– Вы не сказали мне, что уезжаете. – Моя работа завершена, и я нужна дома, в Кхебеше. – К-келкину по-прежнему не обойтись без ваших советов. – Я окончила дела, – словно защищаясь, отрубила Рамигос. Эладора поняла, что та часто приводила этот довод в последнее время. – Я сделала все, что могла. Но, Эладора, перед нами не Кризис. Вам всем пора прекращать относиться к тому, что происходит, как к разовому событию, пора перестать думать, будто город сможет вернуться к прежней жизни. Будто буря пройдет, а потом море опять успокоится. Мир стал другим. Все боги посходили с ума. – Она вздохнула. – Не в моих силах вывести город невредимым из шторма. Я дала Келкину шанс выстоять в драке – большего дать не могу. – И на этом конец? Вы удираете тишком, как вор? Вид у Рамигос был совершенно убитый. – Эладора, беда у порога. Я продержалась столько, сколько могла, но не позволю Божьей войне меня здесь настигнуть. – Она помедлила, потом протянула руку. – Не оставайся и ты. Поедем со мной. Уплывем в Кхебеш. Тебе там понравится – рядом с нашими школами твой университет от стыда покраснеет. – Нет. Не могу. – Эл… они уже близко. Гляди. – Рамигос перешла к другому столику, где лежала набитая сумка. Она вытащила медальон с божьими талисманами и поднесла к Эладоре. Пока цепочка разматывалась, божества звенели и клацали. Некоторые изображения вроде бы двигались и меняли позы, покачиваясь на цепочке. Лапки Ткача Судеб сокращались. Ревела Царица Львов. Святой Шторм бряцал оружием. Нищий Праведник поднимал фонарь истины. А Матерь Цветов сложила руки, словно укачивала свои больные ладони. – Ты же сама их чувствуешь, скажи? На город надвигаются боги. Твоя сестра не без причины бежала из Гвердона – ей надо было держаться отсюда подальше. Нет ничего ужаснее благосклонности богов. Поедем в Кхебеш. Эладора потеребила дырку на простыне. – Я должна плыть на Чуткий, – сказала она. – Карильон арестована и доставлена туда. И Алик… – А это кто? – спросила Рамигос, укладывая обратно медальон. – Он… – Мелкие дырки напоминали ей точечки ожогов на щеках Карильон, отметины после первого соприкосновения с Черными Железными Богами. Будто искорки прожгли простыню. – Не трогай, – прикрикнула Рамигос. – Тело заражено. Иссушающей пылью. Под простыней было что-то еще. Не только тело. – Но он погиб от огня, – сказала Эладора и сама не знала, откуда к ней пришли эти слова. Ее рука дернулась, и простыня упала на пол. В ответ на нее уставился изувеченный труп Эдорика Ванта. Когда она видела труп в прошлый раз, останки не были так покорежены. Ужасный ожог на голове она помнила. Зияющий разрез на глотке тоже. Складки и вмятины на груди – простреленной, пробитой ножом и обгорелой. Эти раны ей знакомы по улице Семи раковин, где она прежде глядела на тело. Но теперь загнившая кожа покрылась язвочками и облезла от мертвопыли, обнажая ломкие кости. Появились шрамы и швы в тех местах, где некромант добирался до вживителей. Свежие порезы на руках – там застряли осколки стекла. Из пробитого бока торчало сломанное ребро. Основной ущерб от пыли приняли на себя его предплечья; с них отшелушилась вся плоть, и одна кисть полностью отвалилась – пыль сделала кости рук крошащимися, как мел. Другая рука обуглена неким волшебным разрядом – мясо обесцветилось и отсвечивает радугой. Тело несчастного будто бы приняло на себя все мучения, какие только сумел измыслить ему этот город. Поверх трупа, зажатый в его побитой заклятьем руке, лежал меч Эревешичей. Она узнала его по знаку на эфесе. Такой же знак был у Тереванта на мундире, у Ольтика – на дверях. – Это вы его взяли. – Эладора в ужасе вытаращилась на наставницу. Новое предательство. Ее опять выставили полной дурой. Как Онгент. Как Мирен. Как боги. Память, что не ее, выплеснулась в разум – в руках пылающий меч, лицо Ванта исчезает во вспышке праведного огня. Его убила мать. – ЭТО ВЫ ЕГО ВЗЯЛИ, – повторила она, и голос ее запел громовыми хорами. На минуту покойницкую затопил свет лучезарного лица Эладоры. Рамигос воздела руки, ворожа охранное заклятье. – Я надеялась, если за мной придут, то это будет твоя мать, а не ты, – вздохнула Рамигос. – Или ты перешла к их богам по наследству? – По доброй воле – ни за что, – твердо ответила Эладора, скорее самой себе, чем Рамигос. – Синтер – он навлек их на меня. Подставил под удар материной святости. – Она глубоко вдохнула, прочищая сознание. Прочитала про себя чародейское взывание. Давление Хранимых Богов спало. «Последнее эхо от матери», – надеялась она. – Ты стала уязвимой и восприимчивой после обряда, проведенного твоим дедом, – проговорила Рамигос, интерес в ее голосе боролся с настороженностью. Она все еще готова к броску заклинания. – Я могу попробовать по-другому… Эладора махнула рукой. – Уже не важно. Почему меч Эревешичей здесь? Куда вы его денете? Рамигос немного расслабилась, опустила руку, отменяя заклинание. – Отвезу домой, как я и сказала. В Кхебеш. А почему… это более сложный вопрос. – Она взяла тяжелый журнал, долистала до нужной страницы – вернее, до отсутствующей страницы. Вырван целый лист записей. В такие журналы заносят случаи колдовства, чудес, божественного вмешательства, возмущений эфира. – Из-за божьей бомбы. – Молодец, – сказала Рамигос. – Когда бомба взорвалась, я была в Лириксе, по делам повелителей Кхебеша. К тому времени, как я добралась до Гвердона, Кризис уже завершился. Шпат разрушил половину гильдии алхимиков, включая лаборатории. Их гильдмистресса, Роша, погибла. Большинство записей по созданию этого оружия тоже пропало – а Карильон еще и выкачала силу из Черных Железных Богов, укрытых в нетронутых колоколах. Келкин попросил меня заняться остававшимися образцами. Один мы подняли на первой же неделе, но два других колокола были потеряны, погребены глубоко под Новым городом. Мы проводили раскопки, но не смогли их достать – иначе перебесились бы упыри, и в Гвердоне разверзся бы еще больший хаос. Одной бомбы мало. Роша понимала это – превратив лишь несколько Черных Железных колоколов в оружие, она искала способ сделать их решающей силой. И все погибло вместе с ней. – Вы, кажется, сожалеете об этом, – подозрительно заметила Эладора. – Она была чудовищем, – сказала Рамигос, – по любой мерке. Но вместе с тем и гением. – Чародейка указала на меч Эревешичей, благоразумно его не касаясь. – Повелители хотели, чтобы я восстановила божью бомбу. Я не смогла – но тогда я задумалась о хайитянских раках. Они очень похожи на Черных Железных Богов. И те, и те – вместилища душ, и те, и те – материальной природы. Но чтобы изготовить раку, необходимо благословение Хайтского бога смерти. – И вы условились с Хайтом, – произнесла Эладора, – взять меч Эревешичей. – Меч задрожал. Что-то пробудилось под сталью клинка. – Сгодилась бы любая рака. Но Великие Дома это и есть сами раки, а Дома управляют армией – если они узнают, что Корона продает высшую знать ради переделки в оружие, то разразится гражданская война. Даэринт все устроил. – Рамигос потерла ладони. – Я не хвастаюсь тем, что случилось, девочка. Работа мне досталась кровавая, и за нее меня проклянут. Но или так – или война без конца. – А что в обмен на меч получил Даэринт? – Копию записок Роши с итогами моей последующей работы. Полный отчет о Кризисе. Местоположение настоящих бомб под Новым городом. – Это же государственная тайна, – сказала Эладора. Кража подобных секретов карается смертью. – Келкин в курсе. – Что? – Он одобрил наш уговор. В оплату моей здешней службы. И Келкин с ними. И все настолько бездушны, и так недалеки! Лезут, отталкивают один другого, пихаются в грязи за крошечное преимущество. Просто песня, ода предательству, и ради чего? Новой Божьей войны, чтоб натравить смертных против божественного? Она представила, как текущая история могла бы отразиться в гримуаре Рамигос. Смятение, отрицание, вырванные, сгоревшие страницы. – Из-за того, что вы сделали, Теревант Эревешич будет казнен. Вам придется вернуть меч. – Меч задрожал еще раз. – Не препятствуй мне, девочка. – Рамигос с неохотой снова занесла руку чародейским жестом. – Не я тому виной. Злость, подобная лесному пожару, просекла разум Эладоры. Ее разум – но не только ее. Словно она отворила дверь и теперь никак не закроет. Рамигос прочуяла опасность. – Не взду… Святой Шторм протянул Эладоре меч. Не меч Эревешичей и не меч Алины, но внезапно клинок оказался в ее руках. – Нет! – вскричала Рамигос, когда Эладора запустила в женщину каталкой. Вспыхнули защитные чары, сминая каталку под лучами потустороннего света. Меч Эревешичей, расчехленный, заметался по комнате вслед за искрами волшебного огня от прерванного заклинания. Эладора свирепо замахнулась своим чудесным мечом. Рамигос отшатнулась и напнулась на стол, сшибая на пол свои вещи. Мановеньем руки она испустила разряд молнии с кончиков пальцев. Поспешно брошенное заклинание рассыпалось о божественную броню Эладоры. Чародейка повторила попытку, и Эладора хлестнула клинком, священное пламя развеяло новое заклятие, не успело оно еще проявиться. Беспомощная Рамигос распласталась на полу. Эладора подняла меч. Языки пламени волнами омывали клинок. «Огонь уничтожит их», – раздался голос матери, и Эладора не могла разобрать – в памяти ли или же боги напутствуют ее сейчас. В эту минуту в ее власти убить Рамигос. Кхебешскую чародейку оберегают могущественные амулеты и защитные заговоры, но она способна прожечь их насквозь. В ее власти и вынудить Рамигос открыть всю правду. Нищий Праведник несет фонарь истины, и она может взять его светоч с той же легкостью, как и меч Святого Шторма. Хранимые боги возвеличат ее. Вознесут на крыльях пламени. Выжгут напрочь все шлаки в ней, пока не останется суть из света и прозрачного хрусталя, пустой сосуд для их незапятнанной чистоты, сверкающий, как солнце. Вместо этого она сдерживает их. Небесная Матерь есть милосердие. Она способна отложить меч. – НАЗОВИТЕ МОЕ ИМЯ, – выговаривает Эладора, и в ее голосе перекличка райского воинства. Рамигос глядит снизу вверх в секундном замешательстве. Потом с пониманием. – Эладора Даттин. Сила мерцает, смещается, но ее напор не слабеет. Даттин – фамилия от отца. Он был простым человеком, добрым и честным. Работал на земле, вел хозяйство, пока не умер, и никогда не поднимал голову, чтобы заглянуть за горизонт. Никогда не загадывал дальше смен времен года. Эладора любила отца, но имя его семьи не имеет над ней власти. – НЕ ДЕЙСТВУЕТ! – Ей приходится уводить клинок, бороться с ним. Хранимые Боги хотят, чтобы она поразила волшебницу, которая якшается с демонами и балуется с тварями из Черного Железа. – Эладора Тай? – вопросительно произносит Рамигос. И повелительно повторяет: – Эладора Тай! Имя сковывает ее и задает ей прежний облик. Хранимые Боги отстраняются, не находя больше проку в ее душе. Рывком натягиваются поводья смертного мира. Эладора роняет меч, и оружие исчезает вместе с доспехами. Она опускается на колени рядом с пожилой женщиной. Обнимает, качает на руках. Рамигос тоже дрожит, потрясенная явленьем богов. – Так нельзя, – тихо повторяет Эладора. Вокруг них падают хлопья пепла. Прах Эдорика Ванта медленно оседает, его разъеденный пылью остов в потасовке рассыпался в ничто. – Ладно, – говорит Рамигос, подтягивается и встает. Скрипят ее старые кости. – Где этот Эревешич? – Во дворце патроса. – Эладора утерла глаза. – Вы поможете ему? – Ну, – быстро отозвалась Рамигос, – выбора-то у меня особо и нет. Без Ванта черта с два я вынесу меч из города. Особенно когда ты взбудоражила его разговором об Эревешичах и всем прочем. Я не могу прикоснуться к этой штуковине, а мои заклинания меч расщепит. Мне его не унести. Вант мог его взять, но теперь… – Она смахнула пепел Ванта с книги. Эладора щелкнула пальцами.