За всю дорогу до постоялого двора я увидел лишь одну — бледный мальчишка лет десяти, раскинув руки, бродил по коньку крыши пекарни. Заметив мой взгляд, он помахал рукой. Я, сам не знаю почему, улыбнулся. Проповедник появился внезапно, как это обычно и бывает, вытер кровь, стекающую по щеке. — Жители напуганы, — сказал он мне, наблюдая за прохожими. — Я уже заметил. В воздухе пахло едва сдерживаемым страхом, и этот запах, едкий, словно лошадиный пот, и опасный, как бешеный волк, постепенно захватывал мысли горожан. Владельцем постоялого двора оказалась женщина. Она без проблем нашла мне комнату в мансарде, под самой крышей, где из высоких треугольных окон прекрасно было видно улицу, соседние дома с ажурными занавесками за стёклами и множеством цветочных горшков на подоконниках. Все цветы были яркими, весёлыми и милыми, но из-за витавшего в городе страха казались попавшими сюда из какого-то другого мира. Я бросил саквояж на стол, открыл его, задумчиво посмотрел на содержимое. — Как думаешь, что здесь происходит? — Проповедник расположился на стуле. Я глянул на его желтоватое, покрытое морщинами лицо. Вместе мы уже девять лет. Я нашёл душу под Мальмом, когда наёмники его величества Александра-Августа сожгли несколько деревень. Проповеднику не повезло. Какой-то урод раздробил ему висок ударом рукоятки палаша. — Скоро узнаю. Пойдёшь со мной? — Не хочу, — мотнул он головой. Ну и отлично. Во всяком случае, хоть немного отдохну от его назойливого общества. Во дворе стало заметно, что небо сильно потемнело. Ветер, налетевший на город, бился лбом в изящные флюгера, заставляя те крутиться, словно механические волчки. Гремело почти каждую минуту, улицы опустели, а запах страха стал ещё более едким, чем прежде. Разумно было бы спросить, что случилось, у первого же встречного, но по своему опыту я знаю — требуется опросить как минимум десять человек, чтобы хоть один из них рассказал хотя бы половину истины, а не сказки и досужие домыслы. Так что я решил потерзать своё любопытство ещё совсем немного и узнать всё от авторитетных людей. Такие, на мой взгляд, должны пребывать в ратуше. Сегодня была пятница, последняя неделя месяца, а значит, в государственном учреждении будут те, кому можно задать нужные вопросы. Когда я пересекал площадь, начался дождь. Тяжеленные капли с громкими шлепками падали на мостовую, разлетались мелкими брызгами на мои сапоги. Их ленивое падение позволило мне дойти до дверей практически сухим и спрятаться под козырёк в тот момент, когда небеса лопнули и столбы воды обрушились на Вион, словно во время великого потопа. Двое стражников, которых я уже видел возле овощного рынка, удивились моему визиту. — Куда? — спросил седовласый ветеран с лихо закрученными усами. Я молча откинул куртку, показывая висящий на поясе кинжал. — Покажи. — Он и бровью не повёл. Я вытащил оружие из ножен, протянул ему. Стражник изучил чёрное, обоюдоострое, узкое, хищное лезвие, в толще стали которого бушевал целый океан тьмы, посмотрел на рукоять, набалдашник которой был из настоящего звёздчатого сапфира, вернул мне. — Вы очень вовремя. Я провожу. Он плечом толкнул дверь, придержал её для меня, провёл пустыми, полутёмными коридорами на второй этаж. — Подождите, я скажу, что вы пришли. Провожатый оставил меня в одиночестве, и я смотрел, как по стеклу текут реки воды, а противоположная сторона площади превращается в серое, размытое пятно. Ну и хорошо. Жара последней недели была порядком утомительна. Особенно если находишься в дороге. Надеюсь, что хоть теперь станет немного прохладнее и рубашки перестанут липнуть к телу. Дверь распахнулась, и ветеран пригласил меня войти. Сам он остался снаружи. В большом зале с широченными окнами стоял длинный стол. За ним восседали пятеро мужчин. Двое были благородными, это видно и по одежде, и по их хмурым лицам. Ещё один — лысый старик с сильными, крепкими руками, судя по муцету [4], каноник, член местного соборного капитула. Рядом с ним — тучный мужчина с эмблемой торговой гильдии на парадной ленте, вряд ли уроженец этого княжества, скорее всего, сигизец или илиатец. И последним, во главе стола, восседал широкоплечий господин с густой бородой ржавого цвета и тяжёлой парадной цепью мэра на шее. Он сразу взял быка за рога: — Вы позволите увидеть ваш кинжал, господин..? — Господин Людвиг. Людвиг ван Нормайенн. — Я вытащил оружие, положил на полированный стол, толкнул его вперёд. Человек с цепью поймал клинок, изучил с разных сторон, взглядом спросил, хотят ли все убедиться в том, что я действительно тот, за кого себя выдаю. Лёгкие отрицательные покачивания головами были ему ответом. Что же, тем лучше. Кинжал вернулся ко мне, скользя по столу, точно по льду. Я ловко убрал его обратно в ножны. — Присаживайтесь. Желаете вина? — Благодарю. Мэр самолично встал из-за стола, взял кувшин, чистый бокал, налил мне красного терпкого: — Вы из Альбаланда? — Верно. — Довольно далеко от нашего княжества. Что вас привело сюда? — Интуиция. Он хмыкнул: — Тогда нам повезло, что Бог направил вас сюда. Я — господин Отто Майер, мэр Виона. Это члены магистрата, благородные господа Вольфганг Шрейберг и Хайн Хоффман. Каноник Карл Вернер и представитель Лавендуззского союза господин Гельмут Подольски. Сегодня в городе случилось немыслимое. На старом кладбище, что возле часовни Святой Маргариты, произошла пляска смерти. Его тяжёлый взгляд упёрся в меня, но я лишь осторожно ответил: — Такое случается. Кто-то пострадал? — Нет. Но страху натерпелись. Город в ужасе. Многие боятся выходить за пределы стен. Особого ужаса я не заметил, но мэру виднее. — Что-то заставило мёртвых подняться, господин ван Нормайенн. И городской управе очень бы хотелось, чтобы в Вионе всё стало тихо. Как прежде. На улице грохотал гром. Сухо, с надрывом, словно пушки на поле боя. Я отпил вина, исключительно в порядке вежливости, и поднял взгляд на напряжённые лица: — У вас происходит пляска смерти. На кладбище со святой землёй. А что же Псы Господни? Это их работа. Не моя. — Городской инквизитор сейчас в отъезде. А вы — страж душ. — Это немного разные вещи, — с сожалением покачал я головой. — Но я посмотрю, что можно сделать, и попробую вам помочь. — Замечательно. Город в долгу не останется. — Нисколько в этом не сомневаюсь. Ещё бы они мне не заплатили, когда скелеты пляшут возле изгороди «Две коробочки» или «Пастуший танец». — В последнее время в городе происходило ещё что-нибудь необычное? — Необычнее totentanz? — невесело усмехнулся Отто Майер. — Не думаю. — Крысы покинули город, — неожиданно сказал купец Подольски. — На моих торговых складах вот уже две недели ни одной серой твари, а раньше — кишели. И у конкурентов та же история. — Уже что-то. Хайн Хоффман, тонкогубый субъект в дорогой одежде, при шпаге и рубиновых пряжках ветерана Лезербергской кампании, перестал изучать свой бокал с вином и произнёс: — Не только крысы ушли, почтенный Подольски. Не только… Душ тоже почти не стало. Вы должны это были заметить, господин ван Нормайенн. Я помедлил, стараясь скрыть удивление: — Видящие — большая редкость. — Я не Видящий. — Он тоже помолчал. — Но вот моя жена обладает толикой такого дара. Конечно, не столь сильного, как у вас, стражей душ, но достаточного, чтобы иногда замечать тени, которые обитают рядом с живыми. Она мне рассказала об изменениях в городе. Я сделал себе заметку поговорить с какой-нибудь душой. В первую очередь с Проповедником. Он-то должен был хоть что-то почувствовать. По одному эти события выглядят не так, чтобы важно, но все вместе, одновременно, заставляют задуматься. Нечто происходит. Нечто непонятное и странное. Я чувствовал, как у меня сосёт под ложечкой. Обычное состояние перед тем, как мне на голову рушатся неприятности. Стоило послать всех к чёрту и отправиться своей дорогой, благо я здесь проездом, но не по-людски это, бросать целый город. К тому же Проповедник мне потом плешь проест. Он, несмотря на свой гнусный характер (из-за которого, кстати говоря, больше не жилец), — добрая душа и моя ходячая совесть, которую крайне тяжело заткнуть. — Нужен ли вам аванс? — спросил мэр. — Нет. Я не смогу назвать вам цену, пока не определю, в чём проблема. Когда понадобятся деньги, я сообщу. — Какая-нибудь помощь? — Если потребуется, дам знать. — Я встал. — Спасибо за вино. Доброго вечера. Они попрощались. В глазах троих была надежда. Купец смотрел с сомнением. Каноник мрачно. Он бы предпочёл, чтобы с этим разбирались Псы Господни.