Я плыву между деревьями, верчусь и вытягиваюсь на земле, на траве и ромашках. Я одна. Смотрю на ползущие по небу облака, принимающие полузнакомые формы, складывающиеся в полузнакомые лица. Имена ускользают, и я не пытаюсь их удержать – просто лежу неподвижно и никем не притворяюсь. Пора. Я рассеиваюсь, как туман, и исчезаю. Вместо деревьев и неба – тьма опущенных век, вместо щекотанья травы – прочность кровати. Тихо. Почему так тихо? Биологические часы подсказывают, что сейчас позже 5 утра, но звонок не прозвенел, и по коридору не разъезжают, лязгая и дребезжа, тележки с завтраком. Лежу тихонько, замираю, задерживаю дыхание и прислушиваюсь. Мягкое, ровное дыхание. Близко. Неужели я вырубилась прошлым вечером? Неужели у меня в комнате Следящий? Если так, то он не столько следит, сколько спит. В другом направлении негромкие, но бодрые звуки, то оживающие, то затихающие, как музыка. Птицы? Что-то теплое у моих ног. Я не в больничной палате. Память возвращается, и я открываю глаза. Никакого Следящего на другой кровати – там спит Эми. Дышит глубоко, как и Себастиан у моих ног. Может быть, она тоже Следящий, но только иного рода? Тихонько соскальзываю с кровати, подхожу к окну и отвожу штору. Рассвет. Красные мазки по небу, розовые завитушки облаков, как металлические стружки, свет, сияющий на листьях и влажной траве, буйные разливы цвета. Оранжевый, золотой, красный и все прочее. Красота. В больнице мое окно выходило на запад. Я видела закаты, блокированные, правда, зданиями, но никогда – рассвет. Птахи не одни, у них есть друзья, и когда они присоединяются, негромкая поначалу песня набирает силу. Я толкаю окно, раскрываю шире, высовываюсь и дышу. Воздух свежий, без металлического привкуса, без запаха дезинфицирующих средств. В нем сырость зелени, сада и полей за ним, мерцающих в раннем свете. Я знаю, хотя не знаю откуда: город – не мое. Я была – и есть – деревенской девчонкой. Иначе и быть не может. Вот почему это место больше похоже на дом. Нет, не похоже на дом, оно и есть дом – на вчера, сегодня, завтра и еще много-много дней в будущем. Но еще раньше я стала той, кто я есть сейчас. Доктор Лизандер говорит, что мое подсознание рождает вещи, проверить достоверность которых невозможно. Незнакомое следует познавать через логику и здравый смысл, так же как диаграммы, карты и лица, которые я рисую. Внизу – блестящая трава, опавшие листья до невозможности насыщенных оттенков и растянувшиеся вдоль дома увядающие цветы. Все так и просит – возьми, перенеси на бумагу. Я осторожно закрываю окно и прохожу через комнату. Эми не шевелится, только грудь едва заметно поднимается и опускается в размеренном ритме. С кровати за мной наблюдают два зеленых глаза. – Мяу! – Шшшш. Не разбуди Эми, – шепчу я и провожу ладонью по меховой спинке Себастиана. Он потягивается и зевает. Где мои принадлежности для рисования? Сумку разбирала накануне Эми, а я в общей суете растерялась и не обратила должного внимания, куда она их положила. Выдвигаю один ящик, потом другой. Осторожно и тихо. И наконец нахожу – папку с рисунками, карандаши и блокнот для набросков. Вынимаю все и обнаруживаю под папкой шоколадки – прощальный подарок от медсестер десятого этажа в то последнее утро. С удивлением сознаю, что это было всего лишь вчера. А кажется, намного раньше, и воспринимается как часть прошлого. Уровень – 6.1. Во всяком случае, не ниже. Так что шоколадка мне сейчас не нужна. С другой стороны, разве всегда требуется какой-то предлог? Я разворачиваю обертку. – Интересный вариант для завтрака. – Эми садится и зевает. – Так ты ранняя пташка? Смотрю на нее непонимающе. – Ты всегда встаешь рано? Задумываюсь. – Наверно, да. Хотя, может быть, это потому, что в больнице по-другому нельзя. – Ох, да. Помню этот жуткий утренний звонок. Завтрак в шесть утра. – Она ежится. – Хочешь? – Я протягиваю шоколадку. – Мммм, соблазнительно. Может быть, позже, когда совсем проснусь. А это что? – Эми смотрит на папку у меня в руке. – Мои рисунки. – Можно посмотреть? Колеблюсь. Вообще-то я редко показываю рисунки кому-то, хотя доктор Лизандер настаивала на том, чтобы проверять их более-менее регулярно. – Если не хочешь, не надо. Ты вовсе не обязана это делать. Я сажусь рядом с ней, раскрываю папку и достаю листы. Эми смотрит на верхний и ахает. Это мой автопортрет. На нем я, но другая: одна половина лица – как отражение в зеркале, а другая половина показана без кожи, и глазное яблоко свешивается из пустой глазницы. – Можно? – Она протягивает руку, и я подаю ей рисунок. Вот только раньше сверху лежал другой. Начинаю перебирать листы. – У тебя так хорошо получается. Поразительно. В папке не все, и сама стопка не такая толстая, какой должна быть. Где же остальные? – Что-то не так? – Нескольких недостает. – Уверена? Я киваю. Просматриваю еще раз, медленнее, не торопясь. Те, на которых я, моя комната, воображаемые места и люди, на месте, а вот многих других нет. – Уверена. Пропала почти половина. – Что там было? – Всякое разное. Медсестры. Мой больничный этаж. Карты разных мест. Доктор Лизандер. И… – Ты сказала, доктор Лизандер? – Эми смотрит на меня удивленными глазами. Я киваю, продолжая просматривать рисунки, почти уверенная, что если поискать внимательнее, то они найдутся. – Та самая доктор Лизандер? Ты и вправду ее знаешь? Я больше не ищу. Хватит. Их здесь нет. Пропали. Бзззз. Предупреждение с запястья. 4.3, и падение продолжается. Эми обнимает меня за плечи. Я дрожу, но не от холода. Кто же мог так со мной поступить? Забрать то единственное, что действительно принадлежит мне. – Ты ведь можешь нарисовать еще? Можешь? 3.9… – Кайла! Эми трясет меня. – Подними голову! Я отрываю взгляд от автопортрета, от мертвого глаза в пустой глазнице. Смотрю на Эми. В ее глазах страх и беспокойство за меня. 3.4… – Кайла, ты можешь нарисовать меня. Прямо сейчас. Она вытягивает блокнот, сует мне в руку карандаш. И я рисую.