– В смысле, нового хорька завел? – Друг мой, вы невыносимы! Ну, разве можно так говорить про женщин? – Про женщин нельзя, – охотно согласился Будищев и, сделав паузу, тут же продолжил: – Про хорьков можно! Или вы хотите сказать, что наш Николаша нашел в этих местах ангела с крыльями? – Нет, конечно. Просто дочь местного лавочника, довольно изящ ная, кстати, барышня. – Еще и маркитантка! – хмыкнул Дмитрий и, отхлебнув изрядный глоток из бутыли, передал ее дальше. – Ну, давайте, за встречу и за то, что все живые и невредимые! – Увы, последнее никак нельзя утверждать, не погрешив против истины, – печально сказал Гаршин и аккуратно приложился к горлышку. – Ты о чем? – О нашем друге Лиховцеве. – Что?! – Нет-нет, он, слава богу, жив, но нельзя сказать, чтобы невредим. А Шматов разве вам не рассказывал? – Да не успел я, – виновато пробубнил Федька. – Ногу Алексею Ивановичу отняли. – Врешь! – Сам видел, мы в одном госпитале лежали, я к нему ходил, почитай, что каждый день. – И как он? – Да уж как тут будешь? Тужит за ногой-то, чай, своя, не казенная! – Жалко парня! – Ему не пахать, – пробурчал в сторону Анохин, но его, к счастью, никто не расслышал. – Ну а вы как? – принялся расспрашивать Гаршин. – Я вижу у вас новый крест? – За Кацелево дали, – безразлично пояснил Будищев, думая, очевидно, о чем-то своем. – Я слышал, там были тяжелые бои? – спросил Малышев, робко улыбаясь. – Но наши геройски дрались и выстояли! – Это точно, у нас как генералы чего-нибудь намудрят, так только и остается, что «геройски стоять»! – А что это за странную артиллерию доставили в наш полк? – Гатлинги. Вообще-то это ни фига не артиллерия, хоть и числится по этому ведомству. – Вероятно, это что-то вроде той митральезы, из которой вы так ловко стреляли при Аярсляре? – догадался Гаршин. – Даже лучше. – А у Кацелево они тоже были? – Ну, собственно, за это и наградили, – усмехнулся Дмитрий и тронул висящий на груди крест. – Вы, вероятно, совершили что-то из ряда вон выходящее, если вас наградили сразу? – Да так, в пашу одного удачно попал. – Подождите, – удивлению Малышева не было предела, – так это вы поразили генерала Мехмеда-Али? – Типа того. – Это невероятно, это… я должен написать ваш портрет! – Ты что, еще и художник? – Некоторым образом – да. – Ладно, договорились, только с одним условием. – Все, что угодно! – Прекрати мне выкать. Ей-богу, тошно уже. Тебя как зовут? – Михаилом… – Ну, вот и ладушки. Я – Дима, ты – Миша. Хорошо? – Идет! Николай Штерн в это время находился, если можно так выразиться, в засаде. Вечером он, как обычно, пошел к заветному ореху за околицей, в надежде на свидание с пленившей его сердце прекрасной болгаркой. Увы, предмет его страсти не появлялся, так что после нескольких часов бесплодного ожидания вольноопределяющийся решился пойти, чтобы выяснить причину подобной немилости. В конце концов, хан или постоялый двор – заведение публичное, и туда может прийти всякий. Открыв тяжелую дверь, Николай вошел внутрь корчмы, но, к своему удивлению, никого там не увидел. Только за крайним столом сидел, облокотившись на него, один из работников и преспокойным образом спал. Если бы не молодецкий храп, издаваемый им, Штерн вряд ли бы заметил спящего. А вот сверху доносился какой-то шум, и снедаемый страстью вольнопер рискнул подняться по скрипучей лестнице и замер подле двери, ведущей на хозяйскую половину. Было похоже, что за ней что-то празднуют, поскольку слышалось какое-то пение, стук кружек и оживленный разговор. Затаив дыхание, заглянул он в небольшую щель и едва не лишился рассудка. Посреди большой комнаты был накрыт богатый стол, за которым собралась вся немаленькая семья чорбаджи, а на почетном месте сидел квартирующий у них полковой казначей поручик Праведников и та, которую Николай уже привык считать своей. Судя по всему, там происходила помолвка, во всяком случае, офицер выглядел как именинник, да и отец девушки нисколько не скрывал своей радости. Сама же нареченная, впрочем, особенно счастливой не выглядела, но этого бросившийся прочь Штерн уже не разглядел. Дальнейшее он плохо помнил. Куда-то бежал, споткнувшись, упал в какие-то заросли, где и пролежал до рассвета, до крови искусав кулак. Утром на негнущихся ногах Николай пошел к большому сараю, где квартировала половина его взвода, и застал подле него Будищева. Ничуть не удивившись появлению давно запропавшего товарища, он безучастно посмотрел, как умывается только что закончивший делать зарядку унтер, и хотел было пройти мимо, но Дмитрий его уже заметил. – Здорово, полуночник! – Ах, это вы, здравствуйте, – вяло отозвался вольнопер. – Что-то не слышу радости в голосе… – Ну что вы, я очень рад, просто устал и нехорошо себя чувствую… – Неужели так девка изъездила? Тогда действительно надо отдохнуть… – Послушайте, вы! – вскипел вольнопер. – Я не спрашивал ни вашего мнения, ни ваших советов. И впредь настоятельно просил бы держать их при себе! Выпалив все это, Штерн опрометью бросился внутрь сарая и, упав на кучу соломы, служившей ему и его товарищам постелью, затих. Будищев несколько ошарашенно посмотрел на взбесившегося товарища, затем покачал головой и, уже насухо вытершись рушником, пробормотал вполголоса: – Видать, не дала. Впрочем, ему некогда было вникать в сердечные дела приятеля, поскольку нужно было заниматься своими. Одним из следствий его командировки к артиллеристам стало некоторое количество трофеев, собранных им на полях сражений. Официально он собирал их для Линдфорса, любезно согласившегося прикрыть предприимчивого подчиненного, однако офицеру следовало показывать далеко не все. Помимо разного рода сабель, шашек, ятаганов и прочего холодного оружия среди находок иногда случались часы, портсигары или даже кошельки с монетами и ассигнациями. Все это представляло немалую ценность для нижнего чина, но в то же время могло запросто погубить, если бы его обвинили в мародерстве. Поэтому добычу следовало как можно быстрее продать, благо недостатка в маркитантах вокруг не было. Вообще, вокруг действующей армии крутилось огромное количество разного рода дельцов: греков, поляков, русских, но особенно много евреев. Подобно своре падальщиков, чающей добычи, кружили они рядом с войсками, пользуясь при всяком удобном случае нерасторопностью казенных интендантов. Господину офицеру хочется развлечься? О, это вы по адресу, у господина Шнеерзона есть все для этого! Испортился мундир? Так ступайте к Кацу, и он вам выстроит новый, да такой, что в свите цесаревича позавидуют! Желаете вина? У Теодоризиса оно есть на самый взыскательный вкус. Давно не играли в карты? Так пан Модзалевский как раз сегодня собирает друзей, расписать пульку. Кстати, происходить все это будет прямо у Шнеерзона, так что посылать за девочками не придется, все будет прямо на месте. Так что, закончив с водными процедурами, Будищев быстро привел себя в порядок и отправился прямиком к Кацу. У старого еврея были две большие повозки, одна из которых служила ему мастерской, а во второй он перевозил все необходимое для своего ремесла. – Здравствуйте, Абрам Осипович, – поприветствовал он портного. – И вам доброго утречка, господин унтер-офицер, – растерянно ответил Кац, взглянув на Дмитрия поверх пенсне. – Только вы, наверное, немного ошиблись, повозки господина Теодоризиса дальше… – Конечно-конечно, – сокрушенно вздохнул тот, – если русский солдат куда-то идет с утра пораньше, так это непременно в поисках выпивки! – Простите, молодой человек, – сконфузился еврей, – но я таки не подумал, что вам нужен мундир. Ваша гимнастическая рубаха вполне цела, да и случись с ней какая неприятность, вы наверняка заштопаете ее сами, не так ли? – Скорее всего, так и будет, – согласился с ним Дмитрий. – Тогда чего же вы хотите с меня? – Скажем так, один офицер хотел бы предложить вам кое-какие вещи, но самому ему несколько неудобно… – Господин Линдфорс настолько застенчив? – про явил осведомленность портной. – Вы себе не представляете как! – Ну что же, – пошевелил губами портной, – я был бы рад помочь вашему командиру, но только вы все-таки ошиблись. Старый Кац не занимается скупкой, попробуйте обратиться к господину Шнеерзону… – Это вы про вашего зятя, которому принадлежит только половина его походного борделя? Что-то мне подсказывает, что у него может не хватить денег и он прибежит к вам. – Откуда вы знаете? – широко распахнул глаза старик. – Я же не спрашиваю, как вы узнали о том, кто послал меня? – А еще говорят, что это евреи отвечают вопросом на вопрос. – Абрам Осипович, простите, мы будем и дальше соревноваться в остроумии или таки займемся делом?