Я, признаюсь, думаю, что ослышался. Переспрашиваю: «Сколько, говорите, лет?» Он отвечает: «Сколько я сказал, столько и служим. Три тысячи пятьсот лет». Остальные трое головами кивают: дескать, правильно старший говорит. «Батюшки, думаю, не хватало мне одного сумасшедшего — ещё четырёх подвалило!» Но я разговор продолжаю, как с нормальными пассажирами. Я говорю: «Что это за безобразие! Столько лет служите, а хозяин вам даже спецовки простой не справил. Ходите, простите, нагишом!» Старший отвечает: «Мы в спецовке не нуждаемся. Мы даже не знаем, что это такое». Я тогда говорю: «Странно слышать подобное от человека с таким приличным производственным стажем. Вы, вероятно, не здешние? Вы где постоянно проживаете?» Тот отвечает: «Мы сейчас из древней Аравии». Я говорю: «Тогда мне всё понятно. Вот седьмое купе. Постучите». Сразу выходит тот самый старичок, и тут все его сотрудники падают на коленки и протягивают ему свои кушанья и напитки. А я отзываю старичка в сторону и говорю: «Гражданин пассажир, это ваши сотрудники?» Старик говорит: «Да, мои». Тогда я ему говорю: «Они без билетов едут, за это с них полагается штраф. Вы как, согласны уплатить?» Старик говорит: «Согласен хоть сейчас. Ты только скажи, что это такое — штраф?» Я вижу, старичок довольно благоразумный, и шёпотом ему объясняю: «Тут у вас один служащий ума лишился. Он говорит, что служит у вас три с половиной тысячи лет. Согласитесь, что он сошёл с ума». Старик отвечает: «Не могу согласиться, поскольку он не врёт. Да, верно, три тысячи пятьсот лет. Даже немного больше, поскольку мне, говорит, было лет двести — двести тридцать, когда я стал повелевать ими». Я тогда старику заявляю: «Перестаньте надо мной смеяться! Это неприлично в вашем возрасте. Платите немедленно штраф, или я их ссажу на ближайшей станции! И вообще вы мне подозрительны, что ездите без багажа в такой дальний путь». Старик спрашивает: «Это что такое — багаж?» Я отвечаю: «Ну, узлы, чемоданы и так далее». Старик смеётся. «Что же ты, говорит, о проводник, выдумываешь, что у меня нет багажа? Посмотри-ка полки!» Смотрю, а на полках полным-полно багажа. Только что смотрел — ничего не было. И вдруг — на тебе! — масса чемоданов, уйма узлов. Я тогда говорю: «Тут, гражданин пассажир, что-то неладно. Платите поскорей штраф, а на следующей остановке я приведу сюда главного кондуктора — пускай разбирается. Я что-то перестаю понимать, в чём дело». Старик опять смеётся: «Какой штраф? За кого платить штраф?» Я тогда стал совсем злой, поворачиваюсь, пальцем показываю на коридор. А там никого нет! Я нарочно весь вагон обегал, всюду осмотрел. Даже след моих «зайцев» простыл. Старик говорит: «Иди, о проводник, к себе в купе!» Я и ушёл. Теперь ты понимаешь, Кузьма Егорыч, почему я тебя разбудил? Не веришь? Хочешь, я тебе дыхну, чтобы ты понял, что я совершенно трезвый? Нет, уж я обязательно… Что? Пахнет вином? Да ну тебя, Кузьма Егорыч! Чтобы я когда-нибудь в пути себе такое позволил! Я и рюмочки со вчерашнего дня не выкушал! Что говоришь: рюмочки не выкушал, а стаканчика два выпил? Ай-яй-яй, Кузьма Егорыч! Ха-ха-ха! Ух, уморил! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Знаешь что, Кузьма Егорыч? Давай споём песню. Что? Пассажиров разбудим? А мы тихо. Бывали дни весёлые, Гулял я, молодец… Ладно, ладно, лягу спать. Я, брат Кузьма Егорыч, человек смирный. Лечь спать? Пожалуйста, с удовольствием лягу. Спокойной ночи, Кузьма Егорыч… За час до прибытия поезда в Одессу проводник пришёл в седьмое купе убирать постели. Хоттабыч его угостил яблоками. — В Москве, наверно, покупали, в «Гастрономе?" с уважением сказал проводник и спрятал яблоки в карман для своего сынишки. — Редкая в это время года вещь — яблоки, — продолжал он. — Большое вам спасибо, гражданин! Было очевидно, что он ничегошеньки не помнил о том, что произошло с ним на перегоне Нара — Малый Ярославец. Когда он покинул купе, Женя восхищённо крякнул: — А молодец всё-таки Волька! — Зачем это слово «всё-таки?»-сказал Хоттабыч. — Оно совершенно излишне. Волька ибн Алёша — явный молодец, и его предложение, вне всяких сомнений, достойно похвал. Так как читателям нашей повести, возможно, не совсем понятен смысл приведённой только что краткой беседы, спешим разъяснить. Когда ночью сбитый с толку проводник покинул седьмое купе, Волька обратился к Хоттабычу: — Можно ли так сделать, чтобы проводник всё забыл? — Это сущий пустяк для меня, о Волька. — Так сделай это и как можно скорее. Он тогда ляжет спать, а утром проснётся и ничего не будет помнить. — Превосходно, о сокровищница благоразумия! — восхитился Хоттабыч, махнул рукой и сделал так, что проводник вдруг стал пьяным. Это произошло как раз в тот момент, когда проводник дыхнул в лицо своему сменщику, Кузьме Егорычу. XLIII. НЕИЗВЕСТНЫЙ ПАРУСНИК На прогулочной палубе теплохода «Колхида», совершавшего очередной рейс из Одессы в Батуми, стояли, опершись о перила и неторопливо беседуя, несколько пассажиров. Тихо громыхали где-то глубоко, в самой середине судна, мощные дизели, мечтательно шелестела вода, плескавшаяся о высокие борта теплохода, наверху, над головой, озабоченно попискивала судовая рация. — Очень обидно, знаете ли, — сказал один из пассажиров, — что исчезли большие парусные суда, эти белокрылые красавцы. С какой радостью я очутился бы сейчас на настоящем парусном судне, на фрегате, что ли… Наслаждаться видом тугих белоснежных парусов, слушать поскрипывание могучих и в то же время изящных и стройных мачт, восхищённо следить за тем, как по приказу шкипера команда молниеносно разбегается по разным мачтам, реям… и как их ещё там называют. Хоть бы раз удалось мне видеть настоящий парусник! Только чтоб был настоящий парусник. А то в нынешние времена даже какой-нибудь «дубок» — и тот, видите ли, заводит себе моторчик, хотя — обращаю ваше внимание — считается парусным судном.