– Как можно, сударыня! – оскорбился генерал. – Случай, действительно, экстраординарный, но окончившийся все же благополучно. По крайней мере, для вашего протеже. Его, извольте видеть, своим телом солдат накрыл. Спас, так сказать! – Однако! Вероятно, солдаты очень любят своего офицера, раз уж готовы на такие жертвы. – Обожают, ваше сиятельство! – А сам солдат пострадал? – Ну, разве самую малость! В госпиталь отправили молодца и других пострадавших… – Так были и другие? – Были, – чертыхнулся про себя генерал, сообразив, что сболтнул лишнего. – Один погиб да трое раненых. В том числе и спаситель. – А как зовут этого героя? – Не знаю, – недоуменно развел руками Фадеев. – Помилуйте, Антонина Дмитриевна, разве их всех упомнишь! – Но ведь он, если я не ошибаюсь, совершил подвиг, прописанный в статуте Знака отличия Военного ордена? – Нет, сударыня. Случись это на войне – ваша правда, получил бы крест. А так – разве медаль на Анненской ленте. Да у него и так полный бант, куда ему еще?! – Четыре Георгиевских креста? – Ну да. Как же его фамилия-то, – попытался припомнить генерал, но скоро сдался и кликнул адъютанта: – Поручик, извольте принести копию доклада о происшествии. – Слушаюсь, ваше высокопревосходительство! – щелкнул каблуками тот и отправился выполнять приказание. Через минуту он вернулся, и графиня Блудова узнала подробности. Оказалось, что тревоги мадемуазель Штиглиц абсолютно беспочвенны. Ее брат нисколько не пострадал, а потому родственники, совершенно не ожидавшие, что такие дикие слухи докатятся до Смольного института, не стали извещать малышку Люси о происшествии. Впрочем, опасность юному прапорщику грозила совсем не иллюзорная, но его действительно спас солдат, точнее унтер-офицер, по имени Дмитрий Будищев. – Как вы сказали? – Дмитрий Будищев, ваше сиятельство! – И он георгиевский кавалер? – Совершенно верно, сударыня. Бантист! Антонина Дмитриевна на секунду задумалась. Она мало разбиралась в делах военных, но все же некоторое представление о них имела. И потому прекрасно знала, что Знак отличия Военного ордена заслужить нижнему чину совсем не просто. Не говоря уж о четырех. И уж совсем невероятно, чтобы в русской армии был еще один Дмитрий Будищев с полным бантом Георгиевских крестов. – Где я могу его увидеть? – спокойно спросила она. – Э… – на секунду задумался адъютант. – Полагаю, барон фон Штиглиц… – Я вас спрашиваю об унтер-офицере Будищеве! – ледяным тоном прервала его графиня. Если бы небо разверзлось и на грешную землю вместо живительной влаги пролился каменный дождь, это вызвало бы куда меньшее удивление поручика. Однако будучи человеком опытным, он сумел сохранить невозмутимость и почтительно ответил: – В госпитале! – Как туда попасть? – Если вам будет угодно, я провожу. – Благодарю, но у меня будет для вас другое поручение. Отправляйтесь в Смольный институт и повторите госпоже Томиловой[119] все, что только что рассказали мне. Если, конечно, его высокопревосходительство не против. Камер-фрейлина императрицы говорила таким уверенным тоном, что ни у генерала, ни у его адъютанта не возникло и мысли воспротивиться полученному приказу. – Да-да, поручик, – поспешно согласился Фадеев. – Поезжайте, голубчик. Я сам провожу ее сиятельство… – Не стоит, мой друг, – безапелляционно прервала его графиня. – Я полагаю, у вас и без того много дел. Прошу прощения, что отняла у вас столько времени. Когда за величественно вышедшей из кабинета Блудовой закрылась дверь, генерал озадаченно переглянулся со своим адъютантом. Фадеев был уже стар и понимал, что скоро ему придется уступить место более молодым. Однако же и покидать службу он вовсе не собирался. Для таких, как он, в империи было заведено немало синекур, служба в которых была необременительной, но давала известное положение в обществе, не говоря уж о генеральском жалованье. Хорошо бы, конечно, войти в Государственный Совет или Сенат, но туда и без него много желающих. Но есть еще и Александровский комитет о раненых[120], и вот тут мнение графини Блудовой может иметь большой вес. Так что ссориться с ней – себе дороже. – Вы что-нибудь понимаете? – озабоченно спросил генерал. Поручик в ответ хотел было недоуменно пожать плечами, но тут на его холеном лице мелькнула тень озарения. – Черт возьми! – воскликнул он и едва не хлопнул себя по ляжке. – О чем вы?! – Да ведь это тот самый Будищев, о котором писали газеты! – Газеты? – Ну да. Внебрачный сын графа Блудова! Господи, как же я мог забыть… – Погодите, я, кажется, тоже что-то припоминаю. Причем связанное с артиллерией. – Ну как же, он ведь был еще прикомандирован к батарее Мешетича и отличился в бою при… – Как Мешетича? Этого самого Мешетича? – Ну да, представителя Главного штаба на испытаниях. – Разбойник! Негодяй! Без ножа зарезал! Если на появление госпожи Барановской в госпитале тамошнее начальство обратило весьма мало внимания, дескать, желает барынька раненых солдатиков навестить – так исполать ей, то приезд камер-фрейлины императрицы не оставил равнодушным никого. Все случившиеся на месте чиновники забегали как ошпаренные кипятком и, расточая улыбки, старались всячески услужить придворной даме. Как Антонина Дмитриевна ни старалась, но сдержать их рвение у нее не получилось, и в палату она вошла, окруженная весьма значительной свитой. Будищев в это время стоял у окна и занимался крайне важным делом – штопал свою форму. Рассказывая Барановским о своем ранении, он, в общем, не погрешил против истины, хотя и не сказал всей правды. Его действительно легко ранило осколком жестяной гильзы, но, скажем так, пострадала при этом не только спина. Именно поэтому ему было трудно сидеть, а кроме того, нужно было зашить не только мундир, но и шаровары. Слава богу, хоть подштанники в госпитале дали целые. – Крепко тебя задело, пехоцкий? – с ехидным любопытством спросил один из раненых канониров. – Жить буду, – коротко отозвался Дмитрий, не отрываясь от дела. – Ничего нужного не повредило? – С какой целью интересуешься? – повернулся к нему унтер. – Да я так, – пошел на попятный зубоскал. – Просто спросил. – Ну-ну, а то, может, ты по этому делу? Смотри, за такое – под суд недолго загреметь. – Да ну тебя! – Не «тебя», а «вас», – усмехнулся Будищев. – И не забудь добавлять – «господин унтер», а то, я смотрю, вы тут в артиллерии совсем нюх потеряли, вместе с совестью. – Виноват, – вытянулся на всякий случай солдат. – Господин унтер, – подал голос второй раненый, которого звали Архипом. – А ты правда генерала турецкого подстрелил? – Угу, – отозвался Дмитрий. – Два раза минимум. – Это как? – Да хрен их разберешь, в каком чине эти басурмане. Я этих самых турецких благородий много на тот свет отправил. Всех и не упомнишь. – Ну и как? – Что как? – Как оно – офицера-то подстрелить? Ответить унтер не успел, поскольку отворилась дверь и в палату ввалилась целая толпа народа во главе с богато одетой пожилой женщиной. Один из чиновников, увидав непрезентабельный вид Будищева, зашикал на него: – Что же ты, братец, в таком непотребном неглиже стоишь?! Позоришь нас перед их сиятельством! – Полно! – строго прервала его служебное рвение придворная дама и начала внимательно рассматривать поспешно запахнувшего халат раненого. Некоторое время они играли в гляделки, пока Блудова не пришла к какому-то выводу и не обернулась к главному врачу госпиталя: – Мне надобно поговорить с вашим пациентом. Где это можно сделать? – В моем кабинете, – растерялся тот. – Если вам будет угодно… – Угодно, – кивнула та и, поманив за собой унтера, вышла. – Вас зовут Дмитрий Будищев? – спросила графиня, как только они остались одни.