– Не знаю. Наверное… – она снова запнулась, решив перенести вину за свое молчание на амнезию, полученную в результате ранения и длительного пребывания в воде. Хорошо, что ее знание английского языка, а также умение говорить на нем с минимальным акцентом позволили ей притвориться той, кем она на самом деле не являлась. Анна продолжала умело изображать временную потерю памяти, и даже врачи поверили ей. Полиции она так ничего и не сказала, хотя те долго пытались заставить раненую женщину вспомнить имя или хотя бы лицо человека, пытавшегося ее убить. Она делала вид, что ничего не понимает, не помнит, как она оказалась на том острове, и тем более не помнит того, кто в нее стрелял. Врачи в шутку говорили, что ей бы нужно поблагодарить этого неумелого стрелка. Целился он в сердце, а пуля прошла в каком-то сантиметре от него и застряла в тканях, благодаря чему Анна не истекла кровью. А еще они советовали ей молиться на своих спасителей, не испугавшихся плававшего в воде тела и не исчезнувших оттуда, не уплывших на полных парах, избежав тем самым проблем с полицией. Анна действительно была безмерно благодарна Люку и его жене, по стечению обстоятельств носившей то же имя, что и она. Полицейские приходили к ней едва ли не каждый день в течение двух недель, в надежде, что память вернется к ней. Анна уже перестала бояться их визитов, но прибытие консула Великобритании, которого вызвал Люк, заставило ее испытать сильнейшую тревогу. Консул вежливо спросил о ее самочувствии, поинтересовался – уверена ли она в том, что является гражданкой Великобритании? – и, получив утвердительный ответ, задумался. – Вы помните, где родились? – спросил он. Анна начала беззастенчиво лгать, пересказывая биографию своей приятельницы, у которой она жила во время стажировки в Лондоне. В ходе беседы она едва не проговорилась, как зовут ту девушку, но вовремя остановилась. Говорила Анна неправду по одной причине: в ее голове уже созрел план, как выехать за пределы Греции и не быть при этом остановленной полицией за нелегальное пересечение границы. Но, чтобы этот план осуществился, ей следовало немного потянуть время. За день до визита консула Анна попыталась связаться с Женей Субботиной. Поговорить ей удалось только с тетей Фирой, и та сказала, что племянница находится в Рупольдинге, на сборах. Однако старушка пообещала передать Жене все, о чем ее просила Анна. Теперь Анна ждала ответа, оттого и продолжала лгать всем, кто искренне желал ее выздоровления. Консул Великобритании, конечно, ничем не смог бы ей помочь. Для того чтобы установить личность Анны, а также выяснить всю правду о ее гражданстве, требовалось время. Утешало одно: весь этот срок она будет находиться в больнице, под защитой консулата, а не жить на улице, без денег и документов. Помимо всего прочего, Анна надеясь, что к тому моменту, когда откроется правда и слезливая история о ее счастливом английском прошлом рассыплется в прах, она уже будет далеко за пределами страны. Анна не ошиблась, потому что Женя прилетела в Грецию через два дня после разговора Анны с тетей Фирой. – А ты у нас, оказывается, Джейсон Борн? – Субботина осторожно провела кончиками пальцев по забинтованной груди подруги. – Кто? – Агент с простреленной головой. Его выбросило морской волной на берег неподалеку от одной маленькой французской деревушки… Или корабль какой-то подобрал его. Он ничего не помнил о себе. Не мог назвать ни своего имени, ни рода занятий. Зато бредил на четырех языках. Ты бредила? – Женя хитро прищурилась. – Нет. – Жаль. Никакой киношной романтики! Скучная ты, Кирсанова. Но, слава богу, живучая! Еще через неделю к ним прилетел Виноградов с новым паспортом для Анны. Так – из любви к Анне – Женя переступила через свою гордость, решив прибегнуть к помощи человека, недавно глубоко ее ранившего. Однако без него у женщин ничего не получилось бы, потому что только Виноградов с его умением выпутываться из любой ситуации и с этими его обширными связями в криминальном мире мог вывезти Анну за рубеж по поддельным документам. В Москве Жене пришлось на некоторое время оставить Анну и вернуться к тренировкам. Наблюдать за окончательным выздоровлением подруги она поручила опытной сиделке, тете Фире, а защиту Анны возложила на Виноградова. Он готов был выполнить любую просьбу Жени, только бы она простила его. Потребовался целый год для того, чтобы Женя смягчилась, но теперь, к счастью, эта парочка воссоединилась и была счастлива. Через два месяца после возвращения в Москву Анна выяснила, в какую страну уехал ее муж, и с ужасом обнаружила, что он все еще пребывает в статусе женатого человека! Анна полностью исключила возможность как-то раскрыться, дать обнаружить себя или обратиться за помощью в полицию: она прекрасно знала о могуществе своего свекра и могла детально предположить, чем закончится ее легкомысленная вера в торжество закона. Она долго обдумывала, как ей обрести свое прежнее положение и, главное, сына, и нашла лишь один выход. Убийство Влада, а также исчезновение Вероники решило бы все ее проблемы. Также нужно было избавиться от Романова-старшего, который, как оказалось, сыграл далеко не второстепенную роль в удачной замене одной Анны на другую – фальшивую. Устранение этой троицы позволило бы Анне спокойно занять свое место, вновь став госпожой Романовой. Смерть Влада была быстрой и простой в исполнении, а потом все пошло не так, как она предполагала. Убийство свекра нарушило очередность пунктов ее плана, но не лишило Анну возможности воплотить задуманное в жизнь. А теперь… Все разрушило внезапное появление Вероники. – Кирсанова, – тихо постучала в дверь Женя, – ты жива? – Наверное. – Анна поняла, что вода давно остыла, а она этого и не заметила. – Выхожу! – сказала она, потянувшись за полотенцем. Докрасна растеревшись толстым махровым полотенцем, она набросила халат, вышла из ванной комнаты и остановилась перед Женей, заботливо осмотревшей ее фигуру. – Еще немного, и ты окончательно превратилась бы в вареную сосиску, – рассмеялась она, указав на сморщившиеся от горячей воды ладони Анны. – Чай? Анна кивнула, прошла в спальню и переоделась в теплую одежду. В кухне она увидела Виноградова. – Женя рассказала мне о визите Вероники и той бойне, которую вы устроили на детской площадке, – сказал он. – Как она узнала о тебе? Анна неопределенно пожала плечами и присела рядом с Виноградовым: – Думаю, она все поняла, обнаружив, что ее акции проданы. – Хитрая бестия! Наверняка она хотела увеличить размеры своего счета. – Не знаю, что ответить. Одно мне известно: Вероника настроена очень серьезно, и с ней будет сложно сражаться. Да и времени у меня мало, чтобы придумать, как ее отвлечь, а потом избавиться. Хотя, я не уверена, что все еще хочу ее смерти… Вернее, уверена, что не хочу. – Анна наклонилась, оперлась лбом о гладкую поверхность стола и тихо продолжила: – Я не смогу ее убить… Раньше я думала, что это будет легко, как с Владом. Ведь, стреляя в него, я не испытала ничего! В душе моей было пусто, будто я стреляю в тире по мишеням, а не в живого человека. Не дрогнула ни одна единая мышца лица, ни палец, нажимавший на курок. Я просто смотрела в прицел и знала, что через секунду Влад будет мертв. Но с Вероникой что-либо подобное не получится. О господи! Я не могу ее убить, – снова повторила Анна. – Даже после того, что она мне сделала, несмотря на все ее угрозы… У меня внутри все переворачивается, когда я вспоминаю, как мы спали в одной кровати, ели мороженое на берегу, сбежав с уроков, как она завязывала мне шнурки на ботинках. Женька, помнишь, как она привела меня в спортивную школу? Не мама, а сестра сказала, что я должна стать спортсменкой. – Ей просто не хотелось проводить с тобой ни одной лишней минуты. Поэтому она и заставляла тебя ходить в спортшколу. Лыжник из тебя получился никуда не годный, – сказала Женя с таким выражением лица, будто она вернулась в те годы, когда только познакомилась с Анной. – Зато ты была лучшим стрелком в группе. Жаль, что ты ушла из спорта. В этом, между прочим, тоже Вероника виновата! Она ведь внушила тебе, что пулевая стрельба – это неженственно и что у лыжниц – мужские задницы. – То есть получается, что у меня никогда не было своего мнения и я жила по указке Вероники? Ты это хочешь сказать?! – вспылила Анна, но быстро остыла, так как поняла, что секунду назад уже сама ответила на свой вопрос. – Чистая правда, да… Кого я пытаюсь убедить в обратном? – Да, Кирсаныч: ты – в заднице. – Нет, Женька, еще нет – пока что. Но вот когда Вероника выдаст мой секрет Рэму, тогда уж точно я окажусь в полной заднице. – Странное имя, – задумчиво проговорил Виноградов, который все это время молча заваривал чай. – Революция Энд Марксизм? Кто же так постарался назвать его? – Неуч, – Женя остановилась перед Виноградовым и с любовью погладила его по плечам. – Рэм – брат-близнец Ромула, основателя Рима. Дети весталки и бога войны Марса. – Так, значит, его родители обожали историю? – Мать Рэма – профессор, – сказала Анна. – Преподает в МГУ. Савальская Тамара Демидовна. Слышал о такой? Она автор исторических книг. – Не слышал, – признался Виноградов. – Я даже газеты не читаю, а уж тем более книги. – Не утрируй. В твоем доме имеется приличная библиотека. Поэтому не стоит казаться хуже, чем ты есть на самом деле. – Анна, почему ты так боишься Галеева? – Он злой и непредсказуемый человек. И оттого – страшный. Я действительно боюсь его. Каждый раз, когда я оказываюсь с ним наедине… – Анна вдруг покраснела под пристальным взглядом Артема и стукнула его кулаком по плечу. – Не смотри так на меня! Мне становится стыдно! – Продолжай, – попросил он, быстро стерев с лица улыбку. – Рэм всегда был неистовым и жестоким. Издевался над своими подругами, а одну девушку, еще во времена учебы в университете, избил до полусмерти. Его дед тогда все уладил, но, насколько мне известно, девушка потеряла зрение. Рэм сделал ее инвалидом только потому, что она ему ответила как-то не так и ему это не понравилось. И это далеко не единичный случай его несдержанности. Пижон и позер, он всегда находился в центре внимания. Мог выбрать любую понравившуюся ему девицу, провести с ней ночь, а уже на следующий день появиться в обществе с другой, непременно красивой, яркой девушкой. – По отношению к тебе Рэм тоже проявлял жестокость? – Никогда, – сказала Анна. – Но я всегда чувствовала, что в нем клокочет… ярость. Порой ему с трудом удавалось сдерживаться, чтобы она не вырвалась наружу. – Зверюга, – сделала вывод Женя. – Это правда. Рэм – настоящий зверь. Неуправляемый, злобный, живущий инстинктами, не разумом… Но иногда он умеет быть милым. Он напоминает мне тигра, красивого и страшного одновременно. До него хочется дотронуться, несмотря на его смертоносные клыки. Ты манишь его, привлеченная красивой мордой, но, как только он делает шаг навстречу, пугаешься, замечая его когти, и убегаешь. Однако теперь уже он не желает отпускать тебя! Мы с Рэмом бегали друг от друга много лет, с переменным успехом, не давая друг другу оторваться на значительное расстояние. – А с кем ты познакомилась раньше? – Виноградов с серьезным выражением лица продолжал допрос. – С ним или с Романовым? – Практически одновременно с обоими. С небольшой разницей, всего в несколько недель. – И обоих тебе представила Вероника, у которой были свои виды на этих кобелей? Тогда понятно, почему твоя сестра так одержима ненавистью к тебе. – Ошибаешься. – Анна нервно прошлась по кухне. – Я тоже думала, что она злится на меня из-за Влада и Галеева. Вернее, из-за того, что они оба предпочли ей меня. Но все не так просто, как кажется на первый взгляд. Возможно, вначале так и было: она возненавидела меня из-за Рэма. Но затем Вероника начала буквально бредить моим сыном! Ее не интересовал Влад и статус жены дипломата. Все это являлось лишь антуражем, главной целью был Саша. Она хотела быть его матерью, оттого и убрала меня с дороги. – Что за глупости! – вскричала Женя, всплеснув руками. – Родила бы! Кандидаты на роль папаши у нее наверняка имелись… – Она вдруг на миг замолчала. – Видимо, она не смогла забеременеть. Она тебе ничего на этот счет не говорила? – Нет. Молчала. – Слушай, Кирсанова, – Виноградов потянул Анну за рукав, – ты так ни разу и не назвала имя третьего. – Кого? – вместо Анны спросила Женя. – Того, кто был с Владом и Вероникой на острове, – пояснил Артем. – Я не знаю этого человека. Лишь смутно помню его лицо. Но кто он и как оказался в том месте – не имею ни малейших предположений. Я уже до предела измучила себя этими вопросами, – добавила Анна, взяв в руки телефон. – Кому ты собираешься звонить? – забеспокоилась Женя. – Веронике? Мы еще не решили, как поступим с ней! – Успокойся. – Анна подняла руку, останавливая быстрый поток слов подруги. – Я хочу поговорить с Кириллом. Но, похоже, теперь уже он не желает со мной общаться. Шестой раз набираю его номер – и каждый раз слышу длинные гудки. Видимо, Вероника жестко по нему проехалась, раз он не считает нужным даже послать меня по телефону. Да, убивать ее я не собираюсь, но вот что касается денег – она их не получит! – А Галеев? – спросила Женя. – Ждет меня сегодня к себе. Однако к нему я не поеду. Встречусь с Кириллом, это для меня намного важнее. – Так ты вообще не собираешься встречаться с Рэмом? – На лице Жени отразилось недоумение. – Отчего же? – Анна устало потерла занывшие виски, стянула с головы обруч, который, казалось, стягивает сам мозг, мешая ей думать и причиняя нестерпимую боль. – Я должна с ним встретиться и поговорить, иначе это будет нечестно по отношению к нам обоим. Не желаю больше мучить его, да и себя, признаться, тоже. Ох, Женька, я всегда пытаюсь убежать, скрыться, вместо того чтобы решать проблемы, когда они появляются. Поэтому бегства от жизни больше не будет. Я обязательно увижусь с Рэмом, но – не сегодня. Вечером я хочу увидеть Кирилла, объясниться с ним. – Собираешься излить ему душу? А если он оттолкнет тебя? Анна ожидала подобного вопроса и ответила сразу же: – Постараюсь объяснить ему все в такой форме, чтобы после услышанного он не испытал ко мне отвращения. Не получится – попробую еще раз. – И так – до бесконечности? – рассмеялся Виноградов. Глава 19 В семье Галеевых совместные ужины были редкостью. Объясняли это члены семьи своей вечной занятостью, несовпадающими рабочими графиками, однако настоящая причина скрывалась в том, что никто не желал тратить время на скучнейшую трапезу и такие же невеселые разговоры в кругу родных. Галеевы уже давно жили в разных мирах, каждый в своем, и эти миры практически не соприкасались между собой. Их отношения превратились в подобие общих собраний, где каждый коротко перечислял события, произошедшие с ним лично за то время, что они не виделись. Сопровождалось это положенным аперитивом, далее шел легкий ужин. В завершение вечера Галеевы собирались в небольшой гостиной, где продолжали развлекать друг друга пустыми разговорами. Пожалуй, это была самая веселая часть встречи. Дед угощал всех коньяком, добродушно подшучивал над любимым внуком, не упускал возможности зацепить каким-нибудь едким словцом своего сына, отца Рэма, и невестку, которую он ласково называл «самым большим членом Союза писателей». В детстве Рэм боялся деда, потому что тот казался ему излишне суровым и злым. В подростковом возрасте их отношения переросли в дружеские, так как, ввиду занятости родителей мальчика, именно дед занимался его воспитанием. Хотя этот процесс сложно было назвать воспитанием. Дед никогда его не ругал, ничего ему не запрещал, однако ни разу не похвалил Рэма и ничему не научил его. Зато он рассказывал ему множество веселых историй, без лишних вопросов снабжал деньгами и живо интересовался личной жизнью внука, которая, к слову сказать, началась очень рано. Мужчины в семье Галеевых уже становились взрослыми, когда остальные мальчишки все еще краснели при виде понравившихся им девочек и смущенно тискали их в уголках классных кабинетов. В отличие от своих незрелых одноклассников Рэм познал все тайны интимной жизни уже в восьмом классе. Но, как оказалось, «настоящим» мужчиной он стал гораздо позже, чем его отец и дед, за что получил огромную долю насмешек от своего скороспелого деда, которого развратила одна из юных помощниц его матери, еще когда ему было тринадцать. С родителями у Рэма были ровные, но далекие от любви отношения. Они не были в ссоре, потому что размолвкам в семье Галеевых не было места и все недоразумения, если они возникали, решались без театральных сцен и каких-либо эмоций. Вся их жизнь была таковой – холодной и беспристрастной, без взаимного тепла и дружбы. Рэм не мог вспомнить ни единого праздника, когда они собирались бы всей семьей за ужином или обедом.