– Я ничего не утверждал. Я сразу сказал, что никаких документов сам не видел. – Я тоже не видела, – призналась я. – Но знаю, что подлинные бумаги никакого отношения ни к Поэту, ни к Жоржу, ни к Шарлю-Луи не имели. И еще я знаю, что они не на голландском, а на немецком, и речь в них шла о наследстве Степана Павловича. Того самого, что дочку зарезал. – И откуда такие подробные сведения? – Долго объяснять… – Ну знаешь, Катерина, – вздохнул он, – беспредметный какой-то разговор получается. Ничего ты толком не видела. Ничего не знаешь… Письмо гомосека – подделка, настоящие бумаги, которые вроде кто-то видел, – на немецком. Вообще вас, баб, не поймешь… – А что же в нас непонятного? – Ольга мне свиданку назначила, просила помочь деньгами… Что-то у нее с мужем не так. Я приехал, вместо нее ты. Морочишь мне голову какими-то документами… Если он ничего не скажет об убийствах – все пропало! У нас опять не будет прямых доказательств! Надо его спровоцировать. – У меня тоже сложности, – заявила я. – И тоже с деньгами. Я вот, например, за дом еще не все отдала. – Это за ту халупу, в которой ты живешь? – За нее. Дом теплый, на самом берегу, вот цена и высокая. – И много хозяйке должна? – поинтересовался он. – Пятнадцать тысяч, – сообщила я. – А кроме того, без машины в деревне жить – никак. – И сколько же всего? – спросил он. – Тридцать тысяч долларов, – сообщила я. – Неплохие аппетиты! – присвистнул он. Я чувствовала, что беседа идет как-то не так: он задает мне вопросы, а не наоборот. Я поняла: он ни в чем не сознался, просто стоит и тянет время, решая, нужно ли меня убивать и как это удобнее сделать. – А зачем ты Варвару убил? – спросила я, резко переменив тему. – Варвару? – Он удивленно приподнял брови, словно впервые слышал это имя. – Да, ее. Из-за фотографий? – Покаяния хочешь? Или так любопытствуешь? – Любопытствую. – Так библиотекарша собиралась выставку сделать. Фотографии моей невестушки драгоценной на всеобщее обозрение выставить. Люди бы стали ходить, смотреть… Галочка наверняка бы зашла… – Дочку жалко? – уточнила я. – Дочка – это святое. Кстати, как ты меня все-таки вычислила, не пойму. – А Варя мне успела сказать, что наследница Зябужских похожа на одну местную девицу. Мы с Галочкой вместе шли и увидели ее. Галка и говорит: «Вот, папина невеста точь-в-точь как эта…» А Карина? – спросила я. – Бумаги отдавать не хотела? – Именно. Один раз я заплатил. А потом она еще потребовала… Кто знает, что ты здесь? Он вдруг выпрямился и расправил плечи. Все, разговор окончен. Он даже не стал выяснять, как я хочу получить деньги, когда… – Ольга знает, – со значением произнесла я. – Антон знает. – Знаешь, – презрительно произнес он, – мне тебя даже не жалко! Что тебя, что эту Варвару. Обе вы жалкие, уродливые старые девы. – Варя не была старой девой, у нее дочь… – зачем-то сказала я. – Да какая разница! – Не забывай, Антон знает… – беспомощно выкрикнула я. – А что мне твой Антон? – усмехнулся Шацкой. – У тебя в твоей избушке баллоны с газом есть? Я кивнула, как китайский болванчик. Он резко выбросил вперед правую руку, и что-то больно хлестнуло меня по щеке, обвившись вокруг шеи, не давая вздохнуть. Он рванул веревку к себе, и я чуть не упала… Чего они ждут? – Сейчас пойду к тебе и чуть приоткрою вентиль на баллоне, – прошептал он, – тебя рядом положу. Часа через три позвоню тебе на мобильный. Знаешь, как полыхнет? Мало не покажется. Заодно и твоего Антона прихлопнет. Вообще-то я баба сильная. Легко бы он со мной не справился. Но тут я просто обмерла: на меня напал убийца. Хладнокровный, не испытывающий ни сомнений, ни угрызений совести, для которого чужие смерти были чемто вроде коммерческих сделок, в перспективе суливших выгоду, – и больше ничего его не интересовало. Как там о нем Дима сказал? «В бизнесе он танк!» Действительно, чего сомневаться! Некрасивая, немолодая женщина. Одинокая, детей нет… Близких нет… Чего вообще тут под ногами путается? «Дракончики! – мелькнуло у меня в голове. – Дракончики тоже сгорят, и Верин тоже. Надо было его отнести… Шатобриан куда пойдет?» Он резко притянул меня к себе, словно любовно обнимал. Я хрипела, царапала себя и его, пытаясь сорвать удавку с шеи. Вдруг совершенно ясно послышался негромкий самоуверенный смешок. Прозвучал словно команда: перестав вырываться, я отпустила руку и изо всей силы двинула убийцу в пах. Удивленно охнув, он согнулся и ослабил хватку. Мне бы точно не хватило этих секунд… Наверняка не хватило бы. Но в этот момент две черные тени одновременно накинулись на него. Он разжал руки, и, лишившись опоры, я повалилась на траву. Я почти не ударилась, зато, как потом выяснилось, перепачкалась. Я сидела на влажной холодной земле, откашливалась, отплевывалась и смотрела, как профессионалы умело скручивают убийцу. Он ругался и обзывал меня последними словами. – Ты как? – Вера подошла ко мне. – Чего вы так долго? – Долго? – Она улыбнулась. – Да мы и опомниться не успели, как ты ему заехала… Ловко! Я стащила с шеи веревку и отбросила ее подальше. – Паша, вещественное доказательство… – попросила Вера. Павел Андреевич наклонился и поднял веревку, к одному концу которой была привязана какая-то тяжелая металлическая штука. – Древнейшая задумка, – прокомментировал он. – Что-то вроде кистеня. – Потом обернулся ко мне: – Ну ты и молодец! Бой-баба! Красавица! Умница! – И весело подмигнул. – Побольше бы таких женщин! Я неуверенно улыбнулась ему в ответ: нечасто мужчины говорили мне комплименты. Неужели он искренне? Утром я отдала Верочке дракона. Девочка пришла в восторг! От предложенной чашечки чаю я отказалась и ничего про окончание расследования не сказала. Пусть они сначала все официально узнают, а там… Надеюсь, не отберут игрушку у ребенка. Однако оказалось, что Надя уже знала об аресте Андрея. Знала она и о том, что он во всем сознался. Пока еще ей никто не рассказал о моем участии во всем этом. Сама просвещать я не стала… Хотя все равно рано или поздно узнает. – Как жить дальше будешь? – поинтересовалась я. – Не знаю, как мама скажет. Надька неисправима! Мать-педагог – это тебе не фунт изюма. Не зря я педагогов не люблю. Не верю я в учителей, как не верят в розовых единорогов. Да, на свете существуют хорошие преподаватели разных предметов: истории, математики, физики. Но стоит только такому педагогу вообразить себя Учителем с большой буквы, сэнсэем, гуру – то все рушится. Неприменим чей бы то ни было опыт для чужой жизни. Для меня это так же ясно, как ясно то, что нельзя деталь от «Волги» ставить на «Москвич» – может, и поедет, но через пень-колоду. Каждый должен набить собственные шишки: уж так повелось. Мудра была моя бабушка и не мешала мне набивать эти самые шишки. Пусть ей земля будет пухом. А Анна Федоровна все свою дочь учила, все поучала. Все на путь наставляла… Вот и вышло, что дожила Наденька до сорока лет все такой же послушной девочкой, способной только на то, чтобы глядеть кому-то в рот и ждать, что ей сейчас прикажут. Я совсем не чувствовала себя победительницей. Я хотела как лучше: защитить одну подругу, отомстить за смерть другой, а вышло… Вышло как вышло. Узнали они обо всем быстро. Следующим же вечером Галя влетела ко мне разгневанная. В руке у нее был розовый дракон. – Как ты могла?! – закричала она с порога. – Как ты могла?! – И швырнула дракончика на стол. – Чаю хочешь? – спокойно спросила я. – Да подавись своим чаем! Папа ни в чем не виноват! – Несколько часов назад он пытался меня задушить. – Жаль, что не получилось! – в сердцах выкрикнула Галка и замолчала. – Курица ты, – спокойно произнесла я после паузы, – курица и есть. Я подняла дракона: не пострадал. Они у меня крепкие. – И игрушку назад забери, она не твоя. Весть об аресте Шацкого разнеслась быстро. Тетя Нюра смотрела на меня с восторгом и угощала солеными огурцами. Антона я застала в своем саду за косьбой: это была молчаливая благодарность за спасение жизни Ольги. Потом стали появляться и остальные действующие лица. Первым вернулся Володя. Он скрывался у каких-то своих знакомых. Бобрыкина немедленно вызвала его к себе.