Вскоре после нашего возвращения из Египта прибыл еще один член будущей колонии. Это была девушка по имени Ло, которую Джон обнаружил в Москве. Как и другие представители ее вида, она выглядела гораздо моложе своего возраста. Она казалась еще совсем ребенком, едва вступившим в пору созревания, но на самом деле ей было семнадцать лет. Ло сбежала из дома и устроилась горничной на советском пароходе. В английском порту она сумела ускользнуть на берег и, имея на руках достаточное количество английской валюты (которую накопила еще на родине), добралась до Уэйнрайтов. По сравнению с Джоном и Нг-Ганко Ло на первый взгляд казалась более нормальной. Она могла бы сойти за младшую сестру Жаклин. Конечно, ее голова выглядела необычайно крупной, а глаза великоваты для обычного человека, но черты лица были правильными, а гладкие черные волосы – достаточно длинными, чтобы сойти за модное каре. Ло, без всякого сомнения, имела азиатское происхождение. У нее были высокие скулы, а большие глаза прятались в узкие прорези век с приподнятыми уголками. Нос был широким и плоским, как у обезьянки, а цвет кожи определенно можно было назвать желтым. Девушка казалась мне ожившей статуэткой, в которой мастер изобразил человеческое существо, стилизованное под крупную кошку. Ее тело тоже напоминало кошачье. «Такое тонкое и расслабленное, – сказал Джон. – Оно кажется хрупким, но на самом деле все состоит из стальных пружин, покрытых мягким бархатом». На несколько недель до отплытия яхты Ло поселилась в комнате, принадлежавшей раньше Анне, сестре Джона. Между нею и Пакс установились непростые, но в целом дружелюбные отношения. Ло была очень молчаливой, но я уверен, что не это было причиной беспокойства Пакс, так как ее всегда привлекали молчаливые люди. Тем не менее в присутствии Ло она, казалось, испытывала необходимость о чем-нибудь говорить, но не могла делать это естественно. Ло отвечала на все ее замечания впопад и вполне приветливо, но отчего-то казалось, что от любого ее слова Пакс только еще больше нервничала. Всякий раз, когда девушка находилась рядом, Пакс чувствовала себя неловко. Она делала глупые ошибки – клала вещи не в те ящики, неправильно пришивала пуговицы, ломала иголки и так далее. И любая работа требовала больше времени, чем обычно. Я не сумел понять, отчего Пакс было настолько неуютно рядом с Ло. Девушка действительно могла привести в замешательство неподготовленного человека, но я ожидал, что Пакс будет подготовлена к общению с ней лучше, чем кто-либо другой. Проблема была не столько в молчаливости Ло. Особенно тревожным было отсутствие какого-либо выражения на ее лице. Точнее, отсутствие смены выражений, так как отсутствие выражения само по себе отражало ее глубокую отрешенность от окружающего мира. В самых обычных ситуациях, когда любой другой человек мог бы проявить изумление, удовольствие или раздражение, а Нг-Ганко просто взорвался бы эмоциями, лицо Ло оставалось неподвижным. Поначалу я считал, что все дело в ее общей нечувствительности и, возможно, даже какой-то форме тупоумия. Но очень скоро один любопытный случай показал, насколько я ошибался. Ло открыла для себя романы и стала страстной их поклонницей – особенно произведений Джейн Остин. Она перечитывала все работы этой несравненной писательницы снова и снова, так часто, что Джон, которого интересовала совершенно другая литература, начал над ней подшучивать. Это заставило ее произнести поразительно длинную речь. «Там, откуда я родом, – ответила Ло, – не было подобных книг. Но во мне есть что-то подобное, и эти старые книги помогают мне разобраться в самой себе. Разумеется, я знаю, что они написаны самым обычным недочеловеком, но в этом есть своя прелесть. Как увлекательно преобразовывать все написанное так, чтобы оно подходило для нас! Например, если бы Джейн была знакома со мной (что, разумеется, невозможно), что она обо мне сказала бы? Я нахожу ответ на этот вопрос крайне занимательным. Разумеется, наши сознания находятся далеко вне пределов ее понимания, но ее мироощущение в какой-то мере относится и к нам. То, насколько живо и умно она описывает знакомый ей крохотный мирок, придает ему новое значение, какого он не мог бы обрести сам по себе. И я хотела бы научиться смотреть на нас, на нашу предполагаемую колонию так же, как Джейн смотрела на свое окружение. Я хочу придать нашей жизни какое-то значение, которое было бы скрыто даже от нашего ревностного и благородного лидера. Понимаешь ли, Джон, мне кажется, что нам еще многое предстоит узнать у Homo Sapiens о личности. И если ты слишком занят, то этим придется заниматься мне, иначе жизнь в колонии будет невыносимой». К моему изумлению, Джон ответил ей дружеским поцелуем. «Странный Джон, – вздохнула Ло. – Тебе еще столь многому предстоит научиться». Прочитав об этом случае, читатель может решить, что Ло не хватало чувство юмора. На самом деле это не так. Ее остроумие было беззлобным и почти незаметным. Хотя сама Ло, кажется, не умела улыбаться, она с легкостью могла рассмешить окружающих. И все же, как я уже говорил, в ней было что-то таинственное, приводившее в замешательство даже Джона. Однажды, давая мне какие-то распоряжения, касавшиеся финансовых дел, он неожиданно сказал: «Эта девчонка, несмотря на серьезное лицо, все время надо мной смеется. Она все время такая серьезная и в то же время надо всем смеется! Скажи мне, Ло, что тебя так развлекает?» На что Ло ответила: «Мой дорогой, драгоценный Джон, это ты смеешься и видишь свое отражение во мне». Основной задачей Ло в те несколько недель, что она провела в Англии, было постичь искусство медицины и ознакомиться с самыми последними работами по эмбриологии. Причину ее интереса к последней теме я узнал только значительно позже. Образование состояло частично из интенсивных занятий под руководством какого-то известного эмбриолога из ближайшего университета, частично – из долгих обсуждений темы с Джоном. По мере того как приближалось время отправления яхты, Ло становилась все более требовательной к себе. Стали проявляться признаки огромного напряжения, в котором она находилась. Мы уговаривали ее несколько дней отдохнуть. «Нет, – отвечала она. – Я обязана разобраться во всем до того, как мы отправимся в плавание. Вот тогда я стану отдыхать». Мы спросили, хорошо ли она спала. Она уклончиво что-то ответила, отчего Джон заподозрил неладное. «Ты вообще когда-нибудь спишь?» – спросил он. «Нет. И если бы это зависело от меня, я бы никогда не спала, – поколебавшись, ответила она. – Вообще-то с тех пор, когда это случилось в последний раз, прошло несколько лет. Но когда я засыпаю, то могу проспать очень долго. Если бы я могла что-то с этим сделать, я никогда не стала бы спать». На недоверчивый вопрос Джона «Отчего?» она сначала ответила с содроганием. Потом добавила, будто только придумала ответ: «Пустая трата времени. Даже если я ложусь в постель, я читаю или просто размышляю». Не помню, упоминал ли я, что все сверхнормальные люди очень мало нуждались в сне. Джон, например, отлично чувствовал себя после четырех часов сна и мог без всяких проблем бодрствовать три дня подряд. Через несколько дней после разговора с Джоном Ло не пришла утром на завтрак. Пакс обнаружила ее неподвижно лежащей в постели и, по всей видимости, спящей. «Но спит она как-то странно, – сказала Пакс. – Больше похоже на припадок. Она лежит совершенно неподвижно с закрытыми глазами и ужасным выражением страха и ярости на лице. И все время вцепляется в воротник своей рубашки». Мы пытались разбудить Ло: посадили ее в постели, обливали холодной водой, звали, трясли и щипали – все без толку. Этим вечером она начала кричать. С небольшими паузами так продолжалось всю ночь. Я все это время оставался у Уэйнрайтов. Я ничем не мог помочь, но чувствовал, что не могу просто так уйти. Вся улица в эту ночь бодрствовала. Иногда Ло издавала странные скрежещущие звуки, похожие на ворчание раненого и разозленного животного, иногда выкрикивала длинные предложения на русском, но так невнятно, что Джон не мог разобрать их значения. На утро она успокоилась и еще больше недели спала, не шелохнувшись. И наконец однажды спустилась к завтраку так, будто ничего не произошло. При этом выражение ее лица было похоже, по словам Джона, на «лицо трупа, оживленного душой, возвратившейся из ада». Сев за стол, Ло обратилась к Джону: «Теперь ты понимаешь, почему Джейн Остин нравится мне больше, чем, например, Достоевский?» Еще какое-то время ей понадобилось, чтобы восстановить силы и душевное равновесие. Как-то, уже снова вернувшись к работе, она рассказала Пакс немного о себе. Ребенком, еще до революции, она жила с семьей в небольшой деревушке за Уралом и каждую ночь спала как все. Но ей часто снились кошмары, которые, по ее словам, были невыносимо ужасными и совершенно не поддавались описанию обычными словами. Она могла только рассказать, что во сне чувствовала, как превращается в безумное животное или демона, внутренне тем не менее оставаясь собой, маленьким ребенком, беспомощным свидетелем собственных безумств. Когда она подросла, детские страхи ее оставили. Во время революции и Гражданской войны ее семья пережила все ужасы голода и военного времени. Ло внешне была еще ребенком, но умственно достаточно развита, чтобы полностью осознавать значение происходивших вокруг нее событий. Так, например, она почти сразу пришла к заключению, что, хотя обе противостоявшие друг другу во время войны стороны в равной степени были способны и на насилие, и на щедрость, дух одной из них следовал по верному пути, другой блуждал в темноте. Даже в ранние годы жизни она смутно понимала, что воспоминания о пережитых ею ужасах – бомбардировках, пожарах, массовых казнях, холоде и голоде – следовало каким-то образом принять, а не пытаться от них бежать. И она торжествующе принимала их. Но когда их городок оказался под властью «белых», ее отец был убит, а мать вместе с ней бежала на поезде, забитом раненными мужчинами и женщинами. Путешествие было, разумеется, ужасающим и тягостным. Ло уснула и снова окунулась в прежний свой кошмар. С той разницей, что теперь его населяли все ужасы Гражданской войны, а сама она была вынуждена беспомощно наблюдать за тем, как другая ее часть совершала самые омерзительные злодеяния. С тех пор усталость могла погрузить ее в сон, полный ужасов. Ло, впрочем, стала замечать, что в последнее время это случалось все реже. Но сны вместе с тем становились все ужаснее, потому что… Ей трудно было это объяснить. Они стали более всеобъемлющими, касались всего сущего и имели космическое значение. С другой стороны, более определенно выражали действие чего-то сатанинского (по ее собственным словам) в ней самой. Глава XVIII. Первое плавание «Ската» После этого Пакс стала спокойнее относиться к Ло. Она ухаживала за девушкой, заручилась ее доверием и нашла повод пожалеть. И в то же время было ясно, что присутствие Ло все равно оставалось для Пакс испытанием. Когда яхта, наконец, была спущена на воду, Джон сам сказал мне: «Мы должны отплыть как можно скорее. Ло просто убивает Пакс, хотя изо всех сил старается это предотвратить. Бедная Пакс! Кажется, она начинает стареть». И правда, цвет ее волос потускнел, вокруг губ появились морщинки. Узнав, что мне не придется поучаствовать в плавании и поиске других членов будущей колонии, я смешался. С одной стороны, я, наконец, мог заняться собственной жизнью, жениться и обустроить быт, оставаясь наготове в ожидании момента, когда Джону снова понадобятся мои услуги. Но как я буду жить без него? Я попытался убедить его, что совершенно необходим в экспедиции. Что их странное блюдцеподобное суденышко, блуждающее по океану с командой из трех детей, будет выглядеть менее подозрительно, если на борту будет присутствовать один взрослый. Но мое предложение было отвергнуто. Джон утверждал, что уже не выглядит ребенком и, кроме того, при желании может так загримироваться, что сойдет за человека лет двадцати пяти. Не стану описывать все, что делали три странных ребенка, чтобы подготовиться к экспедиции. И Нг-Ганко, и Ло должны были научиться управлять самолетом, и всем троим следовало освоиться с особенностями своих странных аэроплана и яхты. С участием Пакс судно было спущено на воду на реке Клайд и окрещено «Скатом». Под этим же странным, но вполне подходящим ей названием яхта была по всем правилам зарегистрирована. Надо сказать, что для проверки в Министерстве торговли на нее был установлен обычный мотор, который затем сняли и установили психофизический генератор и двигатель. Когда и яхта, и самолет были готовы, Джон совершил пробное плавание к Западным островам. Я присутствовал в качестве гостя, и этого опыта хватило, чтобы полностью излечить меня от желания совершить путешествие на дьявольском изобретении. Созданная Джоном трехфутовая модель не могла передать всего дискомфорта, который испытывали пассажиры на настоящем судне. Благодаря широкому корпусу оно было достаточно устойчивым, но из-за низкой посадки любая сколь-либо высокая волна перехлестывала за борт, так что в неспокойную погоду вся верхняя палуба была залита водой. Это не имело большого значения, так как приборы управления находились в укрытии обтекаемой кабины, чем-то похожей на салон спортивного автомобиля. В хорошую погоду мы могли выйти на палубу и размяться, но в подпалубном пространстве едва можно было развернуться. Все пространство занимали механизмы, койки и припасы. И, разумеется, самолет. Этот фантастический, крошечный по обычным стандартам аппарат был сложен как веер и тем не менее занимал почти все пространство под палубой. Выйдя из Гринока, мы легко заскользили вниз по течению Клайда мимо Аррана и вокруг полуострова Кинтайр. Там мы попали в шторм, и меня, а заодно (к некоторому моему утешению) Нг-Ганко подкосила морская болезнь. Причем ему стало настолько плохо, что Джон принял решение искать пристанища, опасаясь, что мальчик умрет. Но тут Нг-Ганко внезапно научился контролировать рвотный рефлекс. После того как тошнота прошла, он еще минут десять лежал пластом, а потом подскочил со своей койки с торжествующим воплем, после чего его немедленно швырнуло в камбуз резким креном судна. Испытание, по общему мнению, прошло успешно. Идя на полной скорости, «Скат» задирал нос и разгонял по бокам целые горные хребты из воды и морской пены. Несмотря на неспокойную погоду, самолет также прошел испытание. Вытянув воздушное судно наружу и закрепив за кормой, команда «Ската» расправила его уже на воде. Самым поразительным было, что благодаря хитрой форме и мощному двигателю аэроплан сумел подняться в воздух без большого разгона. Неделю спустя «Скат» отправился в свое первое длительное плавание. Мы все собрались в доке для последнего прощания. Уэйнрайты очень по-разному отнеслись к отъезду младшего сына. Док был искренне обеспокоен опасностью путешествия на столь странном судне и явно не доверял способности малолетней команды с ним управляться. Пакс не проявляла никакого беспокойства, так глубока была ее вера в Джона. Но расставание с ним давалось ей тяжело. Обняв ее, Джон сказал: «Дорогая Пакс», – и спрыгнул на борт яхты. Ло, которая уже со всеми попрощалась, вернулась, взяла обе руки Пакс в свои и сказала, впервые по-настоящему улыбаясь: «Дорогая мать драгоценного Джона!» В ответ на эту странную фразу Пакс только молча ее поцеловала. То немногое, что я знаю о последовавшем путешествии, почерпнуто из кратких писем Джона и наших бесед после его возвращения. План действий в основном определялся его телепатическими изысканиями. Расстояние, по всей видимости, не имело никакого значения, и Джон мог уловить психические процессы сверхнормальных людей в любом уголке мира. Конечный результат в большей мере зависел от его способности «настроиться» на их мышление и определить его основные «свойства» или уровень их восприятия, что в свою очередь зависело от сходства их умственных процессов с мышлением Джона. На тот момент он уже сумел установить прочную связь с одним сверхнормальным молодым человеком в Тибете и еще двумя в Китае, но в отношении остальных мог только делать общие предположения об их точном количестве и местоположении. Письма поведали нам, что «Скат» впустую провел три недели у западного берега Африки. Джон залетел далеко в глубь континента, следуя смутному следу сверхнормального разума в каком-то оазисе Сахары. Там он попал в невероятно жестокую песчаную бурю и был вынужден совершить посадку посреди пустыни. Двигатель забило песком. «Когда ветер стих, – писал Джон, – я хорошенько почистил ему нутро и вернулся на «Скат», все еще отплевываясь от песка». Мне остается только предполагать, какие еще испытания ему пришлось преодолеть во время этого приключения. В Кейптауне «Скат» остался в доке, и троица принялась прочесывать Южную Африку, руководствуясь крайней слабым сигналом другого сверхнормального разума. Ло и Джон вскоре вернулись с пустыми руками. «Особенно поразительно было наблюдать за тем, как белое население обращается с чернокожими так, будто те – низшие существа. Ло говорит, что это напоминает ей рассказы матери о жизни в царской России». Ло и Джон с нетерпением ожидали возвращения Нг-Ганко, который явно наслаждался возможностью вернуться в привычную обстановку и разнюхивал что-то среди лесов и солончаков Нгамиленда. Он все время находился на телепатической связи с Джоном, но в его деятельности присутствовала какая-то таинственность. Это заставляло Джона беспокоиться, так как мальчик был еще опасно незрелым и куда менее уравновешенным, чем он сам. В конце концов Джону пришлось заявить, что, если Нг-Ганко не «прекратит кривляться», дальше «Скат» поплывет без него. Тот жизнерадостно пообещал через пару дней отправиться в обратный путь. Еще через неделю пришло сообщение, сочетавшее в себе торжествующий вопль и крик о помощи. Он сумел обнаружить то, что искал, и теперь двигался обратно к цивилизации, но у него не было денег, чтобы воспользоваться железной дорогой. Джону пришлось вылететь на самолете в указанное место, а Ло в одиночку перегнала «Скат» к Дурбану. В ожидании Нг-Ганко Джон провел несколько дней в каком-то примитивном поселении. Наконец тот объявился, смертельно уставший, но буквально светившийся от гордости. Сняв со спины странный сверток, он развернул один конец и продемонстрировал возмущенному Джону крохотного, недоразвитого, подергивающегося и едва дышащего черного младенца. Нг-Ганко проследил слабый телепатический зов до определенного племени, в котором нашел нужную женщину. Руководствуясь своим опытом жизни на африканской земле, он сумел обнаружить нечто, близкое ему самому, в отношении этой женщины к жизни леса. Но дальнейшее расследование заставило предположить, что, хотя она и обладала некоторыми признаками сверхнормального существа, основным источником зова, за которым он следовал, была не мать, а плод, который она вынашивала. В нем Нг-Ганко определенно чувствовал зачатки сверхнормальных способностей. Поразительно было то, что разум еще не рожденного ребенка оказался способен излучать телепатические сигналы. Мать вынашивала ребенка уже одиннадцать месяцев. Нг-Ганко знал, что сам родился очень поздно, и не появлялся на свет до тех пор, пока знахарка племени не дала его матери какие-то стимулирующие роды вещества. Он убедил найденную им женщину использовать те же средства, так как она находилась на грани смерти, и, как умел, принял роды. Ребенок появился на свет, но мать погибла. Нг-Ганко скрылся, забрав младенца. Когда Джон поинтересовался, чем он все это время кормил младенца, Нг-Ганко рассказал, что в Абиссинии он и другие дети иногда доили диких антилоп. Выследив животное, они использовали хитрость, напомнившую мне «щекотание» форели, чтобы антилопа позволила себя подоить. Теперь же, в путешествии, детская забава пригодилась. Конечно, младенцу этого едва хватало, но он по крайней мере был жив. Добравшись до своих товарищей, похититель обнаружил, что его подвиг не только восприняли без восторга, но осудили и осмеяли. Что, вопрошал Джон, им теперь делать с этим созданием? И вообще, стоило ли оно того, чтобы тратить на него время и силы? Нг-Ганко был убежден, что обнаружил новорожденного сверхчеловека, который однажды превзойдет их всех. И по прошествии времени Джон сам имел возможность убедиться в поразительных способностях нового участника их экспедиции. Самолет отправился в Дурбан с младенцем, надежно укрытым у Нг-Ганко на руках. Можно было предположить, что в дальнейшем забота и уход за новорожденным будут доверены Ло, но девушка отнеслась к нему холодно. Да и сам Нг-Ганко настаивал, что именно ему следует нести ответственность за нового члена команды, который уже каким-то образом обрел имя Самбо. И Нг-Ганко был настолько же предан Самбо, как мать предана своему первенцу, а мальчишка – ручной белой мыши. После этого «Скат» направился к Бомбею. Где-то к северу от Эквадора он попал в полосу шторма. Для корабля таких превосходных мореходных качеств непогода не представляла большой опасности, но она увеличила неудобства, которые приходилось терпеть команде. Лишь гораздо позднее я узнал о зловещем происшествии, которое случилось в те дни и о котором Джон ни словом не упоминал в своих письмах. Команда «Ската» заметила терпящий бедствие небольшой британский пароход, «Фрум». Его двигатели не действовали, и судно постепенно разворачивало бортом к штормовым волнам. «Скат» держался поблизости до тех пор, пока команда парохода, очевидно, не посчитала положение отчаянным и не покинула судно на двух шлюпках. «Скат» попытался взять их на буксир. Операция оказалась невероятно трудной, в какой-то момент волны бросили одну из шлюпок на корму яхты, едва не потопив ее. Управлявшийся с буксирным канатом Нг-Ганко получил крайне неприятный перелом ноги. Шлюпку же отнесло в сторону, где она перевернулась. С нее «Скату» удалось спасти только двоих. Вторую шлюпку благополучно удалось взять на буксир. Через несколько дней погода улучшилась, и яхта со спасенными моряками направилась к Бомбею. Но двое оставленных на борту спасенных начали проявлять любопытство. Они оказались на необычном судне, движимом с помощью невероятного источника энергии и управляемом тремя странными детьми, с черным младенцем на борту. Моряки восхваляли команду «Ската» и благодарили за спасение. Также они заверили Джона, что на открытом разбирательстве, которое будет устроено в связи с гибелью «Фрума», отзовутся о нем наилучшим образом. Это было очень некстати. Трое сверхнормальных детей телепатически обсудили положение и пришли к выводу, что требуется принять радикальные меры. Джон достал пистолет и застрелил находившихся на борту моряков. От звука выстрелов остававшиеся на шлюпке матросы забеспокоились. Нг-Ганко обрезал буксирный трос, и Джон закружил вокруг лодки. Ло и Нг-Ганко с винтовками залегли на палубе яхты и уничтожили всех выживших с «Фрума». Когда с этим страшным делом было покончено, команда «Ската» выбросила тела в воду, на корм акулам. Лодку отмыли от следов крови и пробили ей дно. «Скат» возобновил движение в сторону Бомбея. После того как Джон рассказал мне об этом ужасающем происшествии, я был в равной степени возмущен и изумлен. Я недоумевал, почему он вообще вообще стал рисковать своим будущим, пытаясь спасти шлюпки с утонувшего парохода, если не желал, чтобы мир узнал о нем? И почему еще во время операции по спасению не осознал, что огласка неизбежна? И было ли на свете дело, будь то даже создание нового вида, которое стоило столь хладнокровного уничтожения человеческих существ? Если такие методы казались нормальными для Homo Superior, то я счастлив принадлежать к другому виду. Люди могут быть слабыми и глупыми, но мы, по крайней мере, способны иногда ощутить святость человеческой жизни. Не был ли их ужасный поступок явлением ровно того же рода, что все убийства, оправданные судами, но совершенные по политическим или религиозным мотивам, что пятнают совесть Homo Sapiens? Тем, кто их совершал, они всегда казались «праведными» деяниями, но рассматривались более развитыми их собратьями как варварство. Джон ответил с той мягкостью и заботливостью, что появлялась в его поведении всякий раз, когда мои вопросы заставляли его всерьез задуматься. Во-первых, он обратил мое внимание на то, что «Скату» предстояло провести еще много времени в контакте с миром Homo Sapiens. У его команды были дела в Индии, Тибете и Китае. И было совершенно ясно, что во время разбирательства после крушения «Фрума» им пришлось бы давать показания. А Джон продолжал утверждать, что, если бы кто-то о них прознал, все планы троицы пошли бы прахом. Если бы тогда они знали о гипнотическом воздействии на разум низшего вида столько же, сколько теперь, они бы, конечно, просто стерли любые воспоминания о спасении из памяти людей с «Фрума». «Но тогда, – объяснил Джон, – мы не могли этого сделать. Мы сознательно подвергли себя риску огласки точно так же, как рисковали погибнуть во время шторма – надеясь, что опасности удастся избежать. Мы пытались применить к ним нашу технику «забвенности», но не сумели этого сделать как следует. Что же до нашего поступка, который с твоей точки зрения, разумеется, кажется ужасающим, то ты упускаешь из виду одну деталь. Будь мы представителями твоего вида, преследуй мы призрачные цели, какие ставит перед собой ваш неполноценный разум, наше деяние было бы преступлением. Ибо сейчас вы пытаетесь научиться тому, что лучше умереть или принести в жертву даже самые возвышенные из ваших человеческих целей, чем уничтожить существо одного с вами вида. Но как вы убиваете волков или тигров, чтобы осталось в живых человеческое существо, так же и мы были вынуждены убить тех несчастных моряков, которых прежде спасли. Они ни в чем перед нами не провинились, но были опасны. Невольно они стали угрозой для самого возвышенного начинания, что когда-либо предпринималось на этой планете. Только представь! Если бы ты и Берта вдруг оказались среди огромных обезьян, умных и симпатичных в своем роде, но тем не менее способных на бессмысленное, жестокое насилие, неужели ты не стал бы убивать их в случае опасности? Неужели ты скорее принес бы в жертву основание будущей человеческой цивилизации? Это было бы трусостью, не физической даже, а духовной. И признаться честно, если бы мы могли уничтожить весь ваш вид, мы бы именно так и поступили. Потому что, если ваш вид узнает о нас и поймем, что мы из себя представляем, он не станет колебаться и наверняка уничтожит нас. Мы же знаем, что у Homo Sapiens нет будущего, только бесконечное повторение одних и тех же ошибок. Пришло время заменить его кем-то более совершенным». Закончив объяснение, Джон посмотрел на меня почти умоляюще. Он, казалось, жаждал получить одобрение от меня, низшего создания и его верного пса. Чувствовал ли он все-таки какую-то вину? Не думаю. Мне кажется, его желание убедить меня происходило из привязанности. Я же настолько доверял Джону, что, хотя и не мог одобрить его действия, не мог их и осудить. Во всем этом деле наверняка были еще какие-то аспекты, которые я просто не мог осознать по причине свой глупости. Я был уверен, что Джон не может быть неправ! Я страстно верил, что Джон, несмотря ни на что, действовал правильно и в соответствии с обстоятельствами. Но вернемся к путешествию «Ската». В Бомбее Джон и Ло провели некоторое время, изучая индийский и тибетский языки и готовясь соприкоснуться с восточными культурами. Когда они наконец покинули Бомбей, Нг-Ганко остался на яхте, чтобы заниматься Самбо и своей поврежденной ногой. Двое исследователей вылетели на самолете, затем Ло, загримированная под непальского мальчика, высадилась у некоей деревушки в горах. Там она надеялась установить телепатическую связь со сверхнормальным существом, жившим где-то неподалеку. Джон же продолжил перелет через горы в Тибет, чтобы встретиться с молодым буддийским монахом, с которым часто беседовал прежде. В своем кратком письме, где описывается путешествие в Тибет, Джон едва упоминает о самом пути. Несмотря на это, я уверен, что перелет через Гималаи был серьезным испытанием даже для сверхчеловека на суперсамолете. В письме он сказал лишь: «Я без особых проблем поднялся на нужную высоту, но самолет тут же сдуло обратно в Индию. Пока ветер крутил его в воздухе, из кабины выпал термос. Когда я летел обратно, увидел его внизу, на откосе, но решил оставить его там». Так как тибетский монах телепатически его направлял, Джон достаточно быстро нашел нужный монастырь. Лангаци было около сорока лет, но внешне он выглядел молодым мужчиной, почти юношей. Родившись безглазым, он всю энергию направил на развитие телепатических способностей и добился в этой области успехов, далеко превосходивших достижения Джона. Он мог видеть то, что видели другие, поэтому, например, для чтения мог использовать чужие глаза. Человеку нужно было лишь поглядеть на страницу, а Лангаци следовал за ним телепатически. Он так хорошо обучил нескольких молодых монахов, что мог читать почти так же быстро, как Джон. Еще одним любопытным эффектом его слепоты было то, что Лангаци мог использовать одновременно много пар глаз и поэтому мог видеть любой предмет с многих точек зрения. Такое обычному человеку трудно даже вообразить. По словам Джона, Лангаци как бы визуально охватывал всю вещь целиком, вместо того чтобы смотреть на нее поочередно с разных углов. И в уме он так же видел вещи со всех точек зрения одновременно. Вначале Джон надеялся убедить Лангаци присоединиться к их экспедиции, но вскоре понял, что об этом не могло быть и речи. Тибетец отнесся к его планам почти так же, как Эдлан: заинтересовался и высказал одобрение, но остался в стороне. Конечно, кто-нибудь когда-нибудь мог создать новый вид. Но, по его мнению, дело это не было срочным и не должно было отвлекать от возвышенного служения. Тем не менее монах согласился стать духовным советником колонии, а также поделиться с Джоном всем, что знал о телепатии и других сверхнормальных способностях. Поначалу сам Лангаци попытался убедить Джона отказаться от своих планов и остаться в Тибете, чтобы присоединиться к его более важному и величественному духовному странствию, но, поняв, что того не так просто отговорить, отступился. Джон провел в монастыре неделю. Уже на обратном пути он получил сообщение от Лангаци. После глубокой медитации он принял решение помочь Джону найти и подготовить всех молодых сверхнормальных людей, живущих в Азии и подходящих для участия в создании колонии. Также Джон получил весточку от Ло. Она обнаружила двух замечательных сестер, которые были младше нее. Они были рады присоединиться к экспедиции, но так как старшая тяжело болела, а младшей исполнилось всего несколько лет от роду, они вынуждены были пока оставаться дома. «Скат» отплыл в Китайские моря. В Гуандуне Джон встретил Шень Ко, сверхнормального мальчика-китайца, с которым прежде уже переговаривался телепатически. Тот с радостью согласился совершить путешествие в глубь континента, чтобы встретиться с еще двумя мальчиками и двумя девочками, которых Лангаци обнаружил в восточной части отдаленной провинции Сычуань. После этого им впятером следовало отправиться в монастырь, чтобы пройти курс духовных упражнений для подготовки к жизни в будущей колонии. Лангаци сообщил, что сумел обнаружить еще трех молодых людей и девушку в Тибете и что они тоже пройдут обучение в монастыре. Кроме них, он обнаружил девушку по имени Вашингтония Чон, наполовину китаянку, жившую в Сан-Франциско. «Скат» пересек Тихий океан, чтобы ее подобрать, и новенькая тут же стала членом команды яхты. Я встретил ее только гораздо позже, но могу сказать, что Ваши (как она себя называла) сперва показалась мне вполне обычной девушкой со слегка раскосыми глазами и коротко обрезанными черными волосами. Но она, разумеется, была вовсе не обычной. Следующей задачей Джона было найти подходящий для колонии остров. Он должен был находиться в субтропическом климате, иметь плодородную почву и подходящие для рыбалки отмели. Также он должен был располагаться вдали от постоянных путей сообщения. Последнее условие было особенно важным, так как полная секретность предприятия была жизненной необходимостью. Но даже к самому отдаленному острову могли рано или поздно добраться корабли, поэтому Джон предпринял некоторые шаги, чтобы это предотвратить, а также чтобы те, кто все-таки попал на остров, не смогли ничего о нем рассказать. Об одном из таких приспособлений я расскажу в свое время. «Скат» пересек экватор и начал прочесывать южные моря. После долгих недель скитаний экипаж сумел, наконец, обнаружить крохотный островок где-то между путями от Новой Зеландии до Панамы и до мыса Горн. Обнаружить его было большой удачей, хотя в равной мере это могло оказаться волей Провидения. Остров не был отмечен на картах и, судя по всему, поднялся над поверхностью океана после подземных возмущений всего каких-то двадцать лет назад. На нем не было никаких млекопитающих или рептилий, там и тут только начинала пробиваться однообразная растительность. Тем не менее на острове уже были обитатели: небольшая группа аборигенов, добывавших пропитание рыбной ловлей. Многие виды растений и деревьев они привезли с собой и высадили на новом месте. О судьбе первых обитателей острова я узнал только когда сам приехал туда. «Они были простыми и приятными существами, – сказал мне Джон. – Но мы, разумеется, не могли позволить им помешать нашим планам. Можно было попытаться стереть из их памяти всякие воспоминания об острове и нас самих. Но хоть я многое узнал от Лангаци, наша способность налагать «забвенность» все еще была ненадежной. Кроме того, где бы мы могли высадить этих людей, не вызывая возражений и любопытства? Мы могли оставить их на острове и держать в качестве домашних животных, но это совершенно нарушило бы наши планы. Кроме того, это подорвало бы их духовные силы. Поэтому мы решили их уничтожить. У меня в запасе был один гипнотический (или, если тебе угодно, магический) трюк, который я с уверенностью мог использовать против человеческого разума, имеющего сильные религиозные убеждения. К нему мы и прибегли. Местные жители встретили нас радушно и устроили пир. После этого прошли ритуальные танцы и прочие религиозные обряды. Когда же общее эмоциональное возбуждение достигло пика, я попросил Ло станцевать. А после того как она закончила, я объявил островитянам на их родном языке, что мы – боги, которым нужен их остров. Поэтому всем им следует составить большой погребальный костер, взойти на него, лечь и умереть. Что они с большой охотой и сделали, все до единого: мужчины, женщины и дети. После того как все они умерли, мы подожгли хворост, и все тела сгорели. Я не в силах оправдать это деяние. Могу лишь заметить, что, будь пришельцы представителями нашего вида, они, наверное, крестили бы местное население, выдали бы им молитвенники и европейскую одежду, а заодно ром и все болезни «Белого Человека». Они, кроме того, поработили бы их экономически и сокрушили бы их дух, на каждом шагу доказывая мелочное «превосходство» белой расы. А после того как все аборигены перемерли бы от алкоголя или отчаяния, они оплакали бы очередную «потерянную культуру». Возможно, совершенное сверхнормальными захватчиками психическое убийство можно оправдать только так: убедив себя, что остров должен достаться им любой ценой, без каких-либо помех, они не пытались отвернуться от последствий своего деяния. Отдавая себе полный отчет, они шли к своей цели и достигли его самым простым, доступным им способом. Была ли она настолько важной, чтобы оправдать убийство, не возьмусь судить. Мое мнение остается непоколебимым: как бы ни была возвышенна цель, она не стоит даже одной жизни. Но кто я такой, чтобы осуждать тех, кто даже в повседневном общении раз за разом доказывал свое интеллектуальное и моральное превосходство? Захватив остров, Джон, Ло, Нг-Ганко, Вашингтония и младенец Самбо провели на нем несколько недель, отдыхая после путешествия, подготавливая место для будущего поселения и общаясь с Лангаци и теми, кто находился под его руководством. Они договорились, что, как только все находившиеся в монастыре молодые люди получат необходимую духовную подготовку, они самостоятельно доберутся до одного из островов Французской Полинезии, откуда их заберет «Скат». Между тем яхте предстояло как можно быстрее вернуться в Англию через Магелланов пролив, чтобы закупить необходимые для строительства колонии материалы, а также доставить на остров всех сверхнормальных поселенцев из Европы. Глава XIX. Основание колонии «Скат» достиг берегов Англии за неделю до назначенной даты моей свадьбы. На судне не было радио, передвигалось оно очень быстро, поэтому его появление оказалось полной неожиданностью. Мы с Бертой ходили за покупками и заглянули ко мне домой, чтобы оставить там кое-какие свертки, прежде чем отправиться на вечернюю прогулку. Войдя рука об руку в гостиную, мы обнаружили, что там уютно расположилась вся команда «Ската», поедавшая яблоки и шоколад, которые я подготовил для того, чтобы угостить Берту. На несколько мгновений мы замерли в дверях. Я почувствовал, как Берта крепче сжала мою руку. Джон с яблоком в руке с наслаждением развалился в мягком кресле у огня. Ло устроилась на каминном коврике и листала журнал. Нг-Ганко сидел в другом кресле, жевал конфету и возился с Самбо. Думаю, он помогал ребенку справиться с плотной незнакомой одеждой, без которой тому было не обойтись в нашем климате. Самбо, состоявший, казалось, только из головы и живота (такими недоразвитыми были его конечности), уставился на меня с интересом. Вашингтония, которую я увидел впервые, показалась мне самым нормальным человеком среди этой компании уродцев. Джон при виде меня вскочил и заговорил с набитым ртом: «Хей, Фидо, привет, Берта! Ты, наверное, меня возненавидишь, но мне очень нужно, чтобы Фидо поехал с нами, всего на пару недель, и помог с покупкой всяких запасов и нужных вещей». «Но мы как раз собираемся пожениться», – запротестовал я. «Черт!» – сказал Джон. В следующий момент я с удивлением обнаружил, что заверяю его, что мы, разумеется, отложим свадьбу на несколько месяцев. Берта без сил опустилась на стул с беззвучным «разумеется». «Отлично! – радостно воскликнул Джон. – После этого мы больше не будем тебя беспокоить». У меня неожиданно упало сердце. Следующие несколько недель мы провели в круговерти практических забот. «Скат» следовало переоборудовать, самолет – отремонтировать. Нужно было закупить инструменты, детали механизмов, электрическую арматуру и водопроводное оборудование и переправить их в Вальпараисо для дальнейшей транспортировки. Так же нужно было закупить в Южной Америке древесину и отослать ее туда же. В Англии требовалось приобрести предметы общего назначения. Моей задачей было договариваться обо всех сделках под руководством Джона. Он подготовил и список книг, которые мне следовало отыскать и отправить следом за остальными покупками. В нем было большое количество специальной литературы по биологии, земледелию в тропических районах, медицине и так далее. Также были труды по теоретической физике, астрономии, философии и любопытная подборка художественной литературы на разных языках. Самым трудным оказалось отыскать множество восточных трудов, по названиям которых можно было предположить, что они посвящены оккультным темам. Незадолго до того как «Скат» отправился в следующее плавание, начали прибывать будущие колонисты из Европы. Джон лично отправился в Венгрию, чтобы привезти Джелли, крохотное создание, как мне сказали, семнадцати лет. Ее никак нельзя было назвать красавицей. Лобные и затылочные кости ее головы были переразвиты, так что затылок уродливо выпячивался позади, а лоб выступал дальше носа, который казался недоразвитым. В профиль ее голова напоминала крокетный молоток. У нее была заячья губа и короткие кривые ноги. Внешне казалось, что она страдает кретинизмом, но на деле Джелли обладала сверхъестественным умом и волей, а также крайне острым зрением. Она не только могла выделить два цвета радуги там, где остальные видели один синий, но была способна видеть инфракрасный спектр. Кроме того, она обладала чувством формы, которое было, так сказать, более мелкозернистым, чем наше. Возможно, в сетчатке ее глаз было больше нервных окончаний, так как она могла читать газету на расстоянии двадцати ярдов и мгновенно замечала, если монетка пенни была не идеально круглой. Она настолько тонко различала формы, что могла распознать мельчайшие различия в форме деталей разбросанного перед ней пазла и мгновенно составить картинку. Такое тонкое восприятие чаще всего приносило ей только горе, так как ни один из созданных людьми объектов в ее глазах не имел той идеальной формы, которую хотел придать ему создатель. А искусство причиняло ей страдания не только неопрятностью исполнения, но и грубостью замыслов. Была еще девушка из Франции, Марианна Лаффон, которая по сравнению с Джелли казалась даже симпатичной. У нее были темные глаза и оливковая кожа. Марианна, кажется, хранила в своей голове всю французскую культуру и могла процитировать любое место любого классического произведения, а также, с помощью какого-то особого своего таланта, воспроизвести его так, что казалось, оно исходит прямо из сознания его автора. Была особа из Швеции по имени Сигрид. Джон называл ее мастерицей причесывания, потому что у нее, по его словам, был дар «взять запутавшийся разум и так причесать его, что он станет совершенно гладким и здравым». У нее когда-то был туберкулез, но она сумела вылечить себя, умственным усилием сделав свои ткани невосприимчивыми к заболеванию. Даже после выздоровления она сохранила долю чахоточной жизнерадостности. В этом хрупком создании с огромными глазами невероятный дар сочувствия и проницательности сочетался с материнской нежностью к проявлениям грубой силы. Понимая, что сила груба, Сигрид осуждала ее, но не переставала любить. Если же девушка была вынуждена отослать ее прочь, как скулящую и поджавшую хвост псину, то все равно чувствовала себя «неловко, как будто та была очаровательным непослушным ребенком». Также один за другим прибыли несколько сверхнормальных молодых людей. (Дом Уэйнрайтов на какое-то время превратился в причудливую трущобу.) Это были Кеми, финн немногим младше Джона, Шахин из Турции, который был на несколько лет старше, но с радостью удовольствовался ролью подчиненного, и Каргыс с Кавказа. Из троих Шахин казался наиболее привлекательным с точки зрения нормального человека. Он был сложен как русский танцовщик и относился к миру с легкостью, которую, в зависимости от настроения, можно было принять либо за очаровательное легкомыслие, либо за возвышенную отрешенность. Каргыс, который был не многим старше Джона, прибыл в состоянии, близком к помешательству. Ему пришлось совершить утомительное путешествие на трамповом пароходе, и слабый рассудок не выдержал напряжения. Внешне юноша был похож на Джона, но выглядел более хрупким. Я обнаружил, что составить какое-то конкретное мнение об этом существе было очень трудно. Каргыс постоянно колебался между нервной активностью и ступором, между страстным увлечением чем-либо и глубокой отчужденностью. Причиной этих изменений, как меня заверили, были не какие-то внутренние ритмы его организма, но незаметные мне внешние влияния. Когда же я принялся расспрашивать, Ло попыталась помочь, пояснив: «Каргыс очень похож на Сигрид, он обладает таким же тонким чувством индивидуальностей. Но он воспринимает их совершенно иначе. Сигрид просто любит всех. Над всеми посмеивается, конечно, но старается помочь и излечить каждого. Каргыс же видит личность как произведение искусства со своими качествами, стилем и подходящей формой, которую она воплощает когда хорошо, а когда и неудачно. И когда оказывается, что какая-то личность не соответствует его странным представлениям о стиле и форме, Каргыс раздражается». В августе 1928 года десять подростков и один беспомощный младенец отправились в плавание на «Скате». Джон поддерживал с нами связь посредством обычной почты. Как я впоследствии расскажу подробнее, у «Ската» была возможность совершать частые путешествия среди островов или к Вальпараисо. Таким образом поселенцы могли отправлять к нам краткие и осторожные послания Джона. Из них мы узнали сначала, что плавание прошло без сложностей. Что в Вальпараисо они загрузили на «Скат» столько вещей, сколько могли. Что они достигли острова. Что «Скат» под управлением Нг-Ганко, Кеми и Марианны совершил множество плаваний к Вальпараисо, чтобы перевести оставшиеся припасы. Что вовсю шло строительство колонии. Что прибыли оставшиеся члены команды из Азии и «устроились вполне комфортно». Что над островом прошел ураган, уничтоживший все временные постройки, закинувший поврежденный «Скат» на невысокий холм возле гавани и ранивший одного из мальчиков с Тибета. Что колонисты засеяли большие площади на острове овощными и фруктовыми культурами и построили шесть каноэ для рыбной ловли. Что Каргыс слег с серьезными проблемами пищеварения и, как все думали, умирал. Что он оправился. Что на остров выбросило черт знает сколько времени проведший в океане труп галапагосского ящера. Что Сигрид приручила альбатроса, и он украл ее завтрак. Что колония пережила первую трагедию, так как Ян Чуна схватила акула, а Кеми серьезно покалечился, напрасно пытаясь его спасти. Что Самбо проводил все время за чтением, но до сих пор не научился сидеть прямо. Что колонисты создали флейты по образцу той, что создал себе Джеймс Джонс, но приспособленные для игры обычными руками с пятью пальцами. Что Цомотри (один из тибетцев) и Шахин сочиняли прекрасную музыку. Что у Джелли развился острый аппендицит и Ло провела удачную операцию. Что сама Ло слишком усердно работала над каким-то своим эмбриологическим экспериментом и у нее начался очередной ужасный кошмар. Что она сумела пробудиться. Что Шень Ко и Марианна переселились на дальний конец острова, «потому что хотели немного побыть вдвоем». Что Ваши начала сходить с ума и говорила, что ненавидит Ланкор (девушку с Тибета) за то, что та сумела завоевать сердце Шахина. Что Ваши попыталась убить Ланкор и себя. Что Сигрид, несмотря на долгие попытки излечить Ваши, не смогла ничего поделать и теперь сама находилась на грани безумия. Что телепатическое влияние Лангаци не смогло излечить девушек. Что колонисты закончили строительство каменной библиотеки и дома для собраний и приступили к сооружению обсерватории. Что Цомотри и Ланкор, которые, по всей видимости, были самыми умелыми телепатами, теперь могли снабжать колонию ежедневными сводками новостей. Что самые развитые члены отряда под руководством Лангаци приступили к тяжелым упражнениям в духовной дисциплине, которые со временем должны были поднять их на новый уровень восприятия. Что после сильного землетрясения весь остров опустился на пару футов, так что им пришлось увеличить высоту причала за счет нескольких слоев каменной кладки, и что с тех пор «Скат» всегда стоял наготове на случай срочной эвакуации, если остров полностью погрузится в воду. По мере того как месяцы превращались в годы, письма появлялись все реже и становились все короче. Джон, по всей видимости, был полностью поглощен заботами колонии, и по мере того, как ее обитатели все больше посвящали себя сверхчеловеческим занятиям, ему все труднее было объяснить нам события их жизни.