Итак, он вошёл в дверь старого дома на задворках улицы Большие Каменщики и постучался старинным молоточком в дверь, на которой висела табличка «БУБС». Через полторы минуты дверь скрипнула, и на пороге возник очень толстый одышливый старик в полосатой пижаме. Торсом и выпуклостью жёлтых глаз Бубс живо напомнил Рогаткину сеньора Кристальди. — Простите, — начал Рогаткин. — Да, — согласился Бубс. — Вы Бубс Натан Фридиевич? — уточнил старший следователь. — Возможно, — старик шумно выдохнул и повторил: — Вполне возможно, что я Бубс! А вы кто?.. — Лев Тимофеевич Рогаткин, следователь межрайонной прокуратуры, — Рогаткин щёлкнул каблуками. — Хотите зайти, Лев Тимофеевич? — ухмыльнулся коллекционер. — Не откажусь, — кивнул Рогаткин. Гостиная, в которую они вошли, была похожа на заставленный антикварной мебелью чулан. Лев Тимофеевич с интересом оглядел полки с книгами, стол, диван и пару кресел. — Неужели, вы тут живёте? — спросил он. — Домик-то старый… — Да, удобства во дворе, — проворчал Бубс. — Канализация сгнила еще в прошлом веке, знаете ли. — Я бы не смог во двор за удобствами ходить! — ужаснулся старший следователь. — Особенно зимой. — Куда бы вы делись, если б вам приспичило? — хохотнул Бубс и кивнул на кресло. — Присаживайтесь… Между прочим, весь этот дом мой! Я купил его у городских властей, когда из него выселили всех жильцов. — И что же вы с ним будете делать? — с невольным уважением поинтересовался следователь. — Он же на редкость плох. — Найду спонсора, — нахмурился, затем улыбнулся Бубс. — Миллиончика бы три вложить в эти гнилые стены… — Знаете, у меня нет причин сомневаться в вашей прагматичности! — Лев Тимофеевич открыл свой портфель. Оттуда на свет поочерёдно были извлечены — бутылка виски, сёмга и буханка ржаного хлеба. Мужчины обменялись заговорщическими взглядами, открыли бутылку, и разговор их потёк в весьма дружелюбном русле. — Натан Фридиевич, чья именно швабра, на ваш взгляд, пропала из галереи Карнауховой? — через полчаса занимательной беседы спросил Лев Тимофеевич то, зачем, собственно, пришёл. Бубс задумчиво жевал и глядел в пол. — Швабра Кришны. Индуизм, дорогуша, — уплетая сёмгу, наконец облизал палец Бубс. — Посол хороший… — Постойте, но ведь швабры Кришны, насколько я знаю, не существует? — запротестовал Рогаткин. — Ах, да! — Бубс стукнул себя по лбу масляной ладонью. — Ах, да… Я совсем забыл! — Вот, кстати, фотография швабры, Натан Фридиевич. Не хотите посмотреть?.. Бубс мельком взглянул и вернул снимок. — Нечёткий… Так, значит, у Кристальди могла быть, либо швабра царицы Савской, либо швабра Иуды, да-с!.. Все остальные швабры хранятся в закрытых частных коллекциях, и лишь эти две выставляются в музеях! Я, Лев Тимофеевич, читал в своё время на одном из факультетов одноименный курс «Швабры», и на этих швабрах собаку съел, — засмеялся Бубс, разливая по третьей. — За вас, Лев Тимофеевич! У вас есть ещё её изображения?.. Я бы взглянул. Рогаткин вытащил из портфеля видеозапись, взятую из музея, и протянул её Бубсу. Тот поднялся и, ворча, вставил диск в ноутбук, но кроме спины какого-то малоподвижного гражданина, который склонился над шваброй в тот роковой день, они так ничего существенного и не увидели. — Произошёл огромный исторический просчёт в том, что швабра утеряна… — взахлёб делился общеизвестной информацией о швабрах Бубс, а Лев Тимофеевич пытался внимать. — Всё не так явно, как сказал слепой! — наконец, подвёл итог их разговора Бубс и с сожалением покосился на пустую бутылку «Джек Дэниелс» под столом. — Но что это было — альтруизм или ошибка? — Рогаткин собрался с духом и всё-таки задал мучивший его вопрос. — А вы уловили суть, — грустно ухмыльнулся коллекционер. — Не даром кушаете свой хлебушек, гражданин следователь, да-с… Право на ошибку есть у каждого фармазона! И потом, есть ценности бесспорные, а есть небесспорные. — Подождите, но ведь страховая стоимость священной швабры составляет десять миллионов долларов? — напомнил старший следователь. — Пойдёмте, я вам кое-что покажу, — Бубс встал и отдёрнул занавеску в углу. За занавеской была дверь, похожая на дверцу банковского сейфа. Коллекционер наклонился и, нажав на какой-то рычажок, толкнул дверь плечом. — Заходите, не бойтесь, у меня тут кладовка, — Бубс кивнул на металлический кувшин, стоявший на полке. — Вот сосуд со злом дьявола, держите, только крепко! — С чем? — Рогаткин отдёрнул руку. — Что за гадость вы мне даёте, я ни за что не возьму! — Если вы не верите в дьявольское зло, то для вас это просто кувшин, не так ли? — хихикнул Бубс и с грохотом поставил сосуд обратно на полку. В кувшине что-то зашипело, звук был похож на брызги масла, попавшего на горячую плиту. — Или вот, — Бубс достал из кармана ржавый ключ. — Откроем ящичек и посмотрим старинное подносное блюдо, — коллекционер вытащил из деревянного ящика небольшой бронзовый поднос. — На этом подносе подавали обед самому Александру Македонскому во время его походов, и в то же время, это всего лишь гнутая почерневшая штуковина! — Бубс бережно спрятал блюдо в ящик и закрыл его. — Или вот, бирки от первых платьев Шанель! — подмигнул он. — Очень большая ценность для понимающих в бирках! Хотите, подарю?.. А то в них всё равно никто не понимает. Через час хмурый Лев Тимофеевич вышел на улицу и почесал перчаткой морщины на собственном лбу. — Скорее всего, через несколько лет швабру выставят на аукционах «Сотбис» или «Кристи», да-с! — вслед ему напутственно произнёс коллекционер. — Вот увидите, выставят, как пить дать! Заходите в гости, всегда буду рад вас видеть, Лев Тимофеевич. За мной бутылка!.. Рогаткин закурил, глядя на звёзды, и оглянулся в поисках туалета. В Москве стоял собачий холод. Гончаров Дарья Михайловна Гончарова, горящими от негодования глазами кивнула на «ELLE», который он специально захватил с собой. Это был их обычный воскресный обед в ресторане «Вертинский». — Пап, тебе не надоело рассматривать эту телеведущую? — спросила дочь, пробуя вино и морщась. — А помнишь, как целый год ты ходил в эротический салон подстригаться? Там клиентов обслуживали голые маникюрши и парикмахерши. — Помню, — кивнул Михаил Васильевич. — Ты за мной шпионила? Как некрасиво, Дарья Михайловна. — Сколько они с тебя денег содрали? — Дарья Михайловна с аппетитом жевала зелень. — По прейскуранту, — усмехнулся Гончаров. — Твои тридцать три любовницы, папа, вот уже где у меня! — Дарья Михайловна поправила пирсинговую «гантельку» в носу. — Мои тридцать три любовницы тебя не касаются, Даш, — примирительно сказал Гончаров, когда официант отошёл. — Неужели, ты никогда не поймешь меня?.. — Папа, а ты — меня? — Дарья Михайловна раздавила вилкой креветочные роллы и улыбнулась. — Я не хочу никаких чужих баб около тебя! Никаких жадных и алчных баб больше… Ни одной! Я им всем ноги повыдираю, вот увидишь… — Если ты ещё кому-нибудь сломаешь нос, эгоистка… — уронил вилку Гончаров. — Пап, ты что, шуток не понимаешь? — наклонив голову, ласково спросила дочь. — Ну, пап, ты совсем… И тут Гончаров в тысячу первый раз понял, что топать ногами и грозить бесполезно — время увещеваний прошло безвозвратно. — Посмотри в зеркало на свое изношенное лицо, папа!.. Посмотри, хотя бы минуту. И потом ты всегда выбираешь не тех! Всегда не тех, папа… Скажи, ну какой в этом смысл?.. Спасибо, на сегодня я сыта, — прошла минута, и дочь походкой победительницы уже выходила из ресторана. Гончаров вздохнул, доедая заказанный суп. «Каждый мужчина по-своему идеалист, — думал он, глядя в тарелку на варёный лук. — Дщерь решила, что я все силы должен вкладывать в бизнес, но в настоящий момент мне не хватает женщины рядом. В моём доме её просто нет! Там, иногда бродят Даша, мыши и я — живые привидения моего дома». Неделя нейтрализации скандалистки Даша Гончарова села в машину и с наслаждением закурила. Она точно знала, как держать руку на пульсе жизни своего папы. Хаотичность передвижения, с которым Даша обычно перемещалась по Москве, была неплохо изучена экипажем машины, который следовал за ней всегда. Дочь Гончарова по привычке заехала в «Паттерсон» и, ничего не купив, ровно через десять минут бодро вышла через «нулевую» кассу. — Ну что, малыш, охраняешь? — Даша улыбнулась симпатичному охраннику, который стоял на выходе. — Расстегните куртку, — улыбнулся охранник ещё шире. — А больше ничего?.. — возмутилась Даша. Только через два с половиной часа она вышла из двери чёрного хода магазина в сопровождении наряда милиции. Пакет чипсов, упаковка финской карамели «Ежевичка», блок жвачки «Орбит» и три шоколадных яйца «киндер-сюрприз», которые извлекли из её куртки, стоили больше пятисот рублей. Телефон отца не отвечал. Ночь Даша провела в «обезьяннике». — Всяко в жизни может быть! — сказал ей утром оперативный сотрудник Махноносов. — Дело завели, подписочку о невыезде оформили, так что ждите повестку в Москворецкий суд, Дарья Михайловна.