– И в бой? – улыбнулся я. – Хотелось бы на первоначальном этапе обойтись без боя! – очень серьезно ответил Петр Дмитриевич. – Что-то вы с генералом Кирпоносом хитрое задумали! – пошутил я. – Кстати, тебе майор Белоусов привет передавал! Сказал, что был у тебя когда-то «замком». Сказал, мол, жму мозолистую руку! – Надо же! Жив, выходит, Валерий Иваныч! – оторопело сказал отец. – А я-то думал… – Что?! – Забрали его в тридцать седьмом! Вместе с нашими доблестными маршалами! – с какой-то непонятной злостью произнес прадед. Только было непонятно, на кого он злится – на «доблестных» маршалов или на тех, кто забрал Белоусова. – Значит, отпустили! Перед войной очень многих отпустили! Когда Ежова Берия сменил! – уверенно сказал я. – Блин, Игоряша, ну ты-то откуда знаешь? – с тоской в голосе спросил Петр Дмитриевич, глядя куда-то вдаль. – В разведшколе сказали! – брякнул я. – Она же числится в Наркомате внутренних дел! – Да-аааа? – Прадед повернулся ко мне всем телом и медленно произнес: – Очень, очень интересно! Потом как-нибудь подробно расскажешь! Вижу, что учили тебя на совесть, раз ты сюда добрался, да еще и на мои вопросики ответил. Давай еще один, итоговый в нашем импровизированном экзамене? – А давай! – развеселился я, радуясь тому, что удалось соскочить с опасной темы источника знаний о репрессиях. – Вот ты сказал, что прорываться прямо на восток мы не будем… А куда? – Да тут и думать особо нечего! – быстро сказал я. В голове вдруг четко проступила карта с нанесенными на нее тактическими значками. Причем карта была двойной – настоящее текущее положение обозначалось яркими цветами, а гипотетическое, из «моей» реальности, оставалось бледным, лежащим поверх эдаким бесплотным облачком. Но я впервые явственно осознал, как далеко разделились базовая и альтернативная исторические линии. То положение противоборствующих сторон, что имелось сейчас, сложилось в «моем» прошлом уже к середине августа. Но все равно – обстановка оставалась крайне опасной для советской стороны. Если бы не одно «но»… Причем «но» весомое – почти полноценная танковая дивизия того вида и штатного состава, которые появятся (или правильно говорить: появились?) только в 1943 году! Сто с лишним танков, двести стволов артиллерии на мехтяге и мотострелки в необходимом количестве, то есть около пяти тысяч. Причем все ребята опытные, обстрелянные и в настоящий момент очень злые и охочие до драки! А называется весь этот военно-полевой «цирк» – «Группа Глеймана». Если Петру Дмитриевичу завезут топливо и боеприпасы в ассортименте, он станет не просто «камешком в ботинке» у наступающих немцев, а запросто сможет решить очень важную оперативную задачу: отрезать 1-ю танковую группу Клейста, которая уже успела переправиться на левый берег Днепра и сейчас нависала над флангом Юго-Западного фронта. С севера нависал Гудериан со своей 2-й танковой группой, но прадеду его было не достать – он по другую сторону Киева. – Ну! – подбодрил меня Петр Дмитриевич. – Тебе надо бить на юго-восток, чтобы отрезать Клейста! – Твою мать! – восхищенно сказал прадед и даже от избытка чувств хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Ой, не будем трогать твою мать, мою жену… Игоряша, да ты, блин, гений! Мы целый час пытались разобрать, что нам Кирпонос предлагает, а ты за минуту задачку решил! Именно что нужно отрезать Клейста! Уничтожить его переправы! Полностью нарушить снабжение. Обратно ему под ударами авиации будет сложно вернуться! А подвижных соединений, способных прийти ему на помощь, здесь нет! – Немцы могут перебросить танки Гудериана в течение нескольких дней! – Так и войска фронта тоже не будут тихо сидеть на месте! Мы нарушаем снабжение Клейста, Маслов прижимает его к реке, а Малиновский бьет во фланг вдоль левого берега. Кирпонос сказал, что они бы и без нас начали, но с нами немчура гарантированно попадает в мешок! – В котел! – с улыбкой поправил я. – В котел! Из мешка можно выскочить, прорезав дырку, а из котла – сложнее! А если успеть захлопнуть крышку… – Да ты, Игоряша, действительно не зря учился! – Прадед порывисто меня обнял, и… мы с грохотом упали с бревна прямо к обрезу воды. К счастью, здесь оказался мягкий песочек, мы даже не ушиблись и уже через полминуты, хохоча, смахивали друг с друга налипший лесной сор. – Ладно, сынок! Посидели, поболтали, я с тобой прямо душой отдохнул… Растет наследник!!! Но пора мне в штаб… Через десять минут начнут подходить комдивы, комбриги, комполка, комбаты… Будем им приказы раздавать и зоны ответственности нарезать… – Пошли, пап, ничего не поделаешь, время военное! На обратном пути Петр Дмитриевич машинально спросил: – Ты мать-то видел? – Не довелось, прости! – ответил я с оттенком вины. – У нас в ШОН с увольнительными строго – их просто нет! – А позвонить? – нахмурился подполковник. – Позвонить смог? Мать ведь волнуется! – Позвонил, конечно! Связь отличная была! И про встречу с тобой рассказал, и про эвакуацию, и про учебу… – Надеюсь, ты… – Про уничтоженный эшелон и убитых детей – не стал рассказывать! И про мои три контузии – тоже! А про школу сказал, что она дипломатическая и пока я доучусь – война кончится! – Вот молодец!!! – откровенно обрадовался прадед. – Надьку лучше не волновать, а то она… мама-то наша… сердечница… Ты не знал? – Нет! – Я реально был не в курсе. – Откуда? Вы же меня пацаном считали, в семейные тайны не посвящали! – Да какие там тайны, о чем ты! – отмахнулся Петр Дмитриевич. – Разве что про маму… Да, пацаном считали… Быстро ты вымахал, повзрослел, возмужал… Настоящий воин! Наверное, и фрицев парочку прибил? – Сто пятьдесят шесть! – без всякого бахвальства, просто озвучивая статистику, сказал я. – Чего? – не врубился Петр Дмитриевич. – Чего сто пятьдесят шесть? – Убитых фрицев на моем счету! – пожал я плечами. – А если считать со вчерашними упырями – на восемь штук больше! Но для чистоты статистики буду вести отдельные колонки – для фрицев и местных упырей. Не стоит смешивать работу и хобби! Подполковник явно охуел от такого модернизма, и до самых мостков мы шли молча. Сейчас банно-прачечными делами занималась другая часть. А эти красноармейцы были почему-то постарше – все около тридцати лет, почти все усатые, коренастые, небольшого роста. Почти как гномы. И стирали они, кроме белья, гимнастерок и шаровар еще и комбинезоны. Задумчивость прадеда прервал с рапортом подскочивший мужик, весь заросший густым черным волосом. – Товарищ подполковник! Первый взвод первой роты первого батальона пятнадцатой танковой бригады проводит банно-прачечные мероприятия согласно вашему распоряжению! Больных среди личного состава нет, вверенная техника исправна! Доложил капитан Маркарян! – Вольно! – козырнул на полном автомате дед, похоже так и не переваривший полученную информацию об убитых мной врагах. Даже не глядя на капитана, Петр Дмитриевич поднялся к идущей, похоже, через весь лесной лагерь тропинке и только тут обернулся ко мне. – Прости, Игоряша, огорошил ты меня… – смущенно сказал боевой красный командир и, кашлянув, замолчал. Я молча стоял и смотрел на этого сильного человека, так почему-то ошарашенного наличием у сына огромного личного кладбища. Знал бы ты, прадед, сколько у меня «там» могил осталось! И своих и чужих! Чужих, к счастью, гораздо больше… А вот подполковника свалившаяся ему вдруг на голову инфа просто вымораживала. Причем, насколько я понял, он готов был «принять и простить» парочку убитых фрицев, но не мог принять полторы сотни. – И ты, сынок, ты… ничего не испытываешь? Ну, там… – Он опять смутился. Сморщился, крякнул, снял фуражку и стал зачем-то приглаживать вихор. – Вот же ж… – наконец выговорил Петр Дмитриевич. – В кои-то веки с ребенком о серьезных вещах решил поговорить… Поговорил, блядь! – Да что там говорить, пап… Стоим рядом, оба живы-здоровы. Чего еще? Или тебе убитых фрицев жалко? – Нет, конечно! – решительно сказал подполковник и, надев фуражку, снова обнял меня одной рукой за плечи и повел по тропинке в направлении штаба. – Ты большой молодец, сынок! И врагов ты правильно истребляешь, но… – Тебя смущает, что я счет веду? – наконец догадался я. Да, в этом времени такая статистика для нормальных людей кажется проявлением какого-то психического отклонения. Интересно, а как же тогда зарубки на прикладах снайперов? Или они позже появятся, когда мера озверения с обоих сторон возрастет? А то, блядь, она сейчас на низкой отметке! – Немного… да… – медленно выговорил прадед и вздохнул. – Впрочем, ведем ведь мы журнал боевых действий, где пишем количество уничтоженных вражеских машин, танков, орудий и личного состава! Так ведь и ты по тому же примеру… Ладно, проехали, сынок… Давай сменим тему… А вот упомянутые тобой упыри – это кто? – Местные коллаборанты, предатели, пошедшие на службу врагу. Они тут у тебя под боком ловушку для окруженцев устроили: заманивали уставших красноармейцев на хутор, кормили-поили, добавляли маковой настойки, а когда бедолаги засыпали – связывали и сдавали немцам. Или на месте убивали. – И ты их?.. – почему-то шепотом спросил прадед. – Да, вчера всех прикончили, а хутор спалили! Спасли твоего лейтенанта Ерке и с ним еще несколько командиров и красноармейцев! – Молодец, Игоряша! – искренне сказал Петр Дмитриевич. – Все-таки, наверное, я правильного сына воспитал! – А как же, пап! – рассмеялся я. Мы уже пришли – недалеко виднелась штабная палатка. – А куда ты моих старших товарищей отправил, пап? – В распоряжение капитана Кудрявцева! Они сами попросились. Захотели помочь в работе над посадочной полосой. Это тебе вот туда, налево. Порядка двухсот метров. Увидишь ельник, а через него как бы такой туннель – нечто вроде просеки, только с «крышей» из спутанных веток. Вот как пройдешь по этому туннелю, откроется старая гарь – участок, где пожар случился. Там они и должны работать! – Спасибо, пап! Удачи тебе, товарищ командующий!!! Петр Дмитриевич коротко рассмеялся над тем, как я его титуловал, хлопнул меня по плечу и быстрым шагом пошел к палатке. Я проводил его взглядом до самого входа – железный мужик, ни разу не оглянулся, видимо уже полностью переключившись в режим «работа». Можно сколько угодно расписывать свои чувства, клясться в любви и верности, а в душе оставаться холодным и равнодушным подлецом, отменно уяснившим простые правила словесного обмана – посули, пообещай, наплети всякого, чтобы тебе поверили, – и получай дивиденды с легковерных лохов. Ей-богу, глаза человечьи куда честней языка – они выражают именно то, что у тебя за душой. А когда ты расположен к человеку и он прекрасно знает об этом, к чему разговоры? Все и так ясно… Вот как мне сейчас. Мне было отчетливо видно, что прадед немного стесняется своей любви к сыну, отчего бывает неуклюж и косноязычен, зато искренен. И мне оказалось очень приятно называть его папой – я словно вернулся во времени назад (хотя куда мне еще раз нырять в речку Хронос!) и ощущал Петра Дмитриевича своим настоящим отцом, тем, с которым в реальности я так и не посидел рядом. Нет, тут ничего такого «психического» не происходило, я прекрасно понимал, что прадед – это прадед, но ощущение от этого не терялось, не умалялось нисколько. Я словно участвовал в добром розыгрыше подполковника, когда лишь он один не знал, что жизнь, видимая им, чуть-чуть фальшива. Мне так нравилось! Да и разве я обманывал прадеда по полной? Нет же! Я ведь действительно его родственник, правнук. Душой. А телом – сын. Но душа млела… Это ведь мое появление здесь спасло подполковника Петра Дмитриевича Глеймана. Ведь в той, «реальной», истории прадед сгинул без вести еще в июле, а юный дед с тяжелой контузией остался на оккупированной территории и стал инвалидом в 18 лет. А тут оба живы-здоровы! Ну, за тело деда я личную ответственность несу, хотя и чуть не угробил его несколько раз. А вот как прадед выжил? Что из моих «подвигов» на это повлияло? Ведь по-настоящему героических поступков я не совершил, Гудериана до сих пор не прибил, промежуточный патрон не изобрел, командирскую башенку на «Т-34» не приклепал. Просто дрался с фашистами, уменьшая поголовье их вонючего стада на родной земле. Но вот как-то пересеклись мировые линии прадеда и мои, сплелись неким образом, и река Хронос чуть-чуть поменяла русло. На какую-то встречу Глейман чуть-чуть опоздал, куда-то, наоборот, пришел чуть раньше, где-то пуля или осколок, предназначенные ему, пролетели через пустое место, а не через теплую человеческую плоть… А теперь прадед во главе мощнейшей танковой группировки нависает над тылами группы Клейста. И если задуманная штабом фронта операция удастся, то никакого окружения Киевского выступа – крупнейшей катастрофы 1941 года – просто не будет! Проводив глазами Петра Дмитриевича, я привычно закинул на плечо «АВС» и пошагал по указанной тропе. Заряд бодрости еще не покинул меня, мною владела жажда деятельности – хотелось побыстрее провернуть массу дел, поскорее собрать все здешние силы в кулак и вырваться из душащего окружения.