Ближайшей страной, у берегов которой пропала Винсент, была Мавритания, но инцидент случился в международных водах, поэтому Мавританию он не слишком заботил. Винсент была родом из Канады, капитан корабля был австралийцем, Джеффри Белл – британцем, остальные члены экипажа – граждане Германии, Латвии и Филиппин. Корабль шел под флагом Панамы и с юридической точки зрения был плавучей частью панамской территории, но, разумеется, у Панамы не было ни желания, ни возможностей расследовать пропажу человека у западного побережья Африки. Она исчезла в никуда, потерялась в безымянном пространстве между странами. Леон встретился с Майклом Сапарелли на борту самолета в Германию. За две минуты до того, как закрыли двери, вместе с несколькими опаздывающими пассажирами в салон ворвался запыхавшийся и раскрасневшийся мужчина на пороге среднего возраста и плюхнулся на сиденье рядом с ним. – Охранники на досмотре были просто сумасшедшие, – сообщил он Леону. – Причем не в том смысле, что очень строгие, а буквально выжившие из ума. Они вручную проверяли сэндвичи. – Он протянул ему руку. – Извините. Добрый день. Я Майкл Сапарелли. – Приятно познакомиться. Я Леон Превант. – Вы же когда-то были воином дороги? – Был, уже давно. – Раньше я даже не замечал, как пересекал океан. – Лично я не выносил частых поездок. Для меня идеальные выходные – это когда вообще не нужно выходить из дома. Ну что ж. В чем ваша роль в этом деле? В этот момент к ним подошел стюард с напитками, и возникла пауза, пока Сапарелли заказывал кофе, а Леон – имбирный лимонад со льдом. – Отвечая на ваш вопрос, – просто наблюдатель. Вы проводите допрос, а я сижу и смотрю. – Правильный ответ, – сказал Сапарелли. – Я могу выносить только напарников, которые молчат. – Я понял, – сказал Леон как можно более дружелюбным тоном. Сапарелли стал рыться в своем багаже. У него была большая сумка в стиле молодых людей лет двадцати с чем-то в кедах Converse, имеющих обыкновение доезжать в метро до Бруклина, но внезапно Леон осознал, что слишком долго не был в Нью-Йорке, и эти хипстеры за двадцать из его воспоминаний успели стать людьми среднего возраста. Они превратились в Сапарелли. – Я поискал информацию про Джеффри Белла, – сказал Сапарелли. Он извлек из сумки записную книжку со страницами, которые были усеяны миниатюрными печатными буквами. – Похоже, когда его брали на работу, никто не изучил его биографию. – А это входит в стандартную процедуру? – Да, они должны это делать. Кто-то там облажался. В общем, я задействовал местные контакты, чтобы поднять записи об арестах, и похоже, что еще в Ньюкасле он был замешан в насилии. Ничего особенно ужасного, но его дважды арестовывали за драки в баре за год до того, как он стал работать в море. – Вероятно, мы должны это учесть, – сказал Леон. – Вот так удача, правда? Можно только надеяться, что не раскопаем чего-нибудь похуже. Остаток рейса они почти не разговаривали. Леон снова перечитывал файлы, хотя и без того запомнил их содержание. Он изучил фотографию с бейджа Винсент Смит. У него оставались сомнения. Казалось вполне логичным, что Винсент Алкайтис и Винсент Смит – один и тот же человек, но гламурная девушка рядом с Джонатаном Алкайтисом на старых фото в интернете имела лишь отдаленное сходство с коротко стриженной, неулыбчивой женщиной средних лет на бейдже. Жена Алкайтиса стала поваром на контейнеровозе – такой поворот казался неправдоподобным, но если это и впрямь был один и тот же человек, возможно, она сделала ставку как раз на неправдоподобность; будь он женой Алкайтиса, подумал Леон, он бы тоже захотел уйти в море. Он бы захотел сбежать с планеты Земля. Когда он перечитал все файлы, то взялся за журналы, купленные в аэропорту; отчасти потому, что находил их интересными, и отчасти ради того, чтобы произвести на Сапарелли впечатление серьезного человека, читающего Economist и Foreign Policy. Возможно, он разыгрывал спектакль, выставлял себя в лучшем свете и прочее, но, надевая костюм и причесываясь, люди преследует примерно такую же цель. Сапарелли тем временем что-то набирал на телефоне и читал Ницше. В аэропорту Бремена Леона и Сапарелли встретил черный автомобиль, который повез их под низким серым небом на север, через прелестные районы Бременхавена с домиками из красного кирпича, прямиком в то место, о котором все говорили в судоходстве, когда упоминали этот город: огромный терминал между морем и городом, не совсем в Германии и не где-нибудь еще, а в одном из пограничных пространств, что размножились на нашей земле. Когда Леон был моложе, он проводил много времени в подобных местах, но теперь, шагая рядом с Сапарелли и охраной на Neptune Cumberland, он будто гнался за призраком своей прошлой жизни. Он был здесь самозванцем. Ему стало не по себе, когда перед ним вырос корабль, спустя неделю после того, как он столько раз слышал и видел его название. Над их головами работали краны, поднимая с подвесных мостов и трюмов грузовые контейнеры размером с комнату. Корабль был выкрашен в такой же скучный красный цвет, как и все суда Neptune-Avramidis; после того как его наполовину разгрузили, он высоко поднялся над водой. На берегу Леона и Сапарелли встретили два матроса с несчастными лицами и сопроводили их до моста. Моральный дух на корабле несколько сломлен, подтвердил капитан, австралиец лет шестидесяти, глубоко потрясенный случившимся. Он разделял подозрения многих других о том, что Джеффри Белл причастен к исчезновению Винсент. – Он вам когда-нибудь доставлял неприятности? – спросил Сапарелли. Они сидели втроем за столом в каюте капитана и наблюдали за движением кранов и контейнеров за окном, пока по одной и той же схеме шел допрос: Сапарелли разговаривал с интервьюируемым, а Леон писал заметки и чувствовал себя глубоко лишним. – Нет, неприятностей он никогда не доставлял. Но был немного со странностями, так сказать. Слегка сторонился других. Не особо общался с людьми. Свою работу выполнял хорошо, но мало с кем разговаривал. У меня было впечатление, что другие парни его не сильно любят. – Ясно. Насколько я знаю, в день, когда она исчезла, была плохая погода. – Сильный шторм, – подтвердил капитан. – На палубу запретили выходить. Другие интервью: «Я однажды видел, как они держались за руки на палубе, – сообщил старший помощник. – Но они никогда не сходили на берег вместе. Смит обычно уезжала одна на три месяца. Такое ощущение, что иногда они были парой, а иногда нет». «Они были довольно скрытные, – рассказывал главный инженер. – То есть все знали, что они встречаются; когда торчишь на корабле, все все знают друг про друга, но они не выставляли свои отношения напоказ». «А вы знали, что она была художница? – спросил третий помощник капитана, напарник Джеффри Белла. – Или не знаю, как сказать точнее. Она делала всякий видеоарт, по-моему, довольно прикольный». – Она хорошо работала, – сказал стюард, бывший начальник Винсент. Его звали Мендоза. – Вообще-то даже очень хорошо. Она любила свою работу. Мне нравилось с ней работать. Никогда не жаловалась ни на что, отлично справлялась, со всеми ладила. Может, немного странная была. Любила снимать видео ни о чем. – Ни о чем? – переспросил Сапарелли, его ручка застыла над блокнотом. Мендоза кивнул. – То есть как это? – То есть буквально стояла на палубе и снимала сраный океан, – ответил стюард. – Пардон за выражение. Никогда в жизни такого не видел. Однажды я увидел, как она стояла и снимала, и спросил, что она делает, но… – Но? – Она просто пожала плечами и стояла там дальше. – Он замолчал и уставился в пол. – И я ее даже зауважал за это. Пускай она занималась чем-то странным, но она не считала себя обязанной кому-то что-то объяснять. – Вам никогда не казалось, что она была в депрессии? – спросил Сапарелли. Леон слышал этот вопрос в каждом интервью и уже знал, каким будет ответ. – Трудно предсказать чужую реакцию на стресс, но если бы вам сказали, что она исчезла с корабля по собственной воле, спрыгнула, – вам бы показалась правдоподобной такая версия, зная ее характер? – Нет, она была счастливым человеком, – ответил Мендоза. – Она работала по девять месяцев, потом на три месяца уходила в отпуск и всегда рассказывала нам всякие захватывающие истории. Мы по большей части просто возвращались домой и надеялись, что нас хотя бы дети не забыли, но у нее не было семьи, поэтому она путешествовала. Она выходила из отпуска, я спрашивал, где она была, и она то ходила в поход в Исландии, то сплавлялась по реке в Таиланде, училась гончарному делу в Италии или еще что-нибудь. Мы подшучивали над ней. Я все спрашивал: когда ты собираешься выйти замуж, остепениться? А она смеялась и говорила: может, в следующей жизни. Над столом повисло молчание. Мендоза потер глаза. – Я говорил, что мне нравилось с ней работать? Мне очень нравилось с ней работать. Я считал ее своим другом. Знаете, как редко на работе встречаются люди, которые любят свою жизнь? – Да, – тихо ответил Сапарелли. – Знаю. Каюта Винсент осталась нетронутой с того дня, как она пропала. Постель была не заправлена. Личных вещей у нее было очень мало: кое-какие туалетные принадлежности, немного одежды, ноутбук, несколько книг. Книги были в основном о корабле «Колумбия» («Да здравствует Колумбия», «Путешествия Колумбии на северо-западном побережье» и так далее). Сапарелли быстро собрал вещи в ее чемодан и рюкзак, а Леон пролистал книги и потряс их над кроватью. Из них ничего не выпало. Леон и сам не знал, что он надеялся найти. Компрометирующие письма от Белла? Подозрительные пометки на полях? – Давайте вы возьмете рюкзак, – сказал Сапарелли, – а я заберу чемодан. Леон взял сумку, и они вышли на верхнюю палубу. Краны опускали новые контейнеры на подвесные мосты. Он вспомнил, что когда-то читал о «Колумбии», когда увидел это название. Корабль из Бостона 18-го или 19-го века. Надо потом почитать про этот корабль. Близился вечер, и краны отбрасывали на палубу причудливые тени. Несколько минут на борту запечатлелись в его памяти как необыкновенно яркие и значимые, потому что они же были последними минутами до появления Мендозы. Посреди шума, лязга, стука кранов и ящиков и постоянной вибрации двигателя Леон не замечал стюарда, пока тот не подошел вплотную. – Я провожу вас на берег, – сказал он. Они стояли рядом с трапом. – Не стоит, – сказал Сапарелли, но что-то во взгляде стюарда заставило Леона подчиниться, и он кивнул и уступил дорогу Мендозе. Сапарелли бросил на Леона раздраженный взгляд. Мендоза тихо сказал ему на ухо, когда они спускались вниз: – Я однажды видел, как он ударил женщину. Сапарелли вздрогнул. – Кто? Белл? – Пару лет назад, когда нас обоих перевели на другой корабль. На борту была одна женщина, инженер, у них с Беллом была интрижка. Как-то вечером мы жарили барбекю на палубе, и я слышал, как они ссорились с Беллом, поэтому я отвернулся, чтобы не мешать… – Постойте, – прервал его Леон, – вы собрались все вместе на палубе? – Да, это было еще до того, как на кораблях запретили распивать алкоголь. По вечерам после работы можно было спокойно выпить с коллегами, как нормальные взрослые люди. В общем, я отвернулся, притворился, что разглядываю горизонт, и вдруг услышал пощечину. – Но вы этого не видели, – сказал Сапарелли. – Я знаю, какой бывает звук от пощечины. Я быстро повернулся, и было понятно, что он ее ударил. Она стояла, прижимала руку к лицу и немного плакала, оба уставились друг на друга, как будто были в шоке. Я спросил, что за хрень у них стряслась, что происходит, а она смотрит на меня и говорит, мол, ничего, все в порядке. Я у него спросил: «Ты ее ударил?», а она: нет, мол, он меня не трогал. Хотя у нее на лице остался след от удара, явный красный отпечаток. – Ясно, – выдохнул Сапарелли. – Что сказал Белл? – Чтобы я не лез не в свое дело. Я там стоял и пытался понять, что случилось, но, раз она настаивает, что все нормально, кто я такой, чтобы спорить? Я же не видел, что, собственно, произошло. – Мендоза очень медленно спускался по ступенькам, и Леон с Сапарелли тоже замедлили шаг, чтобы его расслышать. – Она посмотрела на меня, – тихо говорил Мендоза, – посмотрела и сказала: меня никто никогда не бьет. Думаете, я бы позволила кому-то меня ударить? И я даже немного вышел из себя, потому что, да, никто не спорит, черт побери, но что я тут мог сказать? Я оставил их одних, немного отошел и услышал, как она ему сказала: «Еще раз так сделаешь, я тебя сброшу за борт». – И что дальше. Что он сказал, – глухим голосом произнес Сапарелли. – Он сказал: «Если я не сброшу тебя первым». Они дошли до конца лестницы. У Леона колотилось сердце, а Сапарелли выглядел так, словно его мутит. Леон мысленно представил отчет о произошедшем: В ходе расследования выяснилось, что ранее Джеффри Белл угрожал женщине выбросить ее за борт. – Когда это случилось? – спросил Сапарелли. – То ли восемь, то ли девять лет назад. – И с тех пор ничего подобного не происходило? – Нет, – ответил Мендоза, – но вам не кажется, что одного случая достаточно? – Вы сообщили об этом капитану?