Их взгляды обратились на Кёнига. – Я выбираю копьё и двустороннюю секиру! – объявил тот. – И мне надо сменить лошадь! Окружавшие его бойцы сняли охрану, растерянно стоящие в стороне оруженосцы и слуги оживились, бросились к хозяину, помогли ему спешиться, усадили на табурет и увели застоявшегося белого коня. Курт, взяв шлем, спустился с трибуны и подошел к давнему сопернику. – Странный выбор! Ты что, прошедшие годы тренировался на секирах? Это редкое оружие для поединков… – Нет, просто на мечах мы с тобой когда-то пробовали, – спокойно ответил Кёниг. – А я все эти годы жил в Италии, там больше в ходу шпаги. И с тремя своими сыновьями я тренировался на шпагах. А у тебя есть сыновья? – Есть. Я тоже с ними тренируюсь, – ответил Курт. Они разговаривали спокойно, как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Кругом бесновалась толпа в ожидании кровавого зрелища, которое являлось как бы бесплатным довеском к обычному спортивному соревнованию. Возбужденно кружились в небе и зло каркали вороны. Слуги привели коней, оруженосцы принесли тяжелые, полнотелые дубовые копья с острыми гранеными наконечниками и секиры – каждая с двумя похожими на полумесяцы лезвиями – словно распахнутые крылья адских бабочек… – И можешь быть уверен, если нашим потомкам придется встретиться в бою, мои не посрамят чести рода! – добавил Кёниг, прикидочно крутя в руке тяжелую секиру. – Разве остается честь у рода изменника и клятвопреступника? – усмехнулся Курт. – Сейчас это станет ясно! – бросил Кёниг, направляясь к своему коню. * * * Бой на копьях короче, чем подготовка к нему. Одна посадка в седло закованного в железо рыцаря требует специальной деревянной подставки, помощи трех-четырех человек и занимает несколько минут. Шефер быстрее соперника взгромоздился на коня. Может, оттого, что он сам был ловким и сильным, а может, из-за исключительной выучки и спокойствия арабского скакуна. У Кёнига эта процедура заняла немного больше времени, хотя поданный на замену белому вороной жеребец тоже стоял спокойно, не перебирал ногами и не шарахался от пыхтящих слуг, выполняющих непривычную работу грузчиков. Кстати, от смелости и дисциплинированности коня победа зависит не меньше, чем от всадника. Между тем для животных турнир лишь развлечение, подобно заурядной скачке с препятствиями: при любом исходе их ждёт поощрительная порция овса и отдых: ведь ранить коня – позор для любого рыцаря! Так что ничего плохого им, в общем-то, не грозит. Хотя тревожность хозяев и кровожадный настрой трибун передавались верным рысакам: они нервно поводили головами и прядали ушами… Всадники заканчивали последние приготовления. Выглядели они эффектно. На Шефере ловко сидели украшенные гравировкой кираса, наручи и шлем, которые хотя и уступали золоченным, с чернением и синением доспехам Нойманна, но были красивей экипировки обычных бойцов Тайной стражи. С помощью оруженосца он положил длинное копьё на передний, опорный крюк, откинутый на кирасе, а чтобы оно не «клевало» острием вниз, заправил заднюю часть под верхний крюк, после чего его вес принял на себя панцирь, и сохранять прямую посадку стало труднее, ибо тяжесть оружия клонила тело вправо. Но для боевого рыцаря это было привычно. Он получше устроил щит с летящим орлом – когда-то в Тайной страже лазутчик Курт Шефер носил прозвище Орел. Потом опустил забрало и взялся за рукоятку копья под защитной стальной воронкой. Оставалось ждать сигнала. Правда, он рассчитывал в это время сидеть в таверне за вкусным обедом и ждать добавочной порции вина, а не вступать в смертельный поединок. Но профессиональный солдат, много раз рисковавший жизнью, умеет переключаться, поэтому теперь он точно так же ждал схватки. Через несколько минут все решится, возможно, он еще и попадет в таверну… А интересно – на небесах есть таверны? Впрочем, если и есть, то вина там, скорей всего, не подают… Кёниг тоже изготовился и застыл в ожидании. В черном доспехе и на вороном коне он смотрелся как всадник Апокалипсиса… Копье у него так же было черным, и щит он поменял: теперь на белом фоне ржал, поднявшись на дыбы, черный конь! Правда, хотя внешне он выглядел весьма эффектно, что творилось у него внутри, никто не знал: в чужую душу не заглянешь, особенно когда и тело прикрыто трехмиллиметровой броней! Но то, что биться с оружием в руках лучше, чем связанным склонять голову на эшафот, было ясно каждому, и ему самому отчетливее, чем другим. Гулко ударил колокол, всадники пришпорили коней и сорвались с мест. Турниры имеют множество неписаных правил. В частности, хорошим тоном считалось сшибиться посередине ристалища, напротив центральной ложи. И, судя по скорости несущихся галопом коней, так и должно было получиться… После сигнала для Шефера все вокруг исчезло: и устроенное на ипподроме ристалище, и трибуны с главной ложей, и возбужденная толпа, и кружащиеся в небе вороны… Его мир сузился до тесного пространства внутри доспеха, и в узкую щель забрала видно было лишь несущегося навстречу черного всадника с копьем наперевес, на граненом острие которого зловеще играли отблески солнца. Да еще звук копыт прорывался в его окруженный сталью мир: «каба-дых, каба-дых, каба-дых…» Пальцы в железной рукавице крепко сжимали рукоять копья, но страха Курт не чувствовал. Сейчас он не ощущал вообще ничего – будто отрешился от всего, что находилось за его железной оболочкой, которую через несколько секунд могло пробить грозное оружие врага… А могло и не пробить! Все зависело от целого ряда обстоятельств – в принципе, бывали случаи, когда суммированные скорости и массы несущихся навстречу друг другу всадников разгоняли энергию копья до такой величины, что закаленный наконечник протыкал сталь нагрудника, словно картонку, и пронзал мягкое тело насквозь, до стальной пластины, защищающей спину от удара сзади… Но так бывало нечасто, можно сказать – редко! Чаще острие скользило по выпуклостям брони и уходило в сторону или попадало в щит, который мог остановить его или увести вбок, к тому же добротные испанские или итальянские доспехи не всегда удавалось пробить даже перпендикулярным поверхности ударом… И единственным желанием Шефера было попасть своим копьем в уязвимое место черного рыцаря, поэтому целил он Кёнигу прямо в смотровые щели шлема, чуть выше щита, которым тот был прикрыт до уровня шеи. Скорей всего, и всадник Апокалипсиса метил ему в забрало, ибо только что убил таким образом соперника даже легким и тупым копьем… А если один раз успешно перешел реку вброд, то зачем искать другой путь? Каба-дых, каба-дых, каба-дых… Дыхание обоих, казалось, вошло в резонанс с топотом копыт. Они сближались очень быстро, у зрителей на трибунах время не растягивалось, а текло, как вода сквозь пальцы, и они даже не успевали ни о чем подумать и взвесить шансы противников. Ещё мгновение, и… В последний момент Кёниг, разгадав направление удара, резко поднял щит на уровень глаз. – Крах! – копьё Шефера, ударившись об изображение вздыбленного скакуна, резко задралось, скользнуло по лобовой части шлема и ушло вверх. Защищая голову, Шефер повторил маневр противника и тоже поднял щит, но он неверно определил цель атаки: Кёниг метил в корпус, ибо опытный воин избегает одних и тех же дорог – они чреваты засадами! – Дзынь! – в ту же секунду звонко ударился наконечник копья Кёнига в левый наплечник Шефера, оказавшийся неприкрытым щитом. Но удар пришелся вскользь и оставил на миланской стали только глубокую царапину. Столкновение вышибло обоих из сёдел. Кёнигу, главным образом, досталось от своего же щита, передавшего мощный удар копья, верхним краем ему в забрало. Уперевшись в стремена, он погасил инерцию, но потерял равновесие и упал с коня. Шефера развернуло влево, и он тоже не удержался в седле. Одно копье пролетев несколько метров, воткнулось в землю, второе просто проехалось по пыли, кони налегке ускакали в разные стороны, постепенно сбавляя ход. Благодаря опытности бойцов, они избежали тяжких последствий таранных ударов и беспорядочных падений. Шефер с трудом сел и интуитивно ощупал руками шлем, словно хотел убедиться, что голова на месте – она сильно гудела: то ли от сотрясения, то ли от громогласного рёва толпы. Знатные гости вскочили с мест, размахивали руками и что-то кричали, ничем не отличаясь в этот момент от простонародья. Кёниг тоже уже сидел на земле и, опираясь на щит, пытался встать. Подбежавшие слуги помогли подняться своим хозяевам, рабочие спешно разбивали разделительный барьер, по обе стороны которого оказались враги, оруженосцы тут же поднесли им тяжелые двусторонние секиры. Веселое представление для толпы продолжалось, как и битва за жизнь между главными участниками происходящей драмы. Кёниг первым ворвался в брешь разделительного барьера и, оказавшись на стороне врага, нанес удар с дальней дистанции сверху вниз почти вертикально. Но когда держишь топор у самого конца рукоятки, то, выигрывая в расстоянии, проигрываешь в точности, да и управлять оружием гораздо сложнее! Шефер шагнул в сторону с поворотом, острый полукруглый клинок со свистом рассек воздух и, вместо того чтобы рассечь его пополам, вонзился в землю с такой силой, что «отсушил» Кёнигу руку, и тот с трудом удержал секиру. А Шефер, продолжая по инерции движение корпусом, рубанул противника в левый бок. Пробить таким ударом доспехи он, конечно, не надеялся, но рассчитывал на возможность сломать под ними ребро. Однако и это не вышло: крыло смертоносной бабочки лишь со звоном скользнуло по подставленному щиту. И началась жестокая рубка. Без прямолинейности и несложных уловок мечевого боя, без тонких, филигранных ухищрений, шпажных поединков – только грубая сила против грубой силы! Они осыпали друг друга ударами и парировали их щитами, так что звуки боя напоминали доносящийся из кузницы грохот молотов о наковальню. А когда секира попадала по латам, боец внутри чувствовал себя, как язык колокола во время набата. Но отчаянная схватка не приносила видимых результатов. Результативность боя затруднялась высоким качеством доспехов обоих рыцарей. Это не дешевые разномастные кирасы, наручи и шлемы, которые были надеты на стражников Маутендорфа одиннадцать лет назад – тогда бойцы Летучего отряда двухсторонними секирами легко разрубали сочленения столь примитивных панцирей и отрубали руку вместе с защитой, а датские топоры сминали шлемы из низкосортного железа вместе с головами… Доспехи черного рыцаря и Орла были изготовлены лучшими миланскими мастерами из непревзойденных броневых сталей, они закрывали все тело, причем детали тщательно подгонялись, а едва заметные щели между ними дополнительно закрывались наплечниками, жесткими бортиками, останавливающими меч или копье, горловыми пластинами, латными рукавицами с длинными раструбами… Добраться до мягкого, уязвимого человеческого тела было так же трудно, как съесть за победным пиршественным столом морского рака без помощи специальных щипчиков и особых вилок… Противники продолжали обмениваться ударами. – Бум! Бум! – с размаху ударялись о щит смертоносные бабочки. – Бзынь! Бзынь! – звенели лезвия, доставшие до брони. Каждая такая атака гулко отдавался под латами. Нащупывая уязвимые места, Кёниг рубанул по грудной пластине и наплечнику, и хотя не причинил заметного ущерба доспеху, но ушибы оказались довольно чувствительными, и левая рука Шефера несколько утратила подвижность. В свою очередь и он попробовал на прочность броню противника. – Бам! – ударилось лезвие прямо в сочленение между шлемом и наплечником Кёнига. Курту показалось, что он даже услышал, как хрустнули шейные позвонки врага. Но нет! То ли утомленное сознание выдавало желаемое за действительное, то ли щелкало в ушах от напряжения и недостатка кислорода. Тот ударил в ответ, и Шефер едва успел уйти с линии атаки, сделав шаг назад и вправо по диагонали с поворотом туловища и встречным косым ударом в голову, но секира в очередной раз наткнулась на щит. Если латы не имели серьезных повреждений, кроме царапин и вмятин, то щитам досталась основная масса ударов – они были изрублены и измяты, краска стерлась, от черного коня и орла остались только плохо различимые штрихи. Угол обзора через узкие щели забрала был мал, доспехи сковывали движение, воздуха сквозь отверстия в шлеме поступало недостаточно, и дышать становилось всё труднее. Сердце колотилось так, что, казалось, готово вырваться наружу, разгоряченным телам под толстым слоем подлатной одежды было нестерпимо жарко… Сил уже не было, и хотелось одного: чтобы все скорее закончилось! Вдруг Кёниг отбросил щит и, схватив секиру двумя руками, обрушил на Шефера град ударов. Курту пришлось отбивать их и щитом, и топором, при этом он все время двигался влево, чтобы не дать противнику занять устойчивую позицию. Орел понял, что Кёниг врал – он мастерски владеет секирой: перебрасывает ее из руки в руку, начинает атаку одним лезвием, а промахнувшись, тут же заканчивает другим, вдвое повышая эффективность нападения! Шефер тоже бросил щит и схватился за топорище двумя руками. Этим он несколько выгадал свободу маневра и тоже принялся рубить перед собой воздух, как дровосек рубит толстенный дуб, не давая возможности противнику подойти поближе. Чувствовалось, что черный рыцарь вымотался: атака захлебнулась, взмахи становились всё реже… Улучив момент, Шефер нанес удар снизу, лезвие просвистело перед самым забралом Кёнига, заставив его немного отступить. Курт шагнул вперед и, не перехватывая древко, вторым лезвием рубанул сверху вниз. Это мог быть сокрушительный удар, но неустойчивое положение и недостаточная сила привели к тому, что секира только скользнула по шлему, наплечнику и не причинила черному рыцарю заметного вреда. Но, к его удивлению, Кёниг уронил оружие и, как подкошенный, опрокинулся на спину. Шефер тут же наступил ему на грудь и занес секиру. – Сдавайся и проси пощады! – приказал он, думая, что говорит грозно и громко, а на самом деле только просипел еле слышно. Поверженный черный рыцарь не шевелился и ничего не отвечал. Шефер опустился рядом на колено, извлек из ножен кинжал, с трудом просунул в узкую щель между горловой пластиной и забралом, перерезал ремни крепления и снял шлем – Кёниг не подавал признаков жизни. Не понимая, в чем дело, Курт поднял свое забрало и принялся жадно вдыхать такой приятный и живительный свежий воздух, который охлаждал потное горячее лицо, врывался под доспех, остужая раскаленное тело, освежал и бодрил весь организм. Орел постепенно приходил в себя. Как сквозь уменьшающийся слой ваты до него донесся рев трибун: – Смерть ему! Смерть! Добей! А ведь совсем недавно Кёниг был кумиром этих же самых людей, они воспевали его и требовали, чтобы его пожелания были выполнены… «Земная слава быстротечна», – вспомнил он латинскую пословицу, которую учил когда-то в школе Тайной стражи. Курт смотрел, как сходит с лица поверженного рыцаря багровый румянец, вызванный тяжёлой работой боя, как сменяет его мертвенная бледность… Он не знал, сколько длилась схватка, не понимал, как скользящий удар по шлему мог убить соперника, ему были отвратительны беснующиеся зрители, требующие смерти и крови. Они явно возмущались промедлением, и он сам мог превратиться из нового кумира в отверженного изгоя. Но ему было на это наплевать. Свежий воздух добавил сил, он с трудом встал, повернулся лицом к неистовствующим трибунам, многие вскочили на ноги, чтобы лучше видеть кровавую развязку. – Смерть! Смерть! Добей! Он искал того, кто послал его на этот бой, но голова кружилась, перед глазами все плыло, и лица людей сливались с изображениями зверей на флагах особой ложи. Может, потому, что особой разницы между ними не было. Он потерял много сил, но всё-таки сумел встать, отсалютовал кинжалом и воскликнул: «Да здравствует Император!» И хотя этого восклицания никто, кроме него, не услышал, все, кому надо было понять – поняли. – Он мертв! – сказал Нойманн. – Я знаю! – кивнул Крайцнер. И даже ревущая, жаждущая крови толпа смолкла и успокоилась. Составляющие ее индивиды поняли, что все идет так, как надо, а если они чего-то не понимают, то, значит, это не их ума дело. И это тоже понимание, которое ничуть не хуже любого другого. Подоспевшие оруженосцы принялись снимать с Шефера доспехи. Рядом слуги Кёнига уныло освобождали от лат черного рыцаря. Один из оруженосцев коротко переговорил с ними и с улыбкой сообщил: – Командир, они приготовили для своего хозяина горячую воду и чистую одежду. Будут рады, если ты этим воспользуешься. Ему теперь ничего не нужно… – Это правильно! – раздался знакомый гулкий голос. – По обычаю, таково право победителя! Оказывается, сзади незаметно подошла группа особо важных гостей во главе с Нойманном. Его личный лекарь внимательно осмотрел погибшего. – Ни одной раны, ни одного серьезного ушиба! – доложил он начальнику Тайной стражи. – Не могу понять, от чего наступила смерть! Герцог многозначительно указал перстом в небо. – Божий суд свершился! – пояснил он и обнял Курта. Тот стоял с голыми ногами, в насквозь пропотевшем ватном подлатнике и чувствовал себя очень неловко. В таком виде негоже появляться перед знатными сановниками империи! – Не смущайся, Курт! – подбодрил своего заместителя начальник Тайной стражи. – Бог принял твою сторону! – Бог помогает тем, кто хорошо фехтует! – с едва заметной улыбкой сказал барон Крайцнер. – Это точно! – грубо захохотал председатель рыцарского собрания. Он надел свой легкий шлем с черным плюмажем, положил ладонь на рукоять меча и теперь, очевидно, чувствовал себя на равных с участниками смертельного поединка. Дородный седой бургомистр в бархатной, богато расшитой золотом и серебром одежде, поджав губы, смотрел в сторону – он всегда избегал щекотливых тем, судья тоже отвернулся, будто наблюдал за толпой на трибунах. – Это ваш приз, герр Шефер! – церемониймейстер протянул несколько туго набитых кошельков. – Тут и призы рыцаря Кёнига, теперь они ваши! – Но, – Курт замешкался было, но снова вмешался Нойманн: – Бери, это тоже право победителя! И вдобавок, я оплачу тебе ремонт доспехов!