Да, были непонятность, потерянность, беспокойство, расставание со своими и страх за них — но это другое, все другое. А что касается меня, так я еще, в отличие от всех остальных чужих, знал. Знал, что ничего не случилось там, откуда я исчез. И меня даже хватиться не успели. Тогда, раньше, по крайней мере. Она, та, с которой я там жил, может быть, до сих пор собирается жарить котлеты и еще не дошла от холодильника до плиты. Время описывает петли, и если за это время в моей жизни были и страх, и кровь, и смерть, и дружба, и любовь, — там не произошло ничего. И еще я знал, что на самом деле не оставил за спиной ничего такого, о потере чего следовало сожалеть по-настоящему. Ничего настоящего. И именно поэтому с местными мне было трудно, я ощущал себя словно бы каким-то мошенником, обманувшим судьбу и смерть, в то время как всем остальным сделать этого не удалось. Так что да, мне было проще с чужими. И все равно, несмотря на кошмар происходящего вокруг, на зрелище почти вымершего и разрушенного мира, у меня здесь отсутствовало ощущение той безнадеги, которое постоянно висело над душой в Отстойнике, там, откуда мы вырвались. Не знаю почему, могу только предполагать. Может быть, потому, что это был пусть и почти погибший мир, но естественный, что ли, не оторвавшийся слой действительности, и это как-то ощущалось. А может, и просто потому, что здесь было намного удобней жить, а я этого осознать не могу и в результате философию развожу на пустом месте. Сравнивать даже этот временный трейлер с той квартиркой, в которой мы жили в Углегорске, — ну никак нельзя. Небо и земля, «два мира — две системы», не знаю как еще все это назвать. И не было там, в Углегорске, ни музыки, ни фильмов, ни каких-то еще развлечений, кроме старых книг, и не было у меня там возможности, как сейчас, лежать на кушетке, закинув ноги на поручень, и тыкать пальцем в планшет, пытаясь ярким шариком сбивать другие шарики такого же цвета, которые лопались с чпокающим звуком, а мне за это набегали какие-то очки и бонусы. Не мог вставить в лэптоп диск и пересмотреть фильм, не мог воткнуть крошечный айпод в стерео и слушать кантри, например. Ничего такого не мог. А вот здесь могу, попутно наблюдая за тем, как Настя поджаривает хлеб в тостере. А тостеров там тоже не было. Ничего там не было. А здесь есть. Странно, как многое меняют в нашей жизни все эти мелочи. Особенно если ты к ним привык. И когда вдруг их лишаешься, тебе становится плохо и неуютно. Но вроде бы привыкаешь, человек ко всему привыкает, наверное. Я вот привык там, откуда мы сюда попали, и даже перестал скучать почти по всему, кроме теплых салонов машин, с чем в Отстойнике с его антикварной техникой были проблемы. А когда обретаешь их вновь, понимаешь, как же их не хватало. Впрочем, в моей «натуральной» действительности всех этих айподов и планшетов еще не было. Так что на самом деле не знаю, насколько мне их не хватало. Впрочем, не провались я в первый раз в тот самый Отстойник, не встретил бы Настю, а скучно жил бы в своем доме с нелюбимой, в общем-то, женщиной, занимаясь нелюбимой опять же работой. А теперь… а теперь жизнь впервые обрела настоящий смысл. Нет, смысл не в выживании, это уже попутно, это так сложилось, смысл — в ней. В Насте. В Энис, если угодно, раз уж мы в англоязычном окружении теперь и так ее здесь зовут. Э-нис… никак не привыкну. — Кофе будешь? Это как раз Энис. Энэстейша, значит. Не Настя, а то некрасиво может получиться. Кофеварка уже жужжала, проталкивая через стальной фильтр темную струйку эспрессо и заполняя весь трейлер невообразимым, божественным, прекрасным ароматом. Кофе в Отстойнике не было, поэтому здесь, теперь, я его пью даже вечером, перед сном, и никакой бессонницей не страдаю. Раньше бы такое у меня не прокатило, а сейчас никаких проблем со сном. В награду, наверное. А кофеварку, к слову, добыл я сам из перевернутой фуры с подобным товаром, возле которой почти случайно посадил свою «лайку» на шоссе. Присел просто для практики, потом подумал — дай, мол, гляну, что там за коробки рассыпаны, и раз — нашел такую вот полезную вещь. До этого на кухне была обычная американская, с бумажными фильтрами, наливающая в чашки не кофе, а нелепую и глупую пародию на него. — Буду, — сказал я решительно, опуская ноги и садясь. Там, в Отстойнике, еще ковровых покрытий не было. Тех самых, по которым приятно пройтись босиком и от которых не мерзнут босые ноги. Мелочи, нас окружают тысячи мелочей, улучшающих нашу жизнь, а мы их в силу привычки не замечаем. Мне сразу вспоминается дощатый пол нашей квартирки, покрашенный бурой, мерзкого вида половой краской. Как в моем детстве, если дальше вспоминать, — тогда полы только ею и красили. Не зря же она называлась именно «половой», без всякого сексуального подтекста. — Ты как, живой? Имеется в виду то, что у меня сегодня было два вылета, полноценный рабочий день от темна и до темна. Причем летал подолгу, поэтому как садился — сразу бежал в уборную чуть не вприпрыжку. — Да нормально, привык уже. — Тебе практики чем больше, тем лучше. Ну да, а то я не знаю. Но вообще она права, я свои летные «скиллз»[4] за эти две недели очень сильно улучшил. А мне ведь скоро дальний одиночный перелет предстоит, так что лишними они точно не будут. Закончим здесь, свернемся — и в Монтану, в Грейт-Фоллз, а это четыреста километров. Нет, я на такие дистанции летал и вроде бы даже без особых проблем, и сейчас летаю, если учитывать те расстояния, что я накручиваю над окрестностями Коди, но случаи всякие бывают, так что… собственно говоря, вынужденная посадка как раз и является самой большой проблемой из возможных, так что ее я все больше и отрабатываю сейчас. И вообще Монтана не то место, где хочется сесть на вынужденную: это «индейская территория». И если бы только «индейцы» создавали там проблемы. Сама Настя в Грейт-Фоллз слетать успела, перекинув туда груз каких-то запчастей к самолетам и несколько человек из местных. Утром улетела, вечером вернулась. Все же самолет, как ни крути, он транспорт быстрый, даже такой вот винтовой. Впрочем, реактивные теперь и не летают нигде, кроме Анклавов — уцелевшей территории Соединенных Штатов Америки, да и там не слишком часто: не хватает летчиков и обслуживающего персонала, со всякой наземной электроникой проблемы, так что там тоже все больше винтовые и турбовинтовые стараются использовать. — Там жить-то хоть можно, в Грейт-Фоллзах этих? — поинтересовался я как-то. — Тоже в трейлерах, — пожала она голыми плечами. — Нормально. Разговор, как у нас обычно получалось, происходил в постели. Днем друг друга не видели, с утра сразу бежали на работу, а зато вечером, вернувшись… про медовый месяц я упоминал, он был как раз в самом разгаре, так что по возвращении в трейлер мы прямо к нему и приступали. А потом, после всего, уже и на разговоры тянет. — Но мы же там сменами, так что вернемся туда, досидим смену — и улетим в Колд-Лэйк, а там у меня дом хороший, у самого озера, тебе понравится. — Она перевернулась на живот, потянувшись и положив подбородок на руки. — В окно с утра выглянуть — просто наслаждение. Вода, сосны, тишина… хорошая такая тишина, знаешь, какая бывает там, где люди живут. — Не как в Углегорске? — Я нагнулся и поцеловал ее в копчик. — Нет, не как там, — засмеялась она, отмахнувшись и заехав мне по затылку. — И кровать там кла-а-ассная! Тебе точно понравится. Чужие, которых собралось в одном месте уже несколько десятков тысяч, обосновались в Канаде, разумно расположившись подальше от Анклавов, и, в общем, умнее выдумать и не могли, потому что сразу получили в свое распоряжение и плодородные земли провинции Альберта, откуда в свое время потоком шло в СССР зерно, и «битумные пески» возле Колд-Лэйка — неисчерпаемый источник нефти, благодаря которой анклав чужих не боялся зимних холодов. В общем-то вся уцелевшая цивилизация, насколько я понял, вокруг таких вот источников и расположилась. Нефть осталась кровью цивилизации. Настя жила в городке Колд-Лэйк, той его части, что расположена на берегу озера. Была еще новая часть города возле большого аэродрома, где раньше была база канадских ВВС и где теперь, на остатках ее былого величия, существовала авиация анклава, однако Настя предпочитала ездить на работу дальше, но жить у воды. Хотя бы в память о том факте, что порождения Тьмы всегда боялись проточной воды. — Там вообще-то здорово, честно, — говорила она. — Город очистили, тварей мало, заходят редко, озеро огромное, летом купаться можно запросто, а так… не знаю, что там тебе надо? — А с бандами как? — Банды… банды бывают, да. Раньше было тихо, говорят, а теперь они почувствовали, что там что-то можно взять, появились проблемы. Но отбиваемся — все же нас больше, и базы канадской армии не все вывезли или взорвали, многое нам досталось. Не больше проблем, чем в Отстойнике, разве что жизнь лучше. — Хотя бы это радует. Жизнь теперь лучше, верно. А в общем, все как везде. Как в Канзасе было, как здесь, в Вайоминге. В Анклавах, говорят, безопасно, но нам в Анклавы нельзя. Совсем. Нас там как почетных доноров используют, особо не спрашивая на это никакого согласия. Это, кстати, для обитателей анклава чужих тоже пока новая информация, которую я еще никому не раскрывал. И пока не знаю, кому и как ее раскрывать. Работа на аэродроме шла по плану, самолет за самолетом «вставал на крыло» и перебирался на аэродром Баффало, который быстро стал тесноват для такого скопления. Затем целый конвой грузовиков нагрузили всевозможными запчастями и прочим полезным имуществом и отправили его следом, заодно прицепив к машинам жилые трейлеры. И последние из нас, кроме меня, погрузились в «Твин Оттер», после чего самолет покинул бетон полосы в Коди. А следом взлетела моя бело-оранжевая «лайка», окончательно освободив место от человеческого присутствия. 2 В Баффало мы провели всего пару дней по возвращении из Коди. Провели их с Настей вдвоем, лениво и задумчиво, гуляя по городку, обедая в местных закусочных и проводя вечера в барах. Съездили в «Шесть бревен», где я познакомил Настю с теми людьми, которые помогли мне освоиться здесь. Насколько они стали мне близки? Намного, пожалуй. Пусть мы и не так уж долго знакомы, но Бад сделал мне много доброго, с Джо мы убегали от почти неминуемой гибели и вместе уцелели — это связывает людей. Бад был с женой, которую звали Мел, бармен Эрни кормил оленьими стейками, от которых Настя пришла в восторг. Сидели за длинной самодельной стойкой, пили пиво в большом количестве. Мы даже напились слегка и решили то ли ночевать в трейлере, который Бад выделил мне под жилье, когда я нанялся ему в помощники, то ли просто я показывал место, даже не знаю сейчас. — Романтично, — резюмировала Настя, осмотрев трейлер изнутри. — Здесь жили работники с ранчо, пока они… пока здесь были работники, — объяснил я. — Мне это место обходилось в доллар за ночь, дешевле отеля. — И ты правда ремонтировал изгороди? — Очень недолго, — усмехнулся я. — Потом мы поехали за сеном, и… продолжение истории ты уже слышала. — Это да, верно, слышала. Кстати, как мы будем спать? Тут все кровати одноместные. Ты об этом думал? — И верно, — сознался я. — Как-то не очень думал. Одноместные ни на что не годятся, и сдвинуть их толком не получится. Поехали в отель? Черт, все равно ведь никто не остановит и не проверит уровень алкоголя в крови, торможу я что-то. — Тебя это только сейчас начало удивлять? — съехидничала она. В общем, уехали в город. Дальше были всякие хозяйственные хлопоты, в результате которых мне удалось пристроить добытый совсем недавно в Каспере «фораннер» — совсем новый, который я утащил с дилерской стоянки, возвращаясь вместе с Джо — «ранч-рукой»[5] Бада из той самой на редкость неудачной поездки за сеном, о какой как раз и шла речь, в результате которой мы чуть не лишились головы и обзавелись парой автомобилей. Один из них — большой пикап с бронезащитой в кузове и пулеметом на вертлюге — я отдал, себе же по пути прихватил куда более проходимый и экономичный японский внедорожник. И хотя Настя убеждала меня в том, что он мне точно не понадобится, просто бросить или отдать я его уже не мог, потому что так выходило, что зря рисковал башкой. Но взять с собой не получалось, я летел на «лайке» и машину в багаж никак было не упаковать. Помог все тот же Бад, просто предложив поставить авто в один из его сараев и отдав мне ключи от навесного замка. В общем, тут бы и разговаривать было не о чем, но все же история с машиной вылилась для меня в некую дополнительную прибыль. Пулемет, тот самый, что помог нам отбиться от толпы тварей в Грейбулле, перешел в руки местных оружейников, они изъявили желание как-то со мной за него рассчитаться, и когда мы с Настей заехали в «Спорт и Наживку», я еще довольно удачно сторговал трофейный укороченный FAL. Не просто так все это сторговал, потому что взамен мне досталась винтовка «марк-одиннадцать» — новенькая, в крепком добротном кейсе, в котором кроме нее самой нашлись сошки «харрис», прицел «Льюполд марк 4», еще прицел — компактный «ред дот», стоящий с наклоном, длинный глушитель, четыре двадцатизарядных и четыре десятизарядных магазина, причем к каждому магазину прилагался еще и подсумок «молли», который можно было цеплять на разгрузку. Набор для чистки и прочее можно и не упоминать. — Военная модель, — пояснил продавец, — ею даже «нэйви силз»[6] пользуются, тебе понравится. Она мне уже понравилась, потому что повторяла ту самую концепцию самообороны, которую я реализовал со своим охотничьим «ремингтоном»: винтовка марксмана, с которой ты можешь эффективно вести бой с группой противников, вооруженных обычными автоматами, с такой дистанции, при которой их огонь становится уже неэффективен. Магазины от «ремингтона», к слову, тоже отлично подошли к новому оружию — они ведь изначально были под триста восьмой калибр. В общем, я на следующий день новое оружие пристрелял, немного удивившись отличной кучности, меньше чем в половину «минуты», затем пристрелял ее уже с глушителем, с обычными патронами, не сабсониками, от которых все равно никакого толку. Однако звук снижался сильно, а вот траектория полета пули — не очень. На палец, поправки даже можно не брать, если по силуэту. Что и требовалось. А дистанция в восемьсот ярдов оказалась очень даже рабочей, то есть оружие вполне снайперское с правильными патронами. Мануал мне подсказал, что громкость выстрела снижается на тридцать децибел, а учитывая то, что ослабление звука считается «по кубу», это делает оружие на дистанции эффективного применения все равно бесшумным. Если незаглушенный выстрел будет слышен и с пары километров, и с большей дистанции на ровном месте, то сниженного на тридцать децибел уже и на пяти сотнях не расслышишь. А на тех же восьми сотнях пуля будет прилетать и вовсе ниоткуда. К тому же глушитель полностью убивает вспышку от выстрела, так что обнаружение позиции стрелка становится нелегкой задачей для кого угодно. У нас такую концепцию пытались реализовать, насколько я помню, с винтовкой СВУ — кастрированной СВД, — но, как всегда в последние годы, налажали. А идея здравая, надо было до ума доводить. Прицел не очень соответствовал моей концепции «единой винтовки для всего», но мой трехкратный «баррис» тоже никуда не делся, маленький «ред дот» вполне позволял стрелять из нее сблизи, да и Мартенсен, который, собственно говоря, эту винтовку мне сосватал и присутствовал в магазине, сказал: — Я в Песочнице и Стане[7] пересекался с «дельтами» и «нэйви силз», так вот могу сказать: у них почти каждый носит «марк-одиннадцать». И при этом тащит еще и что-то короткое для обороны позиции, часто «эм-пи-пять» с глушителем, а еще пистолет с глушителем в кобуре и еще один в рюкзаке — тоже с глушителем, но двадцать второго калибра, обычно «ругер». Ну да, кашу маслом не испортишь. Разве только все это масло на себе далеко не унесешь. Но к сведению принял и даже потосковал по легкому и ухватистому PDW, который оставил в Канзасе. Тут в продаже подобного ничего не было. В общем, я очень поблагодарил Мартенсена за помощь, забрал кейс с винтовкой и унес, позже сложив свой «ремингтон» в багажник «фораннера» со всеми патронами двести сорок третьего. Пусть будет. Пусть так и лежит. Подумав, докинул туда трофейный «кимбер» со всеми патронами — вроде как комплект получился. Затем мы с Настей попали на большое барбекю в мотеле «Супер 8 Баффало», где жили чужие, которые и устроили по поводу «воссоединения» что-то вроде банкета. Мяса натрескался, а вот пил очень мало, потому что на следующее утро мы вылетели в Грейт-Фоллз, что в Монтане. Еще едва начинало рассветать, как мы приехали на аэродром и я уселся в кабину «лайки», закончив предполетный осмотр. Настя на «Твин Оттере» вылетала позже. У нее и машина заметно быстрее, и случись со мной что, ее самолет вполне сможет принять от меня сигнал бедствия, а маршрут мы согласовали до мелочи. А с первыми лучами поднимающегося из-за горизонта солнца я взлетел. За ночь на холоде давление в мягких дутиках упало и при рулежке был слышен стук, да и вибрация ощущалась — колеса «отстоялись» на одном месте, образовав вмятины. Но быстро прогрелись, и когда я разгонял машину для взлета, вибрации исчезли. А затем и шуршание покрышек смолкло, ушло вниз с поверхностью взлетной полосы, с окружающими ее газонами, ангарами, стоящими плотными рядами самолетами. Точно, расширять аэродром надо, вон сколько сюда натащили. Разглядел и оранжевый с красными полосами «твин оттер», возле которого суетились люди, заканчивающие погрузку. Ему тоже скоро вылетать, вот и готовятся. Набирая высоту, «лайка» постепенно легла на линию курса, обозначенную на экране «гармина», и пошла по ней. Обороты перескочили на пятьдесят пять процентов, и самолет, развивая сто десять узлов, пошел над штатом Вайоминг — его холмами, заросшими желтой травой, серыми лентами дорог, лесами, ранчо и фермами. Пропеллер расплылся в прозрачный круг, перемалывая лопастями встречный ветер, ветер посвистывал в растяжках под крылом. Но слышно было все же больше мотор, который громыхал как в жестяном ведре, так что спасали от шума только массивные наушники, под которыми, к слову, все время потели уши. Самолет прошел над баром «Шесть бревен», и я даже покачал крыльями, хоть на меня оттуда никто и не смотрел, и вообще все спали еще, наверное, прошел над сараем, где Бад поставил на сохранение мою «тойоту», над опустевшей фермой Джонсонов, той самой, что Бад недавно предлагал мне забрать и там хозяйствовать, как будто я это умею делать. Увидел я сверху груженный рулонами сена грузовик, что сразу вызвало не самые приятные воспоминания о недавних приключениях, а потом земля стала пустынной — такой, в какую она превратилась после Эпидемии. А впереди по курсу лежал штат Монтана — все больше «индейская территория» в наше время, населенная пусть и немногочисленными, но злобными и агрессивными бандами, большая часть членов которых еще была и сильно не в себе из-за синдрома возвратного бешенства, RRS. Люди с синдромом были подвержены вспышкам немотивированной агрессии, часто выливавшейся в крайне кровожадные формы, и способов бороться с этим было ровно два: или получать инъекции сыворотки, или… или убивать до того, как тебя «сорвет с катушек». Большинство людей с синдромом предпочитало вакцину и нормальную жизнь, но кто-то нашел свои радости и в кровавых «цирках», предпочитая ловить и потрошить живых людей. И говорят, что для «синдромников» это становилось хуже наркотика. Судя по тому, что мне уже довелось увидеть, в это верить можно. Безоговорочно. Такие вот… адаптанты, как подобных, только уже совсем ушедших на темную сторону, называли в Отстойнике. «Лезвия», «отверженные», «дети Тьмы», «живодеры» — о каких только бандах не рассказал мне депьюти Поплавски, крутящихся к северу от Вайоминга. Они дерутся друг с другом, устраивают набеги, ловят выживших, убивая или превращая в рабов, — в общем, все прелести постапокалиптического жилья из плохого кино превратились в реальность. Хорошо что не везде хотя бы. Так что перспектива вынужденной посадки на территории Монтаны не слишком вдохновляла. Поэтому я держал поближе новенькую винтовку, заряженную пустоголовыми охотничьими патронами: на новые времена все ограничения и конвенции не распространяются. Да и не военный я вовсе, что мне все эти конвенции? Так что пусть будут такие патроны, которые не оставляют подранков, а если ранят, то только тяжело. Впрочем, во время двух третей полета даже само понятие «вынужденная посадка» выглядело фантастическим — подо мной тянулись сплошные горы, а те дороги, что вели через них, были такими узкими и извилистыми, что не оставляли никакой надежды на успешную посадку самолета. Так что я время от времени вспоминал встроенный парашют «фоксбэта», который в случае неприятностей мог аккуратно опустить тебя на землю вместе с самолетом. Ну или относительно аккуратно. Хотя и перспектива приземления на парашюте тоже представлялась очень сомнительной. В горах было пусто, ни людей я там не видел, ни машин. А вот после гор, когда самолет пошел над равнинами, какие-то признаки жизни появились. Немного, но все же несколько машин на дорогах я видел. Что за машины, кто в них и куда катил — понятия не имею, летел высоко и снижаться не собирался. Монтана вообще не слишком заселенный штат, что очень заметно с воздуха, к тому же он намного больше соседнего Вайоминга, так что с момента пересечения границы и до самого Грейт-Фоллза я видел внизу разве что очень редкие ранчо и фермы, причем даже разглядеть, есть ли на них какие-то признаки жизни, не смог. Видел время от времени пасущихся коров и лошадей, но были ли это одичавшие животные или кто-то их выпустил пастись — опять же ни малейшего представления не имею. Внизу была пустота, бескрайняя и бесконечная пустота, что-то похожее можно видеть в Сибири ближе к Алтаю, там тоже вот так — поля и горы, горы и поля, если ехать, например, на машине из Барнаула в Новокузнецк. Первый город, который появился на горизонте, как раз и был Грейт-Фоллз. Такой… вроде Баффало, чуть подросшего, или опять же Гарден-Сити, разве что Грейт-Фоллз был рассечен рекой Миссури на две неравные половины. А так все те же одноэтажные дома, застройка без экономии места, потому что Великие Американские Равнины были именно великими и просторными.