– Да не устраивал я никаких побоищ! – усмехнулся Дмитрий. – По-хорошему, мне Фогель еще благодарен должен быть. – Полицмейстер?! – Ну да. Селяне наши во главе с отцом Питиримом собирались местного учителя немножечко линчевать, а я не дал случиться беззаконию. – Очень интересно! А ведь раньше вы всячески уклонялись от рассказа о происшедшем. Кстати, мне в полиции поведали совсем другую историю. – Понятное дело! Спасенный слинял. Свидетелей не было, а те, что были, против попа не пойдут, не говоря уж о том, что по деревенским понятиям – они в своем праве. – А правда ли, что оный учитель занимался противоправительственной пропагандой? – Было дело, занимался. Среди баб деревенских. Да добро бы еще только среди баб, а то ведь и девок незамужних агитировать пытался. – Так его за это убить пытались? – В основном за это. – А вы вступились? – Да у меня как-то накопилось к мужикам нашим. Ну и к батюшке заодно. Я, вообще-то, как раз в город собирался. Ну и пошел к старосте, уведомить, значит. А тут такой гай-гуй-сабантуй! Волокут этого самого Аполинарьевича и кричат, что он, подлец эдакий, Машку – племянницу старосты нашего, испортил. – И вам стало его жаль? – Немного. Тем более что с Машкой он точно не виноват. – А вы откуда знаете? – Владимир Степанович, не задавайте неудобных вопросов – не получите уклончивых ответов! Ну, в общем, учителя я у них отбил, паре-тройке особенно усердных в бубен настучал, а вот за отцом Питиримом не уследил. Не привык я, что попы эдак свою паству благословляют. Ну, а дальше вы знаете. – Но ваш полицмейстер, как вы сказали – Фогель? Так вот, он мне ничего о конфликте со священником не рассказывал. – Так отцу Питириму этот скандал тоже никуда не уперся. К тому же Фогель в курсе его махинаций и, при надобности, запросто может организовать ему неприятностей на ровном месте. И поедет наш батюшка каких-нибудь чукчей духовно окормлять. – А что за махинации, если не секрет? – Да так… лучше расскажите, что у вас за планы на меня? Я вашу фабрику видел, никакой гальванической или электрической мастерской у вас нет. – Пока нет. Но это очень перспективное дело, а вы, кажется, недурно разбираетесь в нем? – Немного. – Бросьте. Ваша скромность делает вам честь, но сейчас она неуместна. Сейчас, ради эксперимента, делают электрическое освещение на мосту императора Александра II[113]. Вот-вот должны окончить работы. И если дело пойдет, очень многие богатые и знатные люди захотят себе такую новинку. – Вполне возможно. – Вот-вот. Другое направление, то, что вы называете – автоматическим оружием. Сейчас, конечно, энтузиазм в военном ведомстве поутих, но кто знает, как оно повернется завтра? – А что с беспроволочным телеграфом? – А им вы займетесь сразу же после доставки необходимого оборудования, что случится довольно скоро. Я навел все необходимые справки и, как только будет готов действующий образец, займусь оформлением патентов. Причем не только у нас, но и за границей. – Это все, конечно, интересно, но куда мы сейчас направляемся? – Все-таки не выдержали? – засмеялся Барановский. – Сейчас в штаб, отметить ваше прибытие. Затем я вас отпущу, а сам отправлюсь на полигон. Комиссия из ГАУ меня заждалась. – Что-нибудь случилось? – Нет, а почему вы спрашиваете? Будищев на минуту сбросил с себя маску безразличия и, пытливо взглянув в глаза инженера, осторожно подбирая слова, ответил: – Да как вам сказать, Владимир Степанович. Просто каждый раз, когда вы вспоминаете про эти испытания, у вас такой вид, будто на расстрел собираетесь. Лицо изобретателя дернулось, как от нервного тика, и сквозь маску деланого веселья проступило отчаяние. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями, затем прочистил горло и с неподдельной горечью сказал: – А от вас ничего не скроешь. – Что, угадал? – Можно сказать и так. – И в чем проблема? Барановский тяжело вздохнул. Он не любил посвящать других в свои неприятности, но тяжесть, навалившаяся на него в последнее время, была слишком велика, и ему до смерти захотелось с кем-нибудь поделиться ею. – Понимаете, Дмитрий, – начал говорить он, от волнения перескакивая с одного на другое. – Я в эту пушку душу вложил! А они – неустойку! Я им говорил – снаряды транспортировать надобно аккуратно, а они их валом! Капсюля старого образца – непредохранительного типа! А они – контракт выполнен с опозданием! Неустойка! – И что, большая неустойка? – вычленил главное из взволнованной речи инженера Будищев. – Более шестидесяти тысяч рублей! – Некисло! – хмыкнул унтер. – И у вас таких денег нет? – Нет. Правда, не все так плохо. Как изобретателю мне причитается награда в тридцать две тысячи руб лей. Даже если начет не снимут, то долг перед казной будет вполовину меньше. Впрочем, половины у меня тоже нет. – И что делать? – Все зависит от комиссии. Если удастся благополучно отстрелять пробную партию, то начет с меня снимут. А если я все-таки получу вознаграждение, то… – Владимир Степанович, – перебил его Дмитрий. – А возьмите меня с собой? – Зачем? – За надом. Просто возьмите, и все. Пригожусь. – А давайте! Все равно дел по вашей специальности на фабрике, действительно, пока нет. А Петр Викторович очень не любит, когда люди, которым он платит жалованье, сидят без дела. Поэтому пока что вы будете при мне. Человек вы бывалый, посему, полагаю, ваш совет лишним не будет. Громкое название полигона носил большой пустырь за городом, изрытый воронками от разрывов. Все более пригревавшее солнышко превратило замерзшую землю в непролазную грязь, в которую никому не хотелось лезть. На самом краю сиротливо стояло одинокое орудие, вокруг которого потерянно толпились хмурые солдаты в серых шинелях. Командовал расчетом молодой прапорщик – совсем еще мальчишка, как видно, совсем недавно выпущенный из юнкерского училища. Ждали приезда инженера Барановского, изобретшего это самое скорострельное орудие. Оный изобретатель должен был оценить годность патронных выстрелов и дать свою экспертную оценку о возможности их дальнейшего использования. Дело заключалось в том, что новомодные (и очень дорогие) гильзы были помяты из-за небрежного хранения во время боевых действий. По-хорошему, их следовало бы списать, как пришедшие в негодность. Но с этим были категорически не согласны чиновники из интендантского ведомства. Когда появился экипаж, доставивший на полигон инженера, прапорщик облегченно вздохнул и, приказав артиллеристам готовиться к испытаниям, направился навстречу новоприбывшим. Молодой человек был не чужд прогрессу и либерализму, а потому считал неприличным подчеркивать свое превосходство перед статскими. – Добрый день, – поприветствовал его вылезший из коляски Барановский. – Здравия желаю! – звонко отозвался молодой человек. – А мы вас заждались… Но тут случилось нечто такое, отчего офицер едва не лишился дара речи. Вслед за изобретателем из экипажа появился нижний чин, очевидно, прибывший вместе с ним. Прапорщик сначала подумал, что это юнкер или вольноопределяющийся, однако погоны неопровержимо свидетельствовали, что перед ним пехотный унтер-офицер. Причем настолько наглый, что даже не подумал выйти первым и помочь инженеру выбраться. – Здравия желаю вашему благородию, – поприветствовал он прапорщика, но именно что поприветствовал. Не гаркнул, вытянувшись во фрунт, подобострастно взирая на начальство, а просто сказал, не забыв, правда, отдать честь. На глазах молодого человека рушились основы мироздания, и спустить этого было никак нельзя. Однако прежде, чем успел он обрушить на нечестивца свой гнев, глаза его остановились на увешанной крестами груди. Знак отличия Военного ордена у нижнего чина, после прошедшей войны, был не такой уж редкостью, но вот полный бант – был событием явно неординарным. Унтер-офицерские басоны и светло-бронзовая медаль за участие в боевых действиях дополняли картину. Но самое главное, сам Барановский воспринимал соседство с унтером как нечто само собой разумеющееся, поэтому офицер решил повременить с возмездием. – Прапорщик Штиглиц, – сухо представился он. – Барановский Владимир Степанович, – улыбнулся инженер и протянул руку. – Людвиг Александрович, – закончил церемонию знакомства молодой человек и обменялся с изобретателем рукопожатием. – Весьма рад, а где поручик Петропавловский? – К сожалению, он захворал и не может командовать испытаниями. – Печально. Надеюсь, ничего серьезного? – Прошу прощения, но не осведомлен, – пожал плечами прапорщик, а затем, не выдержав, спросил вполголоса: – А кто это с вами? – Унтер-офицер Будищев, – еще раз козырнул наглый унтер, с интересом разглядывавший окружающих. – Это мой сопровождающий, – поспешил успокоить молодого человека Барановский и тут же поспешил перейти к делу: – Показывайте, что тут у вас? Получив приказ прапорщика, солдаты открыли стоящий неподалеку от орудия передок и начали вынимать из него снаряды и раскладывать их на длинном и узком, грубо сколоченном, столе. Одни из них выглядели относительно пристойно, на жестяных гильзах других имелись вмятины, третьи и вовсе были помяты до неприличия. Инженер принялся внимательно осматривать снаряды, делая при этом пометки карандашом в записной книжке. – Вы что их – насыпом хранили? – удивленно спросил суетящихся артиллеристов Будищев.