Уроки живописи Оставив опального министра в тягостных раздумьях, плотно закрыв дверь и приказав выставить посты как у дверей, так и под окнами кабинета, император обратил внимание на непривычное, не по-кавказски бесстрастное выражение лица статс-секретаря. Ратиев выглядел, как школяр, подобравший по дороге домой бездомного котенка и мечтающий уговорить родителей «усыновить» бедолагу. – Николай Александрович, вас в библиотеке ждут-с… – Что, репортеры уже здесь? – И репортеры – тоже… Пропустив мимо ушей странный речевой оборот и списав его на хроническую усталость Ратиева, император быстрым шагом направился к дверям библиотеки, распахнул их, опережая вестового, и застыл на пороге, пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями. В строгом кожаном кресле, прямо напротив входа, примостились три крохи, мал мала меньше, взирающие на него с трогательной смесью робости, грусти и надежды… Словом, такие глаза бывают только у любящих женщин и домашних животных. Императору показалось, что он падает в огромную воронку, с неимоверной скоростью закручивающую в тугую спираль дни, месяцы, годы, возвращая его к предмету своего обожания – к своей первой дочке Светлане, которую он до совершеннолетия называл Сетанкой (так она сама себя звала в детстве, а еще воробышком и хозяйкой), единственному человеку, которому позволялось отдавать приказы первому человеку в стране. Светлана писала отцу очаровательно неуверенным детским почерком, подписывалась и кнопками вешала на стену в столовой около телефонов свои «распоряжения». И не было случая, чтоб папа отказал дочери. 15 апреля 1934 года Приказываю тебе повести меня с собой в театр. 10 мая 1934 года Секретарю № 1 тов. Сталину И. В. Приказываю тебе позволить мне поехать завтра в Зубалово. И ответ: «Покоряюсь. И. Сталин». 15 декабря 1938 года Папа! Ввиду того, что сейчас уже мороз, приказываю носить шубу. И неизменная подпись «Сетанка-хозяйка». Одна из последних Май 1941 года Мой дорогой секретаришка, спешу Вас уведомить, что Ваша хозяйка написала сочинение на «отлично!». Таким образом, первое испытание сдано, завтра сдаю второе. Кушайте и пейте на здоровье. Целую крепко папочку 1000 раз. Секретарям привет. Хозяйка. На это «послание» была наложена «резолюция»: «Приветствуем нашу хозяйку! За секретаришек – папка И. Сталин». Он подписывался под ее «приказами»: «Слушаюсь», «Покоряюсь», «Согласен» или «Будет исполнено». И действительно слушался, соглашался, исполнял… Соратники и родственники всемогущего генсека знали: если тот был молчалив или угрюм, упоминание о Светлане немедленно меняло его расположение духа. Он относился к ней с той безудержной лаской, которая должна была компенсировать жесткость, необходимую на службе. Проявление нежности было убежищем от ужасов Гражданской войны, начавшейся для него после революции, но так никогда и не закончившейся. Любовь к маленькому родному человечку не давала окончательно зачерстветь, осатанеть, превратиться в бездушную функцию, придаток государственного механизма, сконструированного им самим. Поэтому он всегда находил время, чтобы черкнуть хотя бы несколько слов объекту своего обожания: «Здравствуй, моя воробушка! Не обижайся на меня, что не сразу ответил. Я был очень занят. Я жив, здоров, чувствую себя хорошо. Целую мою воробушку крепко-накрепко». В ворохе разноцветных воспоминаний новогодней игрушкой среди мишуры остался день рождения дочки в феврале 1932 года, когда ей исполнилось шесть лет. Справляли на квартире в Кремле – было полно детей. Ставили детский концерт: немецкие и русские стихи, куплеты про ударников и двурушников, украинский гопак в самодельных национальных костюмах, сделанных из марли и цветной бумаги. Приемный сын Артем Сергеев, накрытый ковром из медвежьей шкуры, стоя на четвереньках, изображал медведя, кто-то читал басню Крылова. Публика неистовствовала. По стенам были развешены детские стенгазеты и рисунки. А потом вся орава – и дети, и родители – отправились в столовую. Генеральный секретарь принимал в действе самое живое участие: декламировал стихи, пел, исполнял желания… Все это врезалось в память навсегда, и она сейчас закручивала, захватывала и несла императора в свою спираль времени, превращая в безвольного мемориального послушника. Присутствующие в библиотеке журналисты, как, впрочем, и сопровождающая девочек Мария Федоровна, не ведали, какие бури бушуют в душе императора. Появившись в проеме распахнутой двери, он вдруг застыл, как очарованный странник, долгую минуту стоял неподвижно, удивленно моргая. Потом на щеках монарха проступил румянец, в глазах зажегся лукавый огонек, и, одернув мундир, он совершенно неожиданно, почти строевым шагом подошел к смутившимся княжнам и вполне серьезным тоном торжественно отрапортовал: – Ваши императорские высочества! Во вверенном мне государстве в настоящее время производится расчистка авгиевых конюшен, вытряхивается пыль, выметается мусор, вылавливаются и изолируются хулиганы. Не хватает заботливых женских рук, поэтому очень надеюсь на вашу помощь. Разрешите присесть и присутствовать? Из троих смущенных девчонок первой сориентировалась старшая. Зардевшись, как маков цвет, она потупила глаза и тихо, почти про себя прошептала: – Разрешаем. Сестры молчали и с интересом наблюдали из-под длинных ресниц за развитием ситуации. Получив разрешение, император присел на краешек стула и тихо скомандовал: – А теперь, сударыни, все, кто хочет помочь, – бегом ко мне! Радостно взвизгнув, девчонки, довольные оказанным вниманием и тем, что можно наконец подвигаться, рванулись к монарху и живо забрались на колени, победно оглядывая библиотеку с новой позиции. Малышку, сползающую осторожно и кряхтя с высокого кресла, император подхватил на руки и усадил на плечи. Теперь он выглядел, как новогодняя елка, обвешанная живыми игрушками, копошащимися и усаживающимися поудобнее. – Где ты был так долго? – требовательно спросила средняя, Татьяна. – О! Это длинная история, – сделал большие глаза император, – устраивайтесь, я расскажу вам все по порядку… Только после этого он обратил внимание на остальных присутствующих в библиотеке репортеров, с восторгом разглядывающих приватную сцену из царской домашней жизни. – Прошу присаживаться поближе, – показал рукой император на свободные места за столом, – история может оказаться занятной не только для маленьких девочек. Учтиво подождав, когда вдовствующая императрица первая займет свое место, журналисты с удовольствием обступили стол, с интересом ожидая продолжения. – Иван Дмитриевич, – поискав глазами статс-секретаря, негромко позвал император, – будьте добры, положите на стол подаренную мне карту и распорядитесь насчет чего-нибудь горячего с вареньем и конфетами. Когда просьба была исполнена, перед присутствующими предстало изображение Европы, где каждой стране соответствовал человечек, олицетворяющий по замыслу художника ее состояние и отношение к соседям. Место России занимал бородатый косматый мужик с окровавленным ножом. К его волосатой руке была привязана молодая рыдающая девушка. – Папа, кто это? – маленький детский пальчик княжны Ольги уперся в дикаря с кинжалом. – А это, ваше высочество, так меня изображают художники в других странах, да и всех присутствующих тоже… – Но это же неправда! – щеки девочки залил яркий румянец. – Ты так считаешь? – театрально удивился император. – Но они ведь уверены: все, что нарисовано, – так и есть. И как нам теперь быть? – Надо им рассказать, что ты не такой! Что ты не будешь размахивать ножом и связывать несчастную девушку! – Хорошо, – кивнул император, – давай попробуем сделать это вместе. Я пока расскажу, где я был и что делал, а вы возьмите карандаши и нарисуйте другую карту, где будет только правда и ничего, кроме правды. Господа, – обратился он уже к журналистам, – задавайте вопросы. – Ваше императорское величество, – первым уже привычно взял слово Суворин, – а может быть, мы отложим наш разговор на более подходящее время, когда вы не будете заняты своей семьей? – Уважаемый Алексей Сергеевич, – грустно улыбнулся император, – как вы думаете, почему слова «монарх» и «монах» отличает всего одна буква? Да потому что эти два понятия почти тождественны. Монарх и монах не принадлежат себе. И для того, и для другого семья – самая большая, почти всегда недоступная роскошь. Мы, конечно, можем отложить нашу встречу, но это значит, что до ваших читателей не дойдут мои слова. При отсутствии информации ее место займут слухи. А слухи никогда не бывают положительными – это их особенность. Теперь скажите, пожалуйста, имею ли я право в свете последних событий что-либо откладывать? Суворин наклонил голову в знак согласия и опустился на свое место. Обведя глазами напряженные лица журналистов, взгляды которых были направлены на него, император решил взять инициативу в свои руки. – Первое и главное: лица, виновные в гибели людей в воскресенье, должны быть наказаны. В первую очередь это относится к организаторам беспорядков. В данном вопросе у полиции серьезные трудности, потому что предварительное расследование указывает: в Петербурге только взводили курок, а заряжали оружие и нацеливали его за пределами страны. Будет очень прискорбно, если в эту грязную игру втянуты правительства Англии, Франции и Германии… – император сделал паузу, особо подчеркнув следующие слова: – Мы очень надеемся, что этого не произойдет и наши подозрения об участии в заговоре Парижа, Берлина и Лондона не подтвердятся. Однако, как говорят в народе, надеяться надо на лучшее, а готовиться к худшему, поэтому некоторые распоряжения, – император задумался, подбирая нужные слова, – по корректировке нашего внешнеполитического курса будут сделаны немедленно. – Как вы прокомментируете заявления специалистов из берлинской клиники «Шаритэ» о вашем душевном недуге, – как будто с вызовом, произнес редактор газеты «Россия» Александр Амфитеатров. – Очень серьезно, – глядя прямо в глаза журналисту, ответил, не улыбаясь, император, – я же не могу сам объективно оценить свое состояние. Какой же сумасшедший признается, что он психически нездоров? По этой причине в настоящее время со мной рядом находятся лучшие доктора страны. Один из них присутствует на нашей встрече. Прошу любить и жаловать. Больше похожий на священника, чем на врача, Владимир Михайлович Бехтерев чуть привстал, обозначая свое местоположение, не отрываясь от свежесделанных записей. – Произошедшая трагедия вскрыла системную проблему нашего государства, – продолжал император, – вопрос дееспособности первого лица не должен приводить к вооруженному противостоянию и человеческим жертвам. Поэтому проблема экстренного управления государством в подобных случаях будет темой отдельного закона. Кроме того, не только мне, но и всем высшим должностным лицам, занимающим ответственные государственные посты, в обязательном порядке придется пройти медицинское обследование, в том числе и у психиатров, а если потребуется, и лечение… При последних словах Амфитеатров, глядевший на императора непрерывно, вздрогнул и отвел взгляд в сторону – настолько лицо и глаза монарха приняли зловещее, демоническое выражение. – И все же, – вернул себе слово Суворин, – чего ждать и к чему готовиться простым людям? – Готовиться надо к большей самостоятельности, и это независимо от результатов расследования и принятых впоследствии решений. Внутриполитическая обстановка в России не может зависеть от настроения иностранцев и от ситуации на международных рынках, которые мы объективно не можем контролировать. Поэтому уже завтра будет опубликован Манифест о государственной монополии на внешнюю торговлю. При этом экспортерам, и в первую очередь производителям зерна, будет объявлено о намерении выкупить по твердым, заранее оговоренным ценам весь урожай уже этого, 1901 года, так что на экспорт в любом случае ничего не останется. – А кто же будет теперь торговать за границей? – почти хором зашумели репортеры. – Специально подготовленные коллегии, которые под сенью государства смогут лучше защитить за рубежом права производителя, чем частные лица. – Это значит, что никто из иностранцев не сможет просто так купить наши товары? – Ну почему же? Приезжай, меняй свою валюту на рубли, получай разрешение на экспорт и вези домой. Не такие уж большие отличия. – Простите, ваше величество, – деловито откашлявшись, прогудел представитель «Биржевых ведомостей», – а что ждет в таких условиях главное достояние Российской империи – золотой рубль? – А почему вы считаете именно его главным достоянием?