Рука у Гертруды зажила, хотя по её осунувшемуся лицу было видно, что заклинание лечения далось ей нелегко. Я сказал об этом, на что колдунья усмехнулась и заметила: — По гримуару Марбаса [41], для лечения лучше использовать свежую кровь младенца и только что убитого с помощью удушения пожилого человека в пропорции два к трём. Желательно, чтобы она настоялась несколько ночей на перекрёстке, рядом с которым растёт таволга. Как ты помнишь, мне пришлось употребить для этого собственные силы. Ничего. Завтра всё будет в порядке. А уже сегодня я планирую ночевать в трактире. — Мы пойдём ночью? — До темноты почти час. Мы успеем. Тьма! С неба, на плаще, словно на распахнутых крыльях, на нас упал человек. Я прыгнул к арбалету, но тот словно свинцом налился. Гертруда сдула с ладони проклятие, оно окутало незнакомца и растаяло, не причинив ему вреда. — Будем считать, что вы переволновались, и поэтому вашу встречу нельзя назвать гостеприимной, — сказал он, касаясь ногами земли. Этого громилу я уже видел на балу — тот самый, что скакал на лохматой лошадке, а теперь прибыл налегке. Приметный плащ из жёлтого меха, шляпу и платок, закрывающий лицо, я узнал без труда. — Чего тебе здесь понадобилось, Януш? — зло спросила Гертруда, вскакивая на ноги, и вокруг нас замерцал купол. — Сядь и убери кинжал, страж, — велел колдун. — Я терпелив, но отнюдь не свят. Не стоит тебе делать глупости. Ты слишком ослабла, Гертруда, чтобы быть для меня опасной, и это меня не остановит. — Он ткнул пальцем в мерцание. — Вас было очень сложно найти, в Кайзервальде оказалось слишком много людей. Отдай то, что ты взяла, и я уйду. — Не понимаю, о чём ты. — Прекрасно ты всё понимаешь, — глухо сказал он. — Я прилетел в Кобнэк за тем же, за чем и вы, но ты меня опередила. Душа нужна мне. — Скажи честнее — она нужна Ордену Праведности, которому ты служишь, — холодно отозвалась девушка. — Пусть так, — не стал спорить мужчина. — Важно другое, сейчас я смогу справиться с вами. Ты перешла мне дорогу. Он — использовал дар для убийства людей, хотя стражам это запрещено. Я могу арестовать его и в цепях отвести в тюрьму Ордена. И даже Братство его не спасёт оттуда, Гертруда. Во время этого разговора Тыква флегматично летала вокруг стоянки, изредка клацая челюстями, но когда Гера упомянула Орден, одушевлённый овощ остановился как вкопанный и недобро уставился на Януша. Человек заметил, что я смотрю в сторону, скосил глаза, но ничего не увидел. Слуга Ордена не обладал даром, он был всего лишь колдуном. — Возможно, стоит отдать ему душу, Гертруда, — тихо сказал я. Она удивлённо воззрилась на меня. Проповедник сдавленно кашлянул. — Если он из орденцев, у нас могут быть неприятности, — уточнил я. — Но если мы заключим сделку, то Орден Праведности о нас забудет? — Да, — тут же ответил Януш. — Вы отдаёте мне душу. Я оставляю вас в покое. Орден ничего не узнает. Тыква понимающе хрюкнула и подлетела к нему сзади, буравя затылок колдуна взглядом. Гертруда наконец тоже обратила на неё внимание, но пока не поняла, что происходит. Хотя догадалась, в каком направлении следует действовать. — Ты скотина, Януш! — прорычала она, вытащив из-за ворота цепочку с кулоном. — Сколько тебе заплатили законники за эту работу? — Гораздо больше, чем тебе. Потому что не в правилах Братства оплачивать труды собственных стражей. Как видишь, быть с Орденом гораздо выгоднее. — Я так не думаю, — негромко произнёс я, и Януш подавился воплем, потому что Тыква, перестав церемониться и примеряться, в один укус оторвала ему руку. Я отвернулся, не желая смотреть на кровавое пиршество. Вопли продолжались всего несколько секунд, затем раздалось поспешное чавканье, сытая отрыжка, и на месте, где только что стоял человек, остался лишь окровавленный плащ и пустая тыква, без всякого намёка на присутствие одушевлённого. — Что это было, Людвиг? — От случившегося проняло даже Гертруду, о Проповеднике и речи не было. Из-за кустов раздавались молитвы вперемешку с богохульствами. — Надо полагать, мастер Пугало решил принять участие в беседе, — осторожно произнёс я. — Оно с чего-то крайне невзлюбило представителей Ордена. В Вионе прирезало Александра, а здесь ему никакого дела не было до того, что происходит, пока оно не узнало, что это человек Ордена. — Оно его сожрало, Людвиг! — крикнул Проповедник из-за кустов. — Сожрало с костями и потрохами! Ничегошеньки не оставило! — Спасибо, я вижу! Я подошёл к тыкве, поднял её, изучил, отбросил в сторону. — Ушло, — сказала Гертруда. — Верно. Отобедало и решило не задерживаться. — Ты ведь ему не разрешал набрасываться на людей! — Проповедник, наконец, явил свой бледный лик из кустов. — В данном случае при всём своём желании я не могу сказать, что не рад его помощи. Впрочем, я поговорю с ним, когда мы увидимся. — Очень тебе советую! Пока оно не сожрало тебя! — Проповедник, погуляй где-нибудь, — негромко сказала колдунья. — Зачем? — Затем, что двое людей, которым надо поговорить с глазу на глаз, тебя об этом просят, — ответил я. — Нужны мне ваши тайны, — процедил он и отправился в лес. Гертруда проводила его взглядом, убедилась, что он ушёл, и произнесла: — Я уже говорила тебе несколько раз и скажу ещё — мне не нравится Пугало. — Я тебя вполне могу понять. Но, согласись, в данном случае без его помощи нам бы пришлось нелегко. — Не стану спорить. Это так. Но ты ведь понимаешь, что ходит рядом с тобой. Тот, кто зародился в обычном полевом пугале, — натура чёрная. Тёмная душа, Людвиг. Очень сильная. Я бы сказала даже — сильнейшая. Пока он под твоим контролем. Но что будет, если он озвереет? Набросится на кого-то… — И, видя, что я хочу возразить, продолжила на тон выше: — Не говори мне, что дело в шляпе! С демонами ни в чём нельзя быть уверенным! — Ты считаешь, что это демон? Она вздохнула, посмотрела на окровавленный плащ Януша, мокнущий под дождём: — Это существо очень сильно и необычно. И если это не кто-то из демонических легионов, то точно равный им. Не знаю ни одного одушевлённого, который был бы столь странен, от которого веяло бы такой угрозой и которое было способно переливать себя из одного предмета в другой. Ты никогда не задумывался, что надо было твоему Пугалу, раз оно присоединилось к тебе? — Я сам пригласил его. Потому что оно убило многих из тех, кто прошёл мимо. Я уже как-то говорил — лучше оно будет рядом со мной, чем без меня. — Почему ты сразу его не уничтожил? — Ты сама сказала, что этот одушевлённый, истинную природу которого мы не знаем, очень силён. Да ты посмотри — кто из тёмных может себя так сдерживать, чтобы не насыщаться кровью и смертью каждое мгновение! К тому же я ощутил его отчаянье. Там, на ржаном поле. Оно было на грани, и я… — Сжалился над тёмным одушевлённым, — покачала головой колдунья. — Только ты способен на столь странные поступки, Синеглазый. Я не знаю, куда заведёт тебя это знакомство. Честно, не знаю. Но склонна предполагать самое худшее. Я говорю об этом в последний раз, но тебе стоит подумать о последствиях прежде, чем они произойдут. Пугало недоброе. У него могут быть свои цели. И когда оно их достигнет, ты можешь пострадать. — Я приглядываюсь к нему и постараюсь разобраться с тем, что оно такое. Если появятся хотя бы малейшие признаки опасности, и я почувствую, что оно перестаёт быть послушным, я с ним разберусь. Обещаю. — Пора в дорогу. — Она встала, тем самым показывая, что тема закрыта. — Я страшно голодна и если не поужинаю, то съем твоего Проповедника, который столь бесцеремонно подслушивает. Мы покинули Кайзервальд с наступлением темноты, почти сразу после того, как перепугали колонию фосфоресцирующих огней, которые вылетели из-под поваленной коряги и, сердито мигая, скрылись в чаще, неодобрительно вереща. Пустыри, начинающиеся за лесом, были мрачным местом и заканчивались деревенским кладбищем, как оказалось, достаточно беспокойным. Рядом с крестом, завернувшись в новенький саван, стояла какая-то жердина с огромными красными глазами. Она не шевелилась, даже когда мы прошли в двадцати шагах от неё. — Кто это? — спросил я. — Не знаю. Кто-то из тёмной нечисти. Для живых она не опасна. — Проповедник бы сказал иначе. — Он ничего не скажет, потому что труслив и решил обойти кладбище стороной. — Возможно, и нам стоило так поступить, — сказал я, увидев, что возле каменной ограды, где находились самые старые могилы, шевелятся тени. Они, шелестя, увязались за нами, ловко прячась за крестами и плитами, стелясь по земле, пока Гере это не надоело и она не кинула в них серебристой искоркой. Тени взвизгнули и бросились во мрак. — А вот от этих ничего хорошего не жди. Кладбище-то запущено, раз нечисть слетается. Стоит поговорить со священником, когда рассветёт. Земля теряет свою святость. — Такое вообще возможно? — Если поблизости сильная ведьма, то запросто. С десяток тёмных ритуалов, пара младенцев, пяток ворон и большое желание сделать зло творят недобрые чудеса. Ну, слава богу, наконец-то! — с облегчением вздохнула она. Впереди показались огни. Вокруг Кайзервальда, хотя лес и считался тёмным, а порой и проклятым, расположилось достаточно много поселений. Опасностей, как таковых, на окраинах леса было мало, зато выгоды получалось гораздо больше, чем риска. Грибы, ягода, зверьё, а также ценная древесина и золотоносные ручьи на самом юге лесов, возле которых уже лет семь растут новые города. Деревня при ближайшем рассмотрении оказалась небольшим городком в одну улицу. С собственной ратушей и двумя постоялыми дворами, находящимися напротив друг друга, аккурат рядом с Мазацким трактом. Конечно, это была ещё та дыра, и до крупных населённых пунктов предстояло добираться на лошади день, а то и два, но, вне всякого сомнения, здесь ночевать гораздо приятнее, чем в ночном лесу. — Сходи, пожалуйста, проверь, много ли там людей и нет ли кого-нибудь подозрительного, — попросил я Проповедника. Он не стал как обычно роптать, а просто сделал то, что просили, почти мгновенно вернувшись. — Только местные. В одном — человек пять, и в другом — четверо. Кто из приезжих будет сидеть в этой дыре? Кстати, тот постоялый двор, что справа, кажется мне более приличным. По крайней мере, у хозяина на роже не написано, что он ворюга. Мы последовали его совету.