Глава 11 – Хочу венских блинчиков, абрикосовых клецок и мясной гуляш с яблочным хреном! – мечтательно проговорила Женя и отодвинула от себя тарелку с куриным бульоном. – Обязательно в этой последовательности? – засмеялась Анна, покосившись в сторону двери, за которой только что исчезла тетя Фира. – Говори тише, а то обидишь нашего повара. Она и без того не знает, как тебе угодить. – Мне не нужно угождать. Кроме того, бульончики и салаты готовятся для тебя. Что касается моих вкусов, то их игнорируют. Даже не спрашивают, чего я желаю, – Женя взяла ложку и постучала ею по краю тарелки. – Не могу я ежедневно употреблять это варево. Я хочу есть мясо, потом сладости, потом еще раз мясо! Не наедаюсь я пустыми салатиками, от них только в животе крутит уже через час после употребления. А я не умею терпеть голод, злой становлюсь, раздражительной. Я – лев, понимаешь? Мне нужна плоть! Анна рассмеялась, поднялась со стула и открыла холодильник. – Овощи, фрукты, творог, – перечислила она. – Действительно, лишь то, что я люблю. И ничего мясного. – Может, на какой-нибудь полке колбаса затерялась? – Увы, даже не знаю, чем тебе помочь. Анна поправила светлые волосы, упавшие на щеку, и улыбнулась, глядя на подругу. Та вдруг замолчала и протянула руки вперед, прося Анну подойти ближе. – Я уже привыкла к твоему новому цвету волос, но каждый раз, видя тебя со спины, вздрагиваю. Кажется, что передо мной стоит Вероника. Потом ты оборачиваешься, и я чувствую радость – оттого, что ошиблась. – Мы не похожи. – Не похожи, – согласилась Женя. – Ты никогда не поступила бы с ней так, как она с тобой. Анна отвернулась, не желая видеть на лице Жени выражение сожаления и чувства вины за то, к чему она не имеет отношения. – Как ты со всем справилась? – Если бы не мысли о сыне, я уже давно сломалась бы, – ответила Анна. Она заметила, что щеки Жени стали мокрыми, и осторожно вытерла пальцами следы ее слез. Женя сморщилась и отодвинулась. Как никогда, ей хотелось дать волю эмоциям, но Анна взглядом просила ее не делать этого. Не желая еще больше расстраивать подругу, Женя проглотила рыдания, даже попыталась улыбнуться в ответ, но ее актерское мастерство было не на высоте, поэтому улыбка получилась неискренней и жалкой. Анна ободряюще потрепала Женю по плечу и сказала: – Меньше всего мне сейчас нужны вздохи и слезы. Я и так ощущаю себя тряпкой, а тут еще твоя жалость. Невыносимо! Эта ситуация порою кажется мне безвыходной, давит настолько, что хочется умереть. Не могу понять, как такое могло случиться? И почему мои самые любимые люди оказались столь вероломными? – А я не удивлена. Хотя насчет Романова я могу и ошибаться, но Вероника уже в детстве демонстрировала людям свою подлую сущность. Только ты этого не замечала. – А ты, значит, все видела и молчала? – усмехнулась Анна. – Знаешь, Субботина, я потеряла слишком много времени. Нужно было избавиться от них еще год тому назад, когда я вышла из больницы. – Избавиться? – ехидно прошипела Женя. – Не хочу тебя обидеть, но тогда твоя голова работала плохо. Вернее, она вообще не функционировала! Ты же хотела во всеуслышание обвинить их в том, что они пытались тебя убить. Если бы не Виноградов, вовремя отговоривший тебя от этого сумасшедшего поступка, сидеть бы тебе, дорогая, в просторной комнате, за решеткой, в модной рубашке с длинными рукавами. Романов-старший непременно устроил бы тебя в самую лучшую палату какой-нибудь элитной клиники. И сына своего ты никогда больше не увидела бы. – Я и так его не вижу, – Анна испытующе посмотрела на Женю. Подруга вновь открыла рот, намереваясь продолжить свою речь. – Замолчи, – прижала она руку к губам подруги. – Знаю, что твои слова правдивы. Просто мне сейчас очень горько, и я пытаюсь оправдать жестокость своих действий. Я ведь не убийца, Женя. – А кто? Голос Жени звучал издевательски-грубо, из-за чего Анна испытала желание схватить ее за волосы и с силой проволочить подружку по всей кухне. Вместо этого она тихо присела в углу, возле мойки, и поджала под себя ноги. Слова Жени были очень жестокими, но она не ошиблась, назвав ее убийцей. Анна не собиралась отпираться, однако она до сих пор не верила, что руки ее когда-нибудь обагрит кровь любимого когда-то ею человека. Но самым страшным откровением было то, что она не намеревалась останавливаться, собираясь наказать всех, кто был причастен к попытке ее уничтожить, в особенности – свекра, умело скрывшего следы того коварного преступления. – Да, я – убийца, – сказала она, ощутив внезапную легкость в душе от этого неожиданного признания. – Можно сколько угодно утверждать обратное, но это никому не принесет успокоения. – Я вовсе не желала тебя уколоть, – начала оправдываться Женя. – На твоем месте я поступила бы так же. – Ты говоришь так только потому, что находишься не на моем месте, – ответила Анна, поднявшись с пола, и подошла к Жене. – Спасибо, что отрезвила меня, а то я уже возомнила себя эдаким благородным Зорро. На самом деле я – обычная преступница, которой хочется выглядеть правым. Как бы я ни пыталась защищаться, факт остается фактом: я – убийца. Мстители ничем не отличаются от своих врагов, так как ведут себя не менее подло. Совершенное мною нельзя назвать актом правосудия. Я лишь утолила свою ярость, обиду, считая при этом, что вершу справедливость. – Твое настроение меня удручает. Мне жаль, что я обидела тебя. Знаю, что обидела, – Женя покачала головой, видя, что Анна намерена ей возразить. – Я чувствую. Не говори ничего! Просто извини меня за мой гадкий язык, иногда я говорю глупости, не думая о последствиях. Мне не дано понять все, что ты переживаешь, поэтому я могу ошибаться в оценке твоих действий. Знай только, что я тебя ни в чем не обвиняю. Наоборот – поддерживаю. И вот что, Кирсанова, – добавила Женя с таким жаром, что щеки ее зарделись, а глаза лихорадочно заблестели, – не одна ты – убийца! Я – такая же преступница, потому что во всем этом принимала участие. Пусть не я нажимала на курок, зато я искренне желала смерти тем подлым существам, предавшим тебя. И не раскаиваюсь в этом! Даже более того: если бы ты не смогла наказать их, то это сделала бы я! Так что кровь Романова не только на твоих руках, мои также обагрены ею. В этом ты можешь не сомневаться, как и в том, что я люблю тебя и никогда не причиню тебе боль. – О каких сомнениях ты говоришь? – спросила Анна. – Много месяцев тому назад я доверила тебе свою жизнь. В тот самый момент, когда позвонила тебе, моля о помощи, и ты мне не отказала. После всего, через что нам обеим пришлось пройти, я не могу сомневаться в тебе. Прислонившись лбом к плечу подруги, Анна прикрыла глаза, задумавшись. Женя с нежностью гладила ее по руке, стараясь ни единым звуком не нарушить молчание, воцарившееся в кухне. Она понимала, что Анне необходимо отдохнуть, навести порядок в мыслях и чувствах, чтобы вновь стать прежней Анной Кирсановой. Меньше всего Анна ожидала от своей родной сестры подобной жестокости. Ей казалось, что их отношения были наполнены искренней теплотой и в них не было места для ревности и тем более ненависти. Анна и сейчас не могла поверить в то, что Вероника вела себя так неискренне. Но, что бы ни твердил Анне голос ее сердца, искавший оправданий для Вероники и уговаривавший Анну простить ее, разум ей советовал – срочно избавиться от эмоций, мешавших трезво оценить ситуацию. Пришлось ей заставить себя отвлечься, перестать играть главную роль в спектакле под названием «Жизнь и смерть Анны Кирсановой» и взглянуть на происходящее со стороны. Но, даже детально разобрав все обстоятельства жизни, Анна не смогла найти в поведении Вероники что-либо подозрительное. Сестра всегда была веселой и отзывчивой. Пожалуй, иногда Вероника слишком уж напористо высказывала свою точку зрения, она отличалась взрывным темпераментом, но это вовсе не делало ее поведение заносчивым и наглым. Наверное, оттого, что она смягчала все острые углы своей потрясающе открытой улыбкой, которая могла согреть душу любого человека и заставить его проникнуться нежными чувствами к этой необычной, яркой девушке. В школе они обе хорошо учились, но учителя больше хвалили Веронику, несмотря на то что та часто лукавила, не выполняла домашние задания, а просто списывала их у сестры. Все свое свободное время она посвящала мальчишкам, недостатка внимания с их стороны она не испытывала с двенадцати лет, с того момента, когда начала носить бюстгальтер. Анна удивлялась тому, с какой неимоверной частотой кавалеры сестры сменяли друг друга. Не успевала она привыкнуть к одному парню, которого Вероника называла любовью всей своей жизни, как его место уже занимал другой, или их было несколько одновременно, причем каждый наделялся статусом единственного. В отличие от Вероники популярность среди представителей противоположного пола обошла Анну стороной. Ее назвали серой мышкой в сравнении с сестрой, которая уже в пятом классе начала пользоваться тушью, а в восьмом перекрасила волосы в белый цвет, несмотря на протесты мамы и возмущение учителей. Вероника ни на кого не обращала внимания и поступала так, как сама того желала. Никакие просьбы не могли заставить ее изменить принятое решение, этим она заметно отличалась от вечно сомневавшейся Анны, которая практически во всем видела какие-то препятствия и боялась поражения. Если бы Вероника не подтолкнула Анну уехать в Москву после окончания школы, девушка никогда не осмелилась бы на это, потому что не верила в свои силы. Кроме того, она не была уверена в том, что мама может позволить себе обучать своих дочерей в самой столице. И, хотя в средствах они никогда не нуждались, так как у мамы был свой бизнес в Сочи, Анна не желала взваливать на нее такую непосильную обузу. Вероника же категорично заявила, что она намерена учиться в МГУ, для чего ей нужны деньги, и плевать, каким образом мать их достанет. «Наверное, – думала Анна, – если бы в нашей жизни присутствовал отец, все было бы по-другому. Намного легче и проще». Иногда Анна представляла себе – какой он и почему он оставил их маму, но не высказывала свои мысли вслух, потому что боялась злобного смеха Вероники, не желавшей говорить о человеке, вычеркнувшем их из своей жизни, и еще, Анна страшилась слез мамы, всегда одинаково реагировавшей на вопросы об отце. Мама была врачом по образованию, но по специальности давно не работала, открыв в себе коммерческую жилку. Так, начав с лотка на рынке, она сумела в итоге стать владелицей двух больших магазинов. Разочарованная неудачным браком, она не пыталась повторно выйти замуж и всю себя отдавала работе и дочерям, для которых ничего не жалела. Именно поэтому вопрос об учебе девушек в Москве был решен в пользу сестер, одна из которых открыто радовалась, а вторая грустила, не желая далеко уезжать от любимой мамы, от моря и гор. В общежитии, как и большинство студентов, Вероника жить отказалась. Мама и здесь уступила своей разбалованной и строптивой дочери, позволив ей снять квартиру, правда, не в центре города, как того хотела Вероника, но все же достаточно близко к нему. Вероника поступила на юридический факультет, и вновь Анна удивлялась тому, что сестра, совсем как в школе, умело сочетала учебу с веселым кутежом, без которого она не могла жить. Самой Анне с трудом хватало времени на то, чтобы прогуляться перед сном, так как все остальное время она вынуждена была зубрить английский и немецкий. Училась она на факультете иностранных языков, причем блестяще, что помогло ей после четвертого курса уехать на стажировку в Великобританию. Пробыв год в Лондоне, Анна вернулась в Москву, чтобы закончить учебу. Она мечтала об удачной карьере, но все ее личные желания исчезли, едва лишь в ее жизни появился Влад. Представила их друг другу Вероника. Анна знала, что на тот момент у Влада и сестры была интрижка, но, как утверждала сама Вероника, это несерьезное увлечение ни к чему не могло привести. Совестливая Анна, которой Романов очень понравился, вздохнула с облегчением, узнав, что сестра полюбила другого. По нему она и вздыхала таинственно, но отказывалась что-либо о нем рассказывать. Анну же закружило в вихре любви к самому лучшему, как она с наивностью полагала, мужчине из ныне живущих на свете. Ради Влада она оставила все мысли о работе, хотя по окончании МГУ ее пригласили на должность переводчика в крупную организацию. Не задумываясь, она отказалась от собственной карьеры в интересах мужа, которому пророчили блестящее будущее великого дипломата, и ни разу не пожалела об этом. Счастливой семейной жизни вскоре пришел конец. Уже в первый год их брака Влад стал уделять внимание другим женщинам – гораздо чаще, чем жене. Сначала Анна не могла поверить в измены мужа, так как не видела причин, которые заставляли бы Влада искать наслаждений на стороне. Ей казалось, что она достойно справляется с ролью жены. Поэтому все явные и косвенные улики, говорившие о том, что Влад периодически меняет любовниц, Анна воспринимала как провокацию недоброжелателей, мечтавших разрушить ее семью. Но после рождения Саши очередной загул Влада приобрел такие масштабы, что Романовых вынуждены были вызвать из Берлина в Москву, чтобы легкомысленное поведение дипломата не спровоцировало международный скандал. Анна простила Влада. Сейчас она не понимала, почему так поступила, но в тот момент нашла основания оправдать его проступок, обвинив себя в холодности, подтолкнувшей мужа к измене. Возможно, если бы она тогда забрала сына и уехала, трагедия, перечеркнувшая всю ее жизнь, никогда не случилась бы. Анна также жалела, что пропустила момент, когда Влад и Вероника стали любовниками. Прокручивая в памяти те дни, она не могла вспомнить ни одной ситуации, которая вызвала бы у нее подозрения. Тем более что сестра была замужем за человеком, которого боготворила, а Влад, как казалось Анне, наконец успокоился после рождения сына. Почти целый год они провели в Москве, ожидая новой аккредитации, и, когда назначение в Вену было получено, Анна ликовала, предвкушая новую жизнь. Вероника помогала им собирать вещи и так искренне радовалась переезду сестры в Австрию, что Анна была удивлена и растрогана. За две недели до отъезда Влад сделал Анне сюрприз, купив два билета в Грецию. Шесть дней они должны были провести вдвоем, в маленьком отеле на небольшом острове, где, кроме них и моря, не было никого. Похоже, в их отношениях намечался новый виток, что вызывало у Анны двойной прилив восторга. Действительно, это были счастливые дни, наполненные нежностью и вниманием мужа. В самом конце путешествия Влад привез ее на остров, расположенный в сотне километров от Крита, – полюбоваться прекрасными видами, гротами и синевою вод слившихся вместе Критского и Эгейского морей. На том острове она и осталась. Последнее, что Анна помнила, прежде чем прозвучал выстрел, – это направленный на нее пистолет, серьезный взгляд Влада, ни на миг не сомневавшегося в том, что он собирался предпринять, улыбку на губах Вероники, к удивлению Анны, внезапно оказавшейся на этом скалистом берегу, и лицо какого-то незнакомого человека. Сейчас Анна не могла воспроизвести ни единой черточки его внешности. Она часто пыталась мысленно воскресить в памяти лицо незнакомца, цвет его глаз или какую-нибудь другую деталь, однако ничего не получалось. Помнились только его широкие плечи и рыжие волоски на руках. Зато выражение лица Влада Анна могла бы описать детально! Он выглядел сосредоточенным, как в те минуты, когда со всей ответственностью готовился к чему-то важному. Анна в оцепенении смотрела на пистолет, который Вероника передала ему, и даже улыбнулась, так как все еще не понимала, что происходит. Еще десять минут назад Влад целовал ее, крепко прижимая к своей груди, а сейчас вдруг направил в ее грудь пистолет! И Вероника стояла рядом с ним, не предпринимая ни малейших попыток спасти сестру. Наоборот: она проявляла нетерпение и явно была готова забрать оружие из руки Влада, лично поставив точку в этой ситуации. Переведя взгляд на спутника Вероники, чей образ размазался в закоулках ее памяти, Анна вдруг задохнулась от острой боли, пронзившей ее грудь. На миг она перестала дышать, опустила взгляд и увидела на своем белом платье дыру, из которой лилась кровь. Она упала на землю и захрипела, чувствуя, как кровь идет изо рта, не давая ей дышать. Ветер шевелил ее волосы, а вкус крови напоминал соленую морскую воду. Анна чувствовала, как ее кожи касаются лучи заходившего солнца, и ощущала такую легкость в теле, что ей хотелось воспарить в небо, поднявшись к белым пушистым облакам. Чьи-то руки грубо повернули ее голову вбок, сняли с безымянного пальца обручальное кольцо… А потом она воспарила: в этот момент ее подняли и поднесли к краю обрыва, за которым начиналось море. Анна летела, чувствуя себя птицей, но, когда она ударилась всем телом о воду, все эти ощущения пропали. Перед ее глазами расплылась чернота, и соленая теплая вода саваном сомкнулась над ее головой… – Анна, – в комнату заглянула тетя Фира и коротко засмеялась, увидев, что подружки, как два несчастных воробья, тесно прижавшись друг к другу, сидят на диванчике и почти не дышат, – телефон звонит уже во второй раз. – Спасибо, – Анна взяла протянутую ей Фирой сумочку, в которой протяжно пел мобильный, и посмотрела на экран. – Кирилл, – сказала она, обернувшись к Жене, и поздоровалась: – Здравствуйте, Кирилл Германович. Слушаю вас. Некоторое время она молчала, лишь загадочно улыбалась, потом, закончив разговор, положила телефон на стол. – Ради бога, не томи! – вскинулась Женя. – Завтра я встречаюсь с Юмановым, – сказала Анна. – Все бумаги, касающиеся продажи акций, принадлежащих Веронике, готовы. Я подпишу их и дам номер счета, на который следует перевести деньги. Верну долг тебе и Виноградову, а после… – Не стоит, – смущенно произнесла Женя. – Никуда не годный из тебя коммерсант, Субботина! Долги следует взыскивать. Если должника не заставить платить по счетам, то все превращается в благотворительность. – Женя! – послышался из прихожей голос Фиры. – К тебе ухажер пришел! Гнать его к чертям?! Женя с опаской покосилась на дверь, но не посмела подняться с диванчика, зато Анна с любопытством выглянула в коридор и рассмеялась, потому что на пороге, широко улыбаясь, стоял Артем Виноградов. Это был высокий худой мужчина, с длинным носом и не менее длинным языком. Тетя Фира выглядела карлицей по сравнению с ним. Она стояла перед Артемом, едва достигая макушкой до области его солнечного сплетения, и хмурилась, но не злобно, скорее ехидно. – Зачем явился? – полным яда голосом спросила она, глаза ее при этом искрились весельем. – За Женькой? – Она понизила голос: – Раньше не мог приехать? – Боялся, что она меня выставит, – признался Артем. – Здравствуй, Анна. Он подошел к женщине и поцеловал ее в щеку. – Проходи. Что тебе предложить выпить? – Аня, я… – замялся он, – ненадолго. Хотел новость сообщить, – уже более уверенно добавил он. – Вот за чашкой чая и сообщишь, – отрезала Анна. – Тетя Фира испекла чудный пирог с малиной и миндалем. Не отказывайся, ты же любишь сладкое! И не волнуйся за Женю. Поверь мне, она будет рада тебе. – За себя говори, – послышался свирепый ответ, но, увидев Артема, Женя не сдержалась и улыбнулась, потом прокашлялась, стараясь придать своему голосу максимум официальности. – Какие новости? Артем расстегнул пиджак и присел рядом с Женей, заботливо погладив ее по перевязанному колену. Та не предприняла попытки остановить его руку, нежно изучавшую ее ногу, лишь в волнении раздула ноздри. – Романова-старшего убили, – сказал он. Анна от неожиданности прижала ладошку ко рту, сдерживая стон. – Вот черт! – выругалась Женя. – Кто? – Значит, не вы, – во весь рот улыбнулся Виноградов, и улыбка его показалась обеим женщинам более чем неуместной. – Похоже, что не только ты одна, – посмотрел он на Анну, уже пришедшую в себя и занявшуюся приготовлением чая, – желала его смерти. – В СМИ объявили? – спросила Женя. – О таких вещах, солнышко, по телевизору не сообщают. По своим каналам узнал. – Виноградов поднялся и, подойдя к Анне, взял ее за плечи. – Ты как, Кирсанова? – Хорошо, – не задумываясь, выпалила она и засмеялась, но тут же вновь стала серьезной. – Лучше не придумаешь! Кто-то очень помог мне, убрав с дороги этого сукина сына. Не придется самой марать руки. Справедливое наказание за все те подлости, которые он совершал. Теперь осталась одна Вероника – и путь к моему сыну открыт. – Будет лучше, если ты какое-то время не будешь афишировать свое присутствие в городе, – посоветовал ей Виноградов, и в глазах его засветилась забота. – Даже в образе Вероники. Это слишком рискованно. – Артем, я не могу ждать! Упущу время, и сестра сама продаст акции Юманову, а потом скроется с моим ребенком. Где мы ее тогда найдем?! Нет! Уже завтра я подпишу бумаги о продаже акций. Потом избавлюсь от Вероники и вновь превращусь в Анну Романову. Таким образом, все вернется на свои места. Я стану собой, а Вероника исчезнет. Навсегда!