— Газзи! — только и могу крикнуть я. Он смущенно хлопает невинными голубыми глазами. То на меня посмотрит, то на Клыка, замершего с каменным лицом. — Ой! Я что, что-то не то ляпнул? — Что он тут заливает! — настаивает Клык, глядя на нас с Диланом побелевшими от ярости глазами. — Да ничего особенного. Просто Ханс прилетел к нам и порол всякую околесицу. Мы за его бред не в ответе, — прищурилась я. — Поселиться в какой-то немецкой дыре и наплодить деток, — распаляется Клык. — Ага, — как ни в чем не бывало говорит Дилан, подливая масло в огонь. — Клык, — взмолилась я, — ну что ты на дыбы встаешь? Какие дети, подумай головой. У меня даже рыбки в аквариуме — и то дохнут. Но он не унимается: — Ты и Дилан? И куча детишек? Такого лица, как сейчас, у него еще не бывало. Я видела Клыка обозленным, испуганным, сгорающим от нетерпения, удивленным, короче, всяким. Но лицо его всегда оставалось непроницаемой маской. Всегда, но не сейчас. Считайте меня глухой эгоисткой, но, если честно, я втихаря радуюсь, что он так из-за меня из себя выходит. Но вслух отчаянно протестую: — Кончай наезжать! Сказано же, это Ханса идея, а мы тут ни при чем. А Дилану хоть бы что. Сидит себе развалясь и громко похрустывает костяшками пальцев. Болван! Зато у Клыка чуть дым из ноздрей не валит: — Что ж ты об этом мне раньше не сказала? Представьте себе, я даже не заорала. От моего ледяного спокойствия температура в салоне упала на несколько градусов. — И когда же, скажи на милость, я должна была тебе это доложить? После того как ты предложил мне никогда тебя не искать? Когда ты написал мне, чтобы я прекратила с тобой любые контакты? Или когда прочитала, что ты хочешь, чтобы я о тебе забыла? Не помню, когда последний раз Клык от моих слов лишался дара речи. А сейчас стоит и молчит, как истукан. Так что, считайте, настал час моего торжества. Клык провел рукой по своим стриженым волосам и смотрит на меня, будто дыру просверлить хочет. Я коротко оглянулась на онемевшую публику и вижу, что и стая, и клыковская шайка уставились на нас, будто перед ними схватка мангуста с коброй. Как же все-таки противно, что мы с Клыком сцепились, да еще у всех на виду. — Я же говорила тебе, не надо было с ней связываться, — нарушает молчание Майя. И тут меня понесло. 57 Меня совсем снесло с катушек. — А ты не лезь не в свое дело! — рявкнула я ей. Она вскочила на ноги. Спружинила, и ее готовые к атаке руки, полуприкрыв лицо, пошли вперед. — Ну-ка, давай, попробуй тронь! Ты просто психуешь, что ты больше Клыку не нужна. Кровь ударила мне в голову. — Заливай! Не потому ли он заменил меня моим же клоном? Она залилась краской и шагнула ближе ко мне. По правде говоря, измолотить эту подлюку прямо здесь на месте — именно то, что мне сейчас нужно. Надо же как-то выплеснуть распирающие меня эмоции. Сейчас я ей… Внезапно какой-то неведомой силой меня отбросило на пару шагов назад. Майю тоже отшвырнуло от меня подальше, и мы обе стоим и ошарашенно мигаем, не понимая, что произошло. Девчонка, которую в шайке Клыка все зовут Звездой, подает голос со своего места: — Значит так! Всем известно, что близняшки вечно между собой дерутся. Но вам бы лучше быть исключением из этого правила. Лично я бы много дала, чтобы у меня сестра была. — Мы тебе не близ… — в один голос отвечаем мы с Майей. И обе, нахмурившись, одновременно останавливаемся на полуслове. Скорее всего, мы не двойняшки. Но, с другой стороны, кому ж это точно известно? Может, двойняшки, а может, она — мой клон. Какая вообще-то разница между клоном и близнецом? Надо будет покопаться в Интернете на досуге. — Понятно, что вы все друг на друга злитесь. — Ангел выходит на середину прохода. — Только непонятно почему. — Она внимательно на нас смотрит. — Вы отдаете себе отчет в том, что вы тут делаете? У вас обоих по своей стае, у Клыка своя, у Макс своя. Ты, Клык, сам решил от нас уйти. Поэтому что теперь Макс делает, тебя особенно касаться не должно. А если у тебя на этот счет какое-то мнение есть, надо было раньше высказываться. Я имею в виду, пока ты был в нашей стае. Слушать Ангела мне удивительно, и Клык, как я вижу, тоже порядком обомлел. — А что она… — пытается возразить Клык, но Ангел поднимает руку с таким суровым видом, который напустить на себя может только ангелоподобная семилетняя крошка. — Я сказала, Макс может поступать так, как ей заблагорассудится. А у тебя, если ты не в стае, права голоса нет. Повторяю, в стае — есть, а коли из стаи ушел — нет. Третьего не дано. Челюсть у Клыка отвисла. Вид у него такой, как будто она семь лет молчала и наконец заговорила. Потом, отвернувшись от нее, он упал в кресло. Видно, что он дрожит от гнева. Я в шоке. Все то, что она сказала, было у меня на уме. Только ТАКИХ слов, какие нашла она, мне никогда не найти. Мне на ум ничего, кроме «Ты, Клык, гад, ты, Клык, гад» не приходит. — А ты, Макс, — Ангел поворачивается ко мне, — ты у нас командир. Не стыдно тебе так гоношиться? Пора научиться себя в руках держать. Я обалдела. — В стае Клык или не в стае, значения не имеет. Ты как была командиром, так командиром и остаешься. И нечего позволять, чтобы он или Майя тебя рассудка лишали. Или чтоб вся эта история с Диланом тебя с панталыку сбивала, будто ты лодка без руля и ветрил. Ты, Макс, — большой океанский лайнер. Вот и следуй своим курсом. — Я что? Океанский лайнер? — переспрашиваю я. Дальше слова «Майя» я уже ничего не слышала. — Вот именно, — не моргнув глазом, продолжает Ангел. — Ты — командир, лидер. И нельзя, чтобы чужими чувствами тебя, как щепку, из стороны в сторону бросало. Надо, чтобы для тебя были важны только твои чувства. Чтобы только они тобой руководили. Твои и ничьи больше. — Нельзя же не принимать во внимание того, что другие чувствуют, — пытаюсь возразить я Ангелу. Сами же меня обвиняли, что я к другим людям бесчувственная. — Все это так, — соглашается Ангел. — Но только это про другое. Про то, когда надо решать за всех. Когда решение принимается о том, как всей стае быть. А когда речь только о тебе самой идет, тогда только к себе самой прислушиваться надо. Это тебе решать, любишь ты Клыка или нет. Это тебе решать, как ты к Дилану относишься. Тебе и никому больше. Интересно, это белохалатники накачали Ангела какой-нибудь экспериментальной ДНК, от которой она толкает речи, как сорокалетняя тетка? Мне даже, как сквозь сон, кажется, что ее личико детскую округлость потеряло. Но, честно говоря, слова ее здорово мне мозги просветили и прочистили. Вот уж, воистину, устами младенца глаголет истина. — Реши наконец, с которым из них ты останешься. Или обоих пошли подальше, — завершает свою тираду Ангел. — Только реши раз и навсегда и прекрати ныть и метаться. Мне очень хочется возразить, что я не нытик. Что я здоровенный воз на себе тащу и не ною. Но, едва открыв рот, прикусываю язык. Может, все-таки есть сермяжная правда в ее словах? Может, очень даже много правды… — А я знаю одну японскую поговорку: ныть — все равно что слабость выблевывать, — не к месту демонстрирует образованность Тотал. Несколько минут сижу и думаю. Нельзя сейчас сгоряча чего-нибудь ляпнуть. Пусть все, что Ангел сказала, хоть немного в мозгу и в душе осядет. Зато, когда я наконец решаюсь взять слово, чувствую себя собранной и спокойной. Такой спокойной, какой уже долгие недели себя не помню. — Наша общая главная задача — свалить Группу Конца Света. И действовать мы должны сообща. Но когда мы с Клыком вместе, ничего хорошего из этого не получается. Поэтому, я считаю, нам надо разделиться. Чтобы у каждой группы было свое задание. Только сначала надо выработать общий план действий. — Оглядываюсь вокруг. Надж согласно кивает. Тотал вместо большого пальца поднял вверх хвост. И даже Клык слегка наклонил голову, мол, согласен. Боже, как же все-таки трудно быть взрослой! 58 — Сюда! Все сюда! Перед вами группа необычайных суперподростков! — Клык бьет в бубен, зазывая прохожих. Позади него Кейт жонглирует горящими факелами, запертым стальным сейфом и мраморной статуей. — Ну-ка, кто отыщет неподъемную тяжесть для нашей красотки?! Подходи! — кричит Клык на всю улицу. — Что ей ни дайте, ей все нипочем — подкинет, поймает и снова подкинет, и все одной левой! Первые четырнадцать лет своей жизни чего только Клык ни делал, чтобы не дай бог из толпы не выделяться. Даже полной неподвижности научился — застынет и сольется с пространством. Пройдешь — под носом его не заметишь. Так что новая роль — для него не фунт изюма. Рэчет слушает голоса в толпе и за сотни футов в округе. И мысли читает у тех, кто подходит поближе поглазеть на невиданное зрелище.