший два десятка лет, понять не мог. Вызывать следователя и экспертов? А на что тогда ссылаться? Чем аргументировать? На свое: «Не нравится… что-то подозреваю»? Не пойдет. Такой нагоняй получишь потом, что долго не забудешь. Вдруг майор встрепенулся: – Саша, чем, говоришь, она отравилась? – Так «сонными таблетками» – вон валяются пачечки от снотворного и все пустые. – И, будучи человеком обстоятельным, майор осмотрел комнату, кухню. Возле кровати и вправду нашел пустые упаковки из-под широко распространенного лекарства «Седуксен». – Хорошее снотворное, – сказал Сергей Иванович, – сам иногда пью на ночь, – и уже решил было дать разрешение обмывать, выдать свидетельство о смерти, но подошел к печи и, машинально открыв дверку, глянул в топку. Там было пусто, даже углей не было, а вот на решетках колосников он увидел… беленькие таблеточки. По внешнему виду точь-в-точь седуксен. Он насчитал 12 таблеток. Позже в золе нашли еще 7. «А чем же она травилась тогда? И вообще, от чего умерла?» – мрачно подумал участковый и еще раз осмотрел тело. Повреждений на лице и шее не видно, но теперь аргумент хоть и слабенький, был. Рассказ внука не сочетался с действительностью. Значит, надо разбираться. И это будут делать специалисты. И он вызвал следственно-оперативную группу. Прибывшие через полтора часа следователь и два эксперта – судебно-медицинский и криминалист ничего особого не нашли. Эксперт по фамилии Огурцов – упитанный и флегматичный человек лет сорока, продиктовал результаты осмотра трупа, следователь с криминалистом опросили кого надо, что надо, изъяли и уехали. А майор Гурин направил труп в морг на судебно-медицинское исследование для установления причины смерти. Пока происходило действие под названием осмотр трупа на месте его обнаружения, Калёный, как волк-одиночка, долго и настороженно нарезал круги вокруг дома, все смотрел – что выносят и что говорят. Сам он туда зайти не мог – менты не поймут, а вот в наручники закатать как неоднократно судимого могут легко. На недельку. А если до братвы слух дойдет, что Калёный сам пришел и добровольно с ментами терки имел, братва может с него и спросить. Когда, наконец, все ушли – это была почти полночь, – он зашел в дом и увидел, как Сашка с радостным и одухотворенным лицом танцует под неслышимую музыку с невидимой партнершей танго. Калёный, вылупив глаза, несколько минут наблюдал, как Сашка кружится в ритме танца. Потом он остановился и, подняв руки вверх, потряс ими в воздухе и ликующе крикнул: – Свободен! – и повернувшись, увидел стоящего у двери Калёного. Немая сцена длилась пару минут. Потом Калёный, разлепив губы, спросил: – Так это ты ее? Глава 5 Калёный ехал в полупустом трамвае по длинной-длинной улице Города. Ехал на самую окраину. Август выдался холодным, и первые заморозки уже в середине месяца сильно угнали температуру ниже линии минимального комфорта, и Калёный, прикрывшись воротником легонькой курточки, дремал, не боясь проехать мимо своей остановки, ибо она была конечной. Калёный уже почти полгода был на нелегальном положении. Нет-нет, он не милиции боялся, он прятался от своих дружков-братанов, а охоту на него объявил Рихард-Гитлер. Тогда, в марте, когда Калёный зашел к мальчишке и спросил его о бабушке, малец, глядя ему прямо в глаза, твердо ответил: – Да вы что, дядя Антон! Как вы могли подумать такое, – и заплакал. Мальчишка это сказал так, что Калёный поверил и не ожидавший такой твердости от мальца-глупыша растерялся, замолчал, а потом с видом идиота тупо спросил: – А кто же тогда? – Не знаю. Не я. Наверное, тот, кто хотел найти и украсть ожерелье? – Ты на кого намекаешь, сопля? – мгновенно рассвирепев, рявкнул Калёный. – Я ни на кого не намекаю, я просто говорю, – и мальчишка, немного помолчав, продолжил: – Только тот, кто искал и убил бабушку, напрасно это делал. Я его уже продал. Вот здесь Калёный растерялся по-настоящему: – Как продал, кому продал? Ожерелье продал? – и почти крикнул: – Ты не мог никому его продать! Эта вещь сильно дорогая, и ты знаешь это! Она стоит столько, что у всей деревни не хватит денег на такое ожерелье. – Вот, – сказал мальчишка и протянул ему белую карточку, – это визитка того человека. – Калёный взял ее и увидел горящие золотом три буквы, выполненные замысловатой вязью: ВЯС, а внизу номер телефона. – Как его фамилия? – подозрительно спросил Калёный. – Не знаю. А звать его Василий Яковлевич. Калёный несколько минут прокручивал ситуацию в уме, а потом спросил: – А как же он узнал про ожерелье? – Не знаю, дядя Антон. Я думаю, это у вас надо спросить, – и, увидев протестующе поднятую руку Калёного, закончил: – Кроме вас, я никому не говорил. Ни одна живая душа в мире не знала об этом. Только вы и я. Я вам его показал в надежде на то, что вы найдете покупателя, а вы не поняли, что мне надо. Я так думаю, что вы, дядя Антон, кому-то сказали про ожерелье, а иначе оттуда бы этот ВЯС узнал о нем. Вы же не ему говорили? – Не ему, и я даже не знаю, кто такой этот ВЯС, – и Калёный умолк, перебирая в памяти тех, кто мог выложить такие деньги. Однако ничего путного в голову не приходило, и он спросил Сашку: – А ты за сколько продал вещь? – Ну, дядя Антон… кто ж такие сведения разглашает? Скажу что – много. Скажу, что не рублями. И еще в этих деньгах мое будущее, и пусть меня до смерти запытают, я их не отдам. А если я их отдам – мне тоже нет смысла жить… Я столько лет, после того как не стало папы с мамой, мечтал, что продам и буду богатым… На этом тогда разговор и закончился. Калёный, идя домой, снова удивлялся той внутренней твердости, что проявил мальчишка. А он за долгие года «отсидок» прекрасно научился понимать, кто перед ним. Дома Калёный почти не спал. Прокачав ситуацию, он согласился со словами парнишки: он, Калёный, сказал об ожерелье Рихарду, потом тот вызвал Очкарика. Очкарика! Не обязательно, конечно, что это он, но… Но именно он новый человек, и он появился недавно! И Калёный решил сам разобраться в этом вопросе. Но ясно одно – из дома надо валить. Завтра день на сборы, послезавтра он из Города звонит Рихарду и ложится на дно. А на следующий день арестовали Сашку по подозрению в убийстве. И только тогда Калёный вспомнил своего давнего сокамерника. Того, что так интересно говорил про антиквариат: – Смолин… ВЯС!!! – и даже дернулся к Сашке выспросить, как выглядел тот покупатель, но было поздно. Сашка для него был недосягаем. Таким образом у Калёного оставался… И тут все посторонние мысли вылетели из головы и вернули его на грешную землю, то есть в холодный вагон трамвая. Калёного заколотило. Он увидел, как в переднюю дверь вошел мужчина и цепко оглядел полупустой трамвай. Вскоре его взгляд остановился на Калёном, и тот всей свой зэковской и не раз продырявленной шкурой понял – это по его душу. – Вычислили, гады! – он не двинулся с места, только рука сползла к поясу и легла на рукоять ножа. Мужчина неторопливо прошелся по вагону и остановился возле Калёного. – Гражданин, документики предъявим, – лениво потребовал тот. «Не мент и не из наших. Спортсмен», – промелькнула мысль. – А ты, собственно, кто такой, чтоб требовать документы? Мужчина ничуть не забеспокоился и так же спокойно ответил: – Не хотите, ну что ж, придется пройти, гражданин. Калёный встал и, видя, что мужчина взглядом фиксирует его правую руку, скрытую под курткой и державшую рукоять ножа, осторожно потянул нож, и мужчина изготовился перехватить его руку – и в этот же момент Калёный резко выбросил вперед левую руку, и его указательный палец погрузился в глаз противника. Тот издал нечеловеческий крик и согнулся, закрывая лицо ладонями. В этот короткий миг Калёный успел увидеть красную струйку, льющуюся на пол, и, не теряя времени, подскочил к вагоновожатому и рявкнул: – Тормози!!! Видишь, человеку плохо, – и ткнул рукой назад, – тор-мо-зи, – буквально прошипел Калёный и приставил нож к шее водителя. Тот совсем растерялся и резко затормозил. – Дверь… дверь открой, – и, увидев, как поползла назад створка двери, выскользнул на темную улицу и, перебежав дорогу, скрылся в скверике. На другой улице он поймал частника и уехал в центр города. И там, выйдя на набережную могучей реки, он осознал, что идти ему некуда: все «малины» наверняка под колпаком у… Гитлера, – усмехнулся своим мыслям Калёный, – и где устроиться на недельку, он не знает. Впрочем, может, и знает. Вернувшись на центральную улицу, он нашел исправный телефон-автомат и набрал номер, после чего долго слушал длинные гудки. Только через час, уже около полуночи трубку взяли: – Да, – ответил мужской голос. – Здравия желаю, товарищ майор. Это вас… – но он не закончил фразу… – Да, я узнал тебя, Антон. Проблемы? Это был бывший майор уголовного розыска, ныне пенсионер. Нет-нет, они на связи не были, и Калёный ему не «стучал». Просто… Просто во время одного из арестов Калёный понял, что майор – вернее, тогда он был еще старлеем – порядочный человек и не подтасовал факты, чтобы поставить галочку за раскрытие и посадить Калёного. И если бы он так сделал, доказать обратное было бы невозможно. А потом, после очередной отсидки, майор помог ему с работой. Когда Калёный добрался до дома майора, был уже первый час ночи. Майор – Петр Шалунов – встретил его без особых эмоций и сразу предложил ему перекусить, но Калёный отказался. Петр уложил гостя на раскладушку и лег на диван сам и сказал: