– Чары, – промолвила Рамигос, – это великолепная, здоровая тренировка ума, с крайне незначительным риском самосожжения. Если тебе от жизни нужны всего лишь достаток, власть и трезвый рассудок, то иди-ка в алхимики. – За последний век алхимическая революция Гвердона преобразила город, а торговля алхиморужием приносит из заморских краев несметные богатства, когда полмира окутаны Божьей войной. «Не хочу быть алхимиком. И политсоветником тоже. И…» – Давай заново. И постарайся на этот раз не взорваться. Эладора простонала и попыталась очистить разум или, по крайней мере, отбросить самые навязчивые заботы. Она опять подняла руку, вообразив сплетающиеся, невероятные формы… И в дверь заколотили. Заорали надоедливым голосом Перика: – Председатель выехал! Он созывает… Возглас резко осекся. Эладора открыла дверь и обнаружила неподвижного Перика. Заклинание заморозило его, не дав достучаться. Рамигос хрюкнула в веселом изумлении, мановением отгоняя паралич. – …комитет, – докончил Перик. Он обжег Эладору взглядом, обжег бы и Рамигос, если б осмелился. Колдунья не удостоила его вниманием, забрала тяжеленный гримуар и поспешила на выход, окунаясь в шум и гам управления. – Не забывай заниматься кхебешским, – давала она Эладоре указания на ходу. – С плохим кхебешским в чарах далеко не продвинуться. – Еще бы Рамигос не помянула об этом: она сама из далекого города Кхебеша, а овладевание этим трудным и невразумительным языком стоит в самом низу списка задач Эладоры. Перик подождал, пока Рамигос скроется, прежде чем ядовито заговорил: – Председатель Келкин час назад отправил вам эфирограмму. Ему требуется ваш отчет. Мне не хотелось прерывать ваше занятие со специальным волхвователем. Эладора про себя чертыхнулась. Протиснулась мимо Перика и понеслась к своему столу в канцелярии. С дюжину других помощников чрезвычайного комитета поглазели на нее, затем вернулись к работе – каждый неистово черкал цифры, как в последнюю минуту перед концом выпускного экзамена. В соседнем кабинете приглушенно стрекотал эфирограф, по коридору надвигалась волна гулких голосов. Келкин почти уже здесь. Она свалила бумаги в свой поношенный ранец, безбожно молясь, чтобы они лежали в нужном порядке. Перед мысленным взором предстало, как Келкин – ее начальник, начальник над всеми, глава чрезвычайного комитета и фактический правитель Гвердона – топает по площади Мужества, пыхтит, как паровой мотор, волочит за собой толпу просителей и писцов, охранников и нищих, сумасбродов и газетчиков – и небесам ведомо кого еще. Когда бы Келкин в последнее время не появлялся на публике, до повального бунта оставался один вздох. Обычно Эладора переживала, как бы чего не стряслось, пока Келкин рыщет по городу, которым временно управляет. Сегодня ей даже хотелось, чтобы что-то стряслось. Хоть что-нибудь бы его отвлекло. Она не готова. Эладора пожалела, что не вызубрила ничего мучительней парализующей формулы. Но, увы, додумалась только попросить Перика об одолжении: – Вы не могли бы, э-э, задержать его? Дайте мне всего пять минут. По правде, ей нужно было пять месяцев. А то и пять лет. Титанический отчет на ее столе был исследованием происхождения, населения, строения и состояния Нового города. Десять месяцев назад, на пике того, что иные прозвали Кризисом, а другие Чудом с помойки, внутри Гвердона, как взрыв, исторгся в бытие еще один город. Муравейник улиц и туннелей, дворцов и многоквартирных блоков, исполненных целиком из жемчужно-белого камня, извергся из трупа одного бандита по имени Шпат и вобрал в себя юго-восточный сектор Гвердона, причинив несчетный ущерб порту и гильдии Алхимиков. С тех пор Новый город осваивался и заселялся на всех парах. В основном беженцами, но и любой храбрец мог туда пойти и застолбить себе пустой дворец или светлую, тихую аркаду. Гвердон и до того трещал под чередой ударов; городская стража выбилась из сил. Взять под контроль Новый город сразу после его сотворения не было никакой возможности. Газеты разжигали беспорядки слухами о безумном разврате и преступлениях. Там мыслимо все, сама реальность в Новом городе не закреплена намертво. Отчет кишел свидетельствами о волшебстве и чудесах, которые нельзя приписать ни одному известному богу. Проходили общественные протесты, передовицы требовали обуздать Новый город, вычистить, посадить на карантин, разрушить и расколдовать, но никак не могли прийти к единому мнению, что конкретно надо и как этого добиться. Невыполнимым заданием Эладоры было проникнуть в суть Нового города, составить карту, провести его учет и инвентаризацию. Другие в штабе промышленных либералов должны были, основываясь на ее труде, создать грандиозный законопроект о безопасности, который Келкин велел породить. Некогда он был великим реформатором, но за последние двадцать лет снискал себе репутацию на ниве закона и порядка и был решительно настроен навести порядок и в Новом городе. Эладора глянула на страницу – полностью чистый бланк, за исключением заглавия: «Предлагаемые меры». Она явно была не готова. – Не мог бы я его задержать? – скептически отозвался Перик. – Председатель всех уже известил о заседании чрезвычайного комитета. Нет, я бы не смог его задержать. Если вы не принесете доклад, этим займусь я! Ранее Перик работал на господина Дроупа, из прикормленных алхимиками «барыжников», главных соперников промышленных либералов Келкина. Официально барыжники назывались партия «Город вперед», но всяк и поныне цитировал двадцатилетнюю присказку Келкина о том, что их единственная политическая программа – барыжить на базаре оружием, отсюда и прозвище. Формально Перик по-прежнему работает на Дроупа, так как Дроуп формально по-прежнему возглавляет парламент. Но тот парламент за десять месяцев так ни разу и не сходился и больше никогда не будет собран в прежнем виде. В течение Кризиса Келкин взял власть над старым комитетом по общественному порядку, объявил общегородское чрезвычайное положение и принял особые полномочия. Эладора достаточно выучила историю, чтобы знать, насколько хрупким бывает порядок, как легко сломить устройство целого мироздания. В те мрачные дни Келкин удержал закон и порядок исключительно своей решительностью и личной силой духа, за что она была ему глубоко благодарна. И словно чтобы окончательно разгромить и уничтожить Дроупа, через три месяца после Кризиса на свет вылез скандал. Никто и не помнил ту давнюю историю о подкупе и превышении полномочий, но ее оказалось достаточно, чтобы Дроуп не вернулся в Гвердон и не претендовал на главенство в чрезвычайном комитете. Эладора была вполне убеждена, что это Келкин умышленно допустил утечку в печать. Она лишь гадала, как долго старикан держал про запас эти сведения. Порой Эффро Келкин – бескомпромиссный идеалист, а порой – коварный приспособленец; его биографы уже дерутся по разные стороны баррикад. – Это моя работа, – отрезала Эладора, боком отталкивая Перика. Его лицо раскраснелось от гнева, но она, ничего не добавив, просто позвала своего помощника. Риадо выкарабкался из клубка других подручных и припустил к ней. Долговязый, он сложился в полупоклоне – всего на год-два младше Эладоры, Риадо относился к ней как к какой-то старшей чиновной даме, хоть она и была одного с ним ассистентского ранга. Помощник помощника – зубодробительное звание, но в чрезвычайном комитете все стряпалось на скорую руку. В прошлом году Кризис пропорол городу брюхо, и они, как гнойный бинт, удерживали вместе его гражданские органы управления. – Я направляюсь встречать председателя. Что дальше по моему расписанию? – Вечером у вас прием в хайитянском посольстве. На этом все. – Спасибо, – поблагодарила Эладора. Обойдя Перика, она двинулась сквозь завалы письменных столов, перегородивших канцелярию. – О, – окликнул Риадо, – вас разыскивает ваша мать. Она в городе. Эладора на ходу врезалась в стол. Навернулась, ободрав коленку об острый край. Рука на ранце разжалась, и бумаги посыпались на пол. Наклонившись их собирать, она, с горящими щеками, чуяла сердитое брюзжание Перика. – Ничего, ничего, – упорно отговаривалась она, оттирая Риадо, попытавшегося оказать помощь. Не его вина – с Сильвой Даттин он не знаком. Более трех лет Эладора не общалась с матерью. О последнем таком событии свидетельствуют полукруглые шрамики у локтей – она помнила, как в ресторане впивалась ногтями в кожу, чтобы не начать выкрикивать этой женщине оскорбления. В Кризис Эладора повидала и богов, и чудовищ, но мысль о свидании с матерью до сих пор резала ножом под ребро. Хватит, не сейчас. Она заставила себя встать, отряхнулась. Перик все еще сверлил ее взглядом, но побоку его. Она нужна Келкину. Эладора выскочила за дверь. Парламент – лабиринт галерей, залов, кабинетов и хранилищ, но она научилась в нем бегло ориентироваться. Да и, в общем-то, он почти безлюден. Поскольку главная заседательная палата наверху пустовала уже девять месяцев, с делами справлялся куда меньший штат. Она нырнула на лестницу, через зал собраний срезала путь в главный коридор и как раз успела поравняться с Эффро Келкином, пока тот во главе окружения печатал шаг к совещательной палате. Он одышливо раздувал ноздри, и на лысоватой макушке блестел пот. – Пятый раздел держи под рукой, – приказал он ей. Эладора кивнула, надеясь, что пятый раздел сейчас не валяется там, на полу канцелярии. Сердце у нее колотилось, и не из-за одной только матери. С самих дней Кризиса она работала на Келкина, но только в третий раз сопровождает его в совещательную палату. В Кризис Эладора совсем недолго являлась проводником мощи кошмарных Черных Железных Богов. Близость к политической власти – лишь бледная тень того занебесного блеска, но схожа с ним больше чего-либо еще. Адмирал Вермейл придержал перед ней дверь совещательной палаты, и она протиснулась мимо его объемистых телес. У Вермейла имелся свой, куда более тощий отчет в красной папке. Эладора ужаснулась тому, что могло скрываться внутри. Адмирал – советник Келкина по безопасности. В красной папке содержится докладная Вермейла по решению проблемы незаконного Нового города. Десять месяцев назад, в разгар Кризиса, правительство обстреливало городские районы ракетами. Уже нет ничего немыслимого, никаких запретов и щепетильности. Адмирал склонил голову и негромко поздоровался с Эладорой, словно галантно пропускал ее вперед на званом ужине. Она присела на один из стульев, составленных в ряд у стены этой небольшой палаты. Чрезвычайный комитет состоял из восьми членов и пары писцов, поэтому уже дюжине людей было в этом помещении неудобно. Сегодня их около тридцати, и многие еще толпились в дверях. У Эладоры свело живот при мысли представить свой черновой доклад такой обширной аудитории. Рамигос на другой стороне зала погрузилась в разговор с одним из штабистов Вермейла и поддержки не предоставит. В проеме Эладора заметила недовольную рожу Перика – он негодовал, что его опять отстранили от совещания, но Келкин постучал молотком, дверь закрылась, и заседание началось. – Объявляю, эмм, какое по счету?.. – Девяносто четвертое, – шепнула Эладора. – …девяносто четвертое собрание чрезвычайного комитета открытым. Обойдемся без зачитывания повестки. Джаррит, начнем с вас. Джаррит – элегантная, с проседью, представительница Маредона, крупнейшего предместья, – встала и завела примерно ту же самую речь, какую и на семидесяти последних собраниях. Она красноречиво доказывала, что непосредственный Кризис миновал, настало время созывать новый парламент и вернуть управление городом его гражданам. Под которыми она подразумевала гильдию алхимиков и их состоятельных союзников. Джаррит – из махровых барыжников от и до. Не упоминая имени, Джаррит давала понять, что Келкин ниспроверг народовластие и шестисотлетние парламентские традиции. Эладора, все еще историк в глубине страдающей души, не удержалась от мысленных замечаний: это о временах, когда сие прогнившее учреждение стало сборищем королевских заложников; о пятидесятилетнем промежутке, когда Гвердон попал под господство чудовищных Черных Железных Богов; о парламенте праведных, где девять десятых мест заполняла церковь Хранителей? Уселась Джаррит не раньше, чем вскочил новый выступающий. Еще один барыжник, Абвер, подверг чрезвычайный комитет критике за бездеятельность и равнодушие перед лицом нависшей над Гвердоном угрозы. Никто не знает, что делать с городом, который возник в конце Кризиса. Он переполнен преступниками и сектантами, городскому дозору недостает храбрости патрулировать чужеродные улицы, а комитет отказывается санкционировать создание новых сальников. На это Эладора внутренне улыбнулась. Сальники – жестокие пугала, производимые гильдией алхимиков. В разгар Кризиса алхимики получили разрешение хватать подозреваемых на улицах и перетапливать их в сальных чанах для создания армии страхолюдин, чтобы в итоге подчинить себе городскую стражу. Не соверши Келкин ничего другого, Эладора была б ему предана только за то, что он приструнил этих свечек-убийц с лютыми ухмылками. И явно не только она питает подобные чувства – если хоть в одном и сойдется весь Гвердон, это в том, что сальники – настоящие чудовища. Вот только половина города считает, что эти чудовища оправданны – надо же как-то держать в узде вторую половину. Председатель бесстрастно слушал выступление. Примерно на середине он откинулся в кресле и щелкнул пальцами Эладоре. Она разворошила ранец и подала ему то, что сумела отыскать от пятого раздела. Он пролистал, сделал пару поправок, потом взял красную папку Вермейла и раскрыл, разместив на зеленом сукне стола рядом с пятым разделом. Стало интересно – нарочно ли адмирал выбрал красный цвет. Выглядела она лужей свежей крови, в которую Келкин обмакнул пальцы. Пока он просматривал материалы папки, Эладора попыталась заглянуть ему через плечо. Выцепить такие слова, как «сальники», «плавучие тюрьмы», «принудительное обеззараживание», «стелющийся газ». – Есть еще что-нибудь, прежде чем мы приступим к новым вопросам? – спросил Келкин, когда речь Абвера кончилась. Он положил руку на красную папку. – Нет? Над совещательной палатой повисла тишина. Головы прильнули ближе. Рамигос неподвижна, лицо не прочесть. Вермейл затаил дыхание. Барыжники облизали губы. Священники Хранителей обмахивались – в колючих рясах в летнюю жару неуютно. – У меня нет новых вопросов, – проговорил Эффро Келкин. Поднялся гвалт. Все прочие члены комитета, их советники и подручные загомонили разом. Эладора в замешательстве поглядела на Вермейла, гадая, что затеял Келкин. Он что, просто дразнит соперников по комитету, болтая перед ними Вермейлом с его папкой, а потом отказывается голосовать по докладной адмирала? Или он собирался вынести вопрос на голосование, но в последний момент передумал, возможно, уловив какие-то тончайшие перемены здесь, в зале? Или – встревожилась Эладора – это признак пошатнувшегося здоровья? Председателю за семьдесят, и в Кризис его тяжело ранили. Городу не выжить без направляющей его твердой руки. Вот он ударил молотком, призывая к порядку. – Есть старый вопрос, – произнес Келкин. – Ходатайство Джаррит о созыве парламента и проведении всеобщих выборов. По-моему, на прошлом заседании я перенес голосование по этому ходатайству. Он точно над ними издевается. То ходатайство выдвигалось пять месяцев назад; с тех пор он переносил его не меньше полсотни раз. – Я поддерживаю ходатайство, – говорит Келкин. – Давайте проголосуем по предложению провести в городе и поселениях всеобщие выборы в новый парламент. Мертвая тишина. Джаррит нерешительно подняла руку. Выбора ей не оставили. – За. – Опрос двинулся по кругу. Еще два «за» – очередь Абвера. Он оглядел союзников по совету, с нажимом пошептался с помощником и, запинаясь, заговорил: – Сама… цель нашего собрания, состоит в том… э-э, чтобы в первую очередь разобраться… В конце концов, созыв парламента и проведение выборов продлится недели. Нельзя же… я имею в виду, не согласится ли председатель, что будет существенным упущением со стороны комитета оставлять город в таком положении, отягощая ситуацию затяжными выборами? – Город пережил десять месяцев после Кризиса. Мне кажется, шесть недель мы еще побарахтаемся. Каков ваш голос, сэр? Абвер уставился на Келкина с недоверием. Программа Келкина целиком построена на законе и правопорядке, на упрочнении стабильности. А теперь он не только облил флогистоновым маслом всю свою платформу, но еще и вручил барыжникам спички. – Я голосую «за». Если председатель отказывается сосредоточить наш чрезвычайный совет на действительно чрезвычайном деле, давайте как можно скорей вернемся к парламентской форме. Пусть выскажется народ. Следующим голосует Огилви, заместитель Келкина по промышленно-либеральной партии. Огилви точно так же ошарашен призывом Келкина голосовать. С видом, будто сейчас выблюет живую рыбину, он поднял руку.