Говоря так, я нисколько не пытаюсь заявить, что, поскольку я принял участие в этом непостижимо огромном процессе космического самоизучения, мой рассказ буквально передает истину. Очевидно, он не заслуживает того, чтобы считаться частью абсолютной объективной истины о космосе. Я, человеческий индивидуум, мог лишь самым поверхностным и искаженным образом воспринимать свое участие в этом сверхчеловеческом опыте общего «я», составленного из бесчисленного множества исследователей. А вся эта книга вполне может считаться нелепой карикатурой на наше приключение. Однако хотя мы и были и есть множество, состоящее из множества миров, но каждый из нас представляет собой лишь крошечную частичку всего разнообразия космоса. Таким образом, даже самый великий момент наших исследований, когда нам казалось, что мы постигли самое сердце действительности, на самом деле каждому из нас дал лишь немного обрывков истины, и то не буквальных, а символических. Мое понимание той части путешествия, где я сталкивался с мирами более или менее человеческого типа, может быть достаточно точным; однако то, что касается более чуждых сфер, может быть далеко от правды. Думаю, что Другую Землю я описал ничуть не хуже, чем наши историки – прошлое homo sapiens. Но относительно менее человеческих миров и многочисленных фантастического вида существ, которых нам довелось повидать в разных концах Галактики, по всему космосу и даже за пределами его, я неизбежно буду использовать утверждения, которые, если их понимать буквально, будут почти полностью ложными. Могу только надеяться, что они несут в себе некую истину, вроде той, что несут в себе мифы. Освободившись от уз пространства, мы с одинаковой легкостью бороздили и ближние, и дальние просторы Галактики. То, что мы довольно долго не вступали в контакт с разумами других галактик, объяснялось вовсе не какими-то пространственными ограничениями, а скорее нашим собственными закоренелыми местническими воззрениями, странной ограниченностью интереса, которая долгое время не позволяла нам открыться воздействию миров, лежавших за пределами Млечного Пути. Я скажу еще несколько слов об этом любопытном ограничении, когда буду описывать, как мы наконец его преодолели. Вместе с пространственной свободой мы овладели и свободой во времени. Некоторые из исследованных нами миров прекратили свое существование задолго до того, как сформировалась моя родная планета; другие были ее современниками; третьи зародились в позднюю эру нашей Галактики, когда Земли уже не было, а многие звезды погасли. Путешествуя вверх и вниз по времени и пространству, открывая все новые и новые редкие песчинки-планеты, наблюдая за тем, как, раса за расой, разумные существа пробивались до определенного уровня ясности сознания, только чтобы погибнуть от какой-нибудь внешней катастрофы или, чаще всего, от какого-нибудь изъяна в собственной природе, мы все больше поддавались чувству тщетности, «бесполезности» космоса. Немногие миры, однако, все же достигали такой ясности, что выходили за пределы нашего понимания. Но самые выдающиеся из них существовали в самую раннюю эпоху галактической истории; и ничто из того, что нам попадалось в последующих эпохах, не указывало на то, что какие-нибудь галактики, а тем более весь космос в целом, наконец приблизились к (или вступили на) пути просветленного духа более, чем в тот ранний период. Значительно позже мы обнаружили величественную, но полную иронии и весьма огорчительную кульминацию, для которой все это великое разнообразие миров было всего лишь прологом. На первой стадии нашего путешествия, когда, как сказано выше, наше умение телепатически перемещаться было ограничено, каждый мир, посещенный нами, бился в муках того же духовного кризиса, который был так хорошо нам знаком по нашим родным планетам. Я пришел к мысли, что этот кризис имел два аспекта. Он одновременно был и моментом борьбы духа за способность создать истинное всемирное сообщество, и этапом в многовековых поисках правильного, единственно верного духовного отношения к вселенной. В каждом из этих миров-«личинок» тысячи миллионов индивидуумов появлялись на свет один за другим, чтобы брести на ощупь несколько мгновений космического времени, прежде чем исчезнуть. Большинство из них были способны, по крайней мере до некоторой невысокой степени, испытывать личную привязанность, но почти для всех из них незнакомец был объектом страха и ненависти. И даже их любовь была непостоянной и недостаточно глубокой. Почти всегда они занимались лишь поисками спасения от усталости или от скуки, страха или голода. Подобно моей расе, они никогда не просыпались полностью от сонного первобытного состояния человека. И лишь немногие кое-где обретали утешение, возмущение или пытки в моментах истинного бодрствования. И еще меньшее количество из них было одарено ясным и постоянным видением какого-нибудь частичного аспекта истины, который они принимали за абсолютную истину. Пропагандируя свои маленькие частичные истины, они запутывали и сбивали с пути своих собратьев смертных не меньше, чем помогали им. Каждая душа почти во всех этих мирах на некотором этапе своей жизни достигала некого (невысокого) состояния просветления и духовной целостности, чтобы вскоре медленно или катастрофически быстро опуститься до ничтожества. Или так все выглядело. Как и на моей родине, жизни здесь протекали в преследовании смутно уловимых целей, до которых всегда было рукой подать. Здесь царили скука и разочарование, лишь изредка прерываемые яркими вспышками веселья. Бывали восторги, вызванные личным триумфом, взаимными отношениями и любовью, интеллектуальными достижениями, эстетическим творчеством. Бывали и религиозные откровения; однако последние, как и все остальное в этих мирах, были замутнены ложными интерпретациями. Бывала безумная ненависть и жестокость по отношению к кому-то одному или целым группам. В течение всех наших приключений мы порой бывали так подавлены невероятным количеством страданий и жестокости в некоторых мирах, что воля изменяла нам, телепатические способности пропадали, и мы оказывались на пороге безумия. Однако большинство из этих миров были ничуть не хуже нашего, земного. Как и мы, они уже достигли того уровня, когда дух, наполовину ушедший от дикости и еще далекий от зрелости, может отчаянно страдать и быть чрезвычайно жестоким. И, как и в нашем случае, эти трагические и жаждущие жизни миры бились в агонии от неспособности угнаться за изменяющимися условиями. Они все время отставали, тщетно пытаясь применить старые концепции и идеалы в новых условиях. Как и мы, они постоянно стремились к такому уровню общественной организации, какого требовали условия, но который их слабые, трусливые, эгоистичные души не могли принять. Истинное общество удавалось создать только в уединяющихся парах и в узких кругах компаньонов – общество взаимопонимания, уважения и любви. Но как племена и нации они все куда легче усваивали поддельное общество стаи, лая в унисон от страха и ненависти. В одном все эти миры были очень сильно похожи на нас: все они развивались в странной смеси жестокости и мягкости. Их перетягивало то в одну сторону, то в другую. В недавнем прошлом очень много говорилось о доброте, терпимости и свободе; но эта политика потерпела крах, потому что слишком мало оказалось серьезных намерений за словами, не было убеждения, не было настоящего уважения к личности. Всюду все искали себя, процветал эгоизм, поначалу скрытно, потом открыто, в виде бесстыжего индивидуализма. И в конце концов люди в ярости отворачивались от индивидуализма и вновь ударялись в культ толпы. Испытывая отвращение к доброте, они начинали открыто воспевать жестокость, безжалостность Богом посланного героя и вооруженную борьбу племени. А те племена, которые полагали, что верят в доброту, шли с оружием против чужих племен, которых они обвиняли в том, что те верят в жестокость. Высокое развитие технологий насилия грозило уничтожением цивилизации; год за годом доброта теряла силы. Лишь немногие могли понять, что их мир должна была спасти не жестокость в ближайшем будущем, а доброта – в далеком. И еще меньшее количество людей понимало, что для того, чтобы быть действенной, доброта должна стать религией, и что устойчивый мир не наступит, пока остальные не достигнут ясности сознания, которая во всех этих мирах была уделом лишь единиц. Если бы я принялся рассказывать о каждой планете, которую мы исследовали, это описание заняло бы такое множество томов, что для хранения потребовалась бы не одна библиотека. Я могу посвятить только несколько страниц описанию множества типов миров, повстречавшихся нам на этой ранней стадии путешествия в разных концах нашей Галактики. Некоторые из этих типов имели очень немного примеров; другие же встречались дюжинами и сотнями. Наиболее многочисленным из всех классов разумных миров является тот, куда входит и знакомая читателю планета. У нас homo sapiens в последнее время возомнил себя если и не единственным разумом во вселенной, то по крайней мере уникальным, и что миры, приспособленные для жизни разумных существ какого-либо вида, крайне редки. Подобный взгляд до смешного не верен. Конечно, в сравнении с невообразимым количеством звезд разумных миров действительно мало; но мы обнаружили несколько тысяч планет, очень похожих на Землю и населенных существами по природе такими же, как люди. «Другие люди» входят в число наиболее явно похожих на нас. Однако на более поздних этапах наших исследований, когда мы научились выходить за рамки миров, обладающих привычными нам особенностями, то обнаружили несколько планет, населенных расами, почти идентичными homo sapiens, точнее тем существам, какими homo sapiens были на ранней стадии своего существования. Эти наиболее «гуманоидные» миры были ранее нам недоступны, потому что по тем или иным причинам оказались уничтожены, не успев достигнуть нашего уровня мышления. После того как нам удалось расширить круг наших исследований до умственно менее развитых существ, мы еще долго не могли установить какой-либо контакт с существами, которые бы ушли дальше homo sapiens. Впоследствии, хотя мы следили за историей многих миров через многие эпохи и видели, как многие из них достигали катастрофического конца или приходили в упадок и неизбежно деградировали, было несколько миров, с которыми, как мы ни старались, контакт терялся как раз в тот момент, когда они, казалось, были готовы совершить рывок вперед к некоему более развитому мышлению. Это нам так и не удалось, пока само наше совместное существование не обогатилось множеством присоединившихся высших духов, и только тогда мы смогли вновь поймать нити этих наиболее возвысившихся миров. 2. Удивительные разумные существа Хотя все посещенные нами вначале миры испытывали кризис, столь хорошо знакомый нам, лишь некоторые из этих планет были населены видами, биологически близкими человеку, другие же – совсем иными. Наиболее похожие на нас расы населяли планеты практически такого же размера и природных условий, как Земля и Другая Земля. Все они, какими бы путями ни повела их история, пришли к прямоходящей форме, которая, по-видимому, наиболее подходит для подобных условий. Почти везде две нижние конечности использовались для передвижения, а верхние – для манипулирования. В основном у всех было какое-нибудь подобие головы, где содержался мозг и органы удаленного восприятия, а также, как правило, отверстия для еды и дыхания. По размеру эти квазилюди редко превосходили наших самых больших горилл, редко бывали меньше обезьян, но мы не могли более-менее точно оценить их размер, поскольку не имели привычных эталонов для сравнения. Внутри этого приблизительного человеческого класса было большое разнообразие. Нам встречались оперенные, похожие на пингвинов люди, произошедшие от летающих предков, а на нескольких небольших планетах мы нашли «птице-людей», сохранивших способность летать и при этом обладавших почти человеческим мозгом. И даже на некоторых больших планетах с исключительно плотной атмосферой люди летали с помощью собственных крыльев. Еще были люди, которые произошли от похожего на слизняка предка – то есть не по линии позвоночных, тем более не от животных. Люди этого типа обладали необходимой жесткостью и управляемостью конечностей посредством сложного внутреннего сплетения тонких костей. На одной очень маленькой, но похожей на Землю планете мы обнаружили, пожалуй, уникальную квазичеловеческую расу. Здесь, хотя местная эволюция жизни и была во многом похожа на земную, все высшие животные сильно отличались от наших одной особенностью. Все они были лишены характерного для наших позвоночных дублирования конечностей. Так, местный человек был как половина землянина. Он прыгал на одной крепкой косолапой ноге, балансируя с помощью хвоста, как кенгуру. Из груди торчала единственная рука, которая, однако, разветвлялась на три кисти и цепкие пальцы. Надо ртом у него находилась единственная ноздря, над ней – ухо, а на макушке головы – гибкий трезубец с тремя глазами. Некоторые планеты, массой значительно больше, чем Земля, порождали совсем другой, но весьма распространенный квазичеловеческий вид. Вследствие большей гравитации на этих планетах жили вместо привычных четвероногих – шестиногие виды, как, например, мелкие шестилапые землеройки, быстрые и элегантные шестилапые всеядные, шестиногий мамонт с бивнями и множество различных шестиконечных плотоядных. В таких мирах человек как правило происходил от какого-нибудь небольшого, похожего на опоссума зверька, который стал использовать переднюю пару конечностей для строительства гнезд или для лазанья. Со временем передняя часть его тела становилась вертикальной, и он постепенно принимал форму, напоминающую обычного четвероногого, у которого вместо шеи и головы был человеческий торс, вроде нашего мифического кентавра с четырьмя ногами и двумя сильными руками. Странно было оказаться в мире, где все удобства цивилизации приспособлены для людей такой формы. На одной из таких планет, тяжелой, но значительно меньше других, человек не был кентавром, хотя и произошел когда-то от них. На ранних стадиях человеческой эволюции большая сила тяжести сплющила горизонтальную часть тела кентавра, так что передние и задние ноги срослись, образовав одну мощную пару, и потому человек и его ближайшие предки были двуногими с очень большими «крупами», как у викторианских дам с турнюрами, и ногами, внутреннее строение которых свидетельствовало о «кентаврийском» происхождении. Один очень распространенный квазичеловеческий вид следует описать более подробно, поскольку он играет важную роль в истории нашей Галактики. Жители этих миров, наделенные разумом, хотя и сильно различались по форме и манерам поведения от планеты к планете, имели кое-что общее: все они происходили от какого-нибудь пятиконечного морского обитателя, вроде морской звезды. Со временем это создание выделяло одну конечность для восприятия окружающей среды, а остальные – для перемещения. Затем у него развивались легкие, сложная пищеварительная система и интегрированная нервная система. Дальше воспринимающая конечность образовывала мозг, а остальные адаптировались для беганья и лазанья. Мягкая оболочка, покрывавшая их тела в доисторическое время, превращалась в нечто вроде колючей шерсти. Со временем получалось прямоходящее двуногое разумное животное, оснащенное глазами, ноздрями, ушами, вкусовыми рецепторами и иногда даже электросенсорными органами. Если не обращать внимания на их гротескные лица и то, что рот нередко располагался непосредственно над животом, эти существа выглядели на удивление по-человечески. Однако их тела были обычно покрыты мягкими колючками или густыми волосами, в зависимости от особенностей планеты. Одежду они не использовали, за исключением защиты от мороза в арктических регионах. Их лица, конечно же, редко и с натяжкой можно было счесть человеческими. Нередко вытянутую голову короновали целых пять глаз, а сразу под ними располагалась одна ноздря, служившая не только как орган дыхания и обоняния, но и как орган речи. Однако внешний вид этих «людей-иглокожих» был обманчив: несмотря на то, что их лица не были похожи на человеческие, в целом природа их ума мало отличалась от нашей. Их органы чувств тоже во многом походили на наши, если не считать того, что в некоторых мирах они обладали большей цветочувствительностью. Кроме того, мне было нелегко понять те расы, которые могли воспринимать электричество, поскольку для этого необходимо освоить целую гамму новых ощущений и сложную систему непривычного символизма. Электрические рецепторы улавливали даже незначительное отличие электрического заряда по отношению к заряду собственного тела. Сначала это чувство использовалось для обнаружения врагов, вооруженных электрическими органами нападения. Но главная его роль была социальной. Оно предоставляло информацию об эмоциональном состоянии ближних. Помимо этого, оно позволяло неплохо предвидеть погоду. Приведу один пример подобного мира, ярко иллюстрирующий этот тип и в то же время демонстрирующий интересные особенности. Ключ к пониманию этой расы лежит, я считаю, в ее странном способе репродукции, который был по природе своей общинным. Каждый представитель этой расы был способен произвести на свет нового «представителя», но только в определенные сезоны и только после стимуляции чем-то вроде пыльцы, испускаемой целым племенем и переносимой по воздуху. Частицы этой пыльцы представляли собой не клетки, а чистые «гены», элементарные составляющие наследственности. Территория каждого такого племени была постоянно слегка «ароматизирована» общественной пыльцой; но во время бурных групповых эмоций облако пыльцы становилось настолько насыщенным, что его можно было видеть в форме легкого тумана. Зачатие было возможно только во время этих редких событий. Готовые к опылению индивиды вдыхали пыльцу, выдыхаемую всем племенем. Все они воспринимали эту пыльцу как густой и сложный аромат, в который каждый индивид вносил свою неповторимую лепту. Посредством любопытного психофизиологического механизма индивид, готовый к опылению, был вынужден стремиться к стимуляции полным ароматом племени или по крайней мере большей его части; и действительно, если облако пыльцы недостаточно сложное, зачатия не произойдет. При этом бывало и перекрестное опыление – например, во время межплеменных войн или простого общения между племенами в более развитые времена. Так, каждый представитель этой расы мог рожать детей. Каждый ребенок, хотя у него и был родитель в роли матери, имел в качестве отца все племя. Успешно опыленные и готовящиеся стать родителями члены племен считались неприкосновенными, и за ними бережно ухаживало все общество. Когда ребенок-«иглокожий» отделялся от родительского тела, его также воспитывало все общество вместе с остальными отпрысками племени. В цивилизованных обществах детей передавали профессиональным няням и учителям. Перейдем сразу к важным психологическим последствиям такого способа воспроизводства. В этом мире не было места радостям или неприятностям, испытываемым нами при контакте с плотью партнера. Однако члены племени чрезвычайно вдохновлялись ежесекундно меняющимся племенным ароматом. Бесполезно пытаться описать странный вариант романтической любви, которую каждый из них периодически испытывал по отношению к своему племени. Препятствование, подавление, искажение этого чувства стало источником одновременно и самых высоких, и самых низких достижений расы. Коллективное воспитание детей придавало племени единство и силу, незнакомую более индивидуалистическим расам. Примитивные племена представляли собой группы из нескольких сотен или тысяч представителей, но при развитии цивилизации их размер значительно вырос. Но, несмотря на это, здоровый патриотизм основывался на личном знакомстве всех членов племени. Даже в самых больших племенах любой был по меньшей мере «другом друга друга» любого другого члена племени. С появлением телефона, радио и телевидения племена размером с небольшие наши города могли сохранять достаточный уровень личного общения между своими членами. Однако существовал некий предел, дальше которого рост племени становился вреден. Даже в самых маленьких и наиболее интеллигентных племенах присутствовало постоянное напряжение между естественной любовью индивида к племени и его уважением к самому себе и его ближним. Но если племенной дух в мелких и в крепких больших племенах оставался здоровым благодаря взаимо- и самоуважению индивидов, в самых больших и менее здоровых племенах гипнотическое воздействие племени глушило личность. Члены племени могли даже окончательно потерять осознание себя и других как личностей и превратиться в примитивные безвольные органы племени. Тогда общество деградировало до уровня стада животных. На протяжении всего развития истории лучшие умы расы понимали, что высшим искушением было подчинение личности племени. Пророки снова и снова призывали всех оставаться верными самим себе, но их потуги почти полностью оставались бесполезными. Величайшие религии в этом странном мире несли учение не о любви, а о личности. Если в нашем мире люди мечтают об утопии, в которой все будут любить друг друга, «иглокожие» молили о том, чтобы хватило сил «оставаться самим собой», чтобы не подчиниться полностью племени. Подобно тому как мы компенсируем свой закоренелый эгоизм религиозным благоговением перед обществом, эта раса компенсировала свое стремление к стадности религиозным благоговением перед личностью. В самой чистой и наиболее развитой форме, конечно, вера в себя аналогична вере в любовь в ее лучшем проявлении. Любить – значит желать самореализации возлюбленного и самому получать от этого побочное, но живительное усиление себя. С другой стороны, для того чтобы быть верным самому себе, необходимо любить. Это требует дисциплины отдельной частной личности на службе высшей личности, подразумевающей общество и исполнение духа расы. Но личностная религия была не более эффективна для «иглокожих», чем религия любви – для нас. Заповедь «люби ближнего своего, как самого себя», часто воспитывает в нас расположение видеть в своем ближнем лишь жалкую имитацию себя и ненавидеть его, если он окажется не тем. У них же заповедь «будь верен себе» вырабатывала склонность быть верным племенному образу мышления. Индустриальная цивилизация приводила к тому, что многие племена разрастались до неимоверных размеров. А также производила искусственные «суперплемена» или «племена племен», соответствующие нашим нациям и социальным классам. Поскольку экономической единицей испокон веков было племя-коммуна, а не индивид, класс работодателей был представлен небольшой группой мелких и процветающих племен, а рабочий класс – большой группой крупных и нищих племен. Идеологии суперплемен имели абсолютную власть над всеми умами, находящимися под их влиянием. В цивилизованных районах суперплемена и естественные племена-переростки образовывали удивительного вида ментальную тиранию. По отношению к собственному племени, по крайней мере если оно было небольшим и истинно цивилизованным, индивид мог еще вести себя с умом и проявляя воображение. Он мог испытывать единение со своими сородичами, незнакомое на Земле. Он мог даже уважать себя и других, подходить ко всему с критической точки зрения. Но во всем, что было связано с суперплеменем – в национальном или экономическом смысле, – он вел себя совсем по-иному. Все идеи, поданные ему нацией или классом, должны были приниматься беспрекословно и со рвением. Как только ему встречался какой-нибудь из символов или лозунгов его суперплемени, он терял человеческую личность и становился безмозглым животным, способным лишь на стереотипные реакции. В чрезвычайных случаях его мозг был полностью закрыт для воздействий оппозиции суперплемени. Критическое отношение либо встречалось с откровенной яростью, либо игнорировалось. Индивиды, которые в тесном кругу родного племени проявляли глубокие чувства, понимание и симпатию, под воздействием племенных символов превращались в воплощение безумной ненависти к национальным или классовым врагам. В таком состоянии они способны были на любые жертвы ради предполагаемой славы суперплемени. Они также были очень изобретательны в осуществлении своих агрессивных замыслов по отношению к врагам, которых при благоприятных обстоятельствах могли считать не менее добрыми и умными, чем они сами. Во время нашего визита на такую планету казалось, что страсти толпы вот-вот полностью и необратимо уничтожат цивилизацию. Все в этом мире делалось все больше под влиянием быстро распространявшейся мании суперплеменизма: делалось фактически не разумно, а в соответствии с чисто эмоциональными призывами почти бессмысленных девизов. Не стану описывать, как после периода хаоса в этом мире начал устанавливаться новый образ жизни. Этого не происходило, пока экономическими силами механизированной индустрии после безумного внутреннего конфликта не была свергнута власть суперплемен. Только тогда наконец личность снова освободилась. Перспективы расы резко изменились. Именно в этом мире мы впервые потеряли контакт с его жителями как раз в той точке развития, когда, наладив нечто вроде социальной утопии по всей планете, они испытали первые болезненные волнения духа, перед тем как перейти на некий новый уровень, недоступный еще нам или, по крайней мере, лежавший выше нашего понимания. Этот наиболее многообещающий мир из многих миров «иглокожих» достиг великого процветания, но погиб в астрономической катастрофе. Вся его солнечная система попала в плотную туманность. Поверхность всех планет этой системы была выжжена. В нескольких других мирах этого типа мы были свидетелями того, как движение за просветленное мышление последовательно терпело поражение. Мстительные и суеверные племенные культы уничтожали лучшие умы расы и отравляли остальных такими опасными нормами и принципами, что живительные источники чувств и адаптируемости, от которых зависит умственный прогресс, были уничтожены навсегда. Многие тысячи других квазичеловеческих миров, помимо принадлежавших к классу «иглокожих», пришли к безвременному концу. Один из них, погибший от весьма любопытного несчастливого сочетания обстоятельств, пожалуй, заслуживает краткого описания. Здесь мы нашли расу, чрезвычайно похожую на земную. Когда эта цивилизация достигла примерно нашего уровня, где в обществе нет доминирующей устоявшейся традиции, а естественная наука подчиняется индивидуалистической индустрии, биологи разработали технику искусственного оплодотворения. Но внезапно получил широкое распространение культ иррационализма, инстинкта, жестокости и «божественного» примитивного «дикаря». Эта фигура особенно почиталась, если она соединяла в себе все звериное со способностью управлять толпой. Во главе нескольких государств встали такие тираны, а в так называемых демократических государствах люди этого типа были очень популярны. Во всех странах женщины желали этих «дикарей» себе в любовники или в отцы своим детям. Поскольку в «демократических» странах женщины добились значительной экономической независимости, благодаря их спросу на оплодотворение «дикарями» все это было поставлено на коммерческую основу. Особые синдикаты отбирали мужчин желаемого типа и присваивали им один из пяти уровней желательности. За умеренную плату, зависящую от уровня желательности отца, любая женщина могла быть оплодотворена «дикарем». Пятый уровень был настолько дешевым, что только совсем жалкие нищие не могли себе его позволить. А плата за совокупление с еще более низким уровнем избранных мужчин была, конечно, значительно выше, поскольку волей-неволей предложение было ограничено. В недемократических странах события пошли другим путем. В них тиран, принадлежавший к желаемому типу, вызывал всеобщее обожание своей персоны. Он был божьим посланником. Он сам был божественен. Каждая женщина страстно хотела его если не в качестве своего любовника, то хотя бы в качестве отца ее детей. В некоторых государствах искусственное осеменение от Повелителя допускалось только в качестве высшего знака отличия для женщин совершенного типа. Обычные женщины любого класса, однако, имели возможность быть осемененными кем-нибудь из специально отобранных аристократических жеребцов-«дикарей». В некоторых странах сам Повелитель снисходил до того, чтобы стать отцом всего будущего населения. Результат этого невероятного обычая искусственного осеменения «дикарями», который рьяно соблюдали во всех странах в течение целого поколения и не так явно в течение гораздо большего периода, изменил генетический состав всей расы. Чтобы не потерять адаптируемость к постоянно изменяющимся условиям окружающей среды, любая раса должна любой ценой сохранять свою хрупкую, но могущественную приспособляемость и вариативность. В этом же мире этот драгоценный фактор оказался настолько разбавлен, что перестал действовать. Поэтому раса не могла справиться с чрезвычайно сложными проблемами окружающей среды. Цивилизация пришла в упадок. Раса вступила в фазу, так сказать, псевдоцивилизованного варварства, неспособности к изменениям. Это продолжалось еще несколько миллионов лет, пока все разумные существа не были уничтожены нашествием мелких животных, похожих на крыс, от которых раса не смогла защититься. Не стоит пересказывать странные судьбы всего множества других квазичеловеческих миров. Я лишь скажу, что в некоторых из них, хотя цивилизация и уничтожалась планомерно на протяжении яростных войн, зерно для восстановления культуры случайно выживало. В одном из них хрупкий баланс старого и нового, казалось, мог длиться бесконечно. В другом, где наука зашла слишком далеко, стала слишком опасной для незрелого вида, кто-то нечаянно взорвал всю планету вместе со своей расой. В нескольких мирах диалектический процесс истории был надломлен вторжением и завоеванием со стороны жителей другой планеты. Эти и многие другие катастрофы безжалостно сокращали число населенных миров. В заключение добавлю, что в одном-двух из этих квазичеловеческих миров естественным путем возник новый – и более совершенный – биологический вид, который с помощью своего ума и симпатии взял в свои руки власть, начал управлять целой планетой, убедил аборигенов прекратить размножаться, заселил всю планету собственным видом и создал человеческую расу, которая достигла общественного мышления и быстро развилась за пределы нашего понимания. Прежде чем потерять контакт, мы видели, что, сменив старый вид и взяв под свой контроль всю политическую и экономическую деятельность этого мира, новая раса с иронией осознала тщетность всего этого лихорадочного и бесцельного существования. На наших глазах старый порядок сменился более простым новым, при котором население всего мира состояло лишь из незначительного количества семей «аристократов», которые обслуживали машины, были освобождены от тяжелого труда и роскоши и направляли все усилия на исследование космоса и разума. В некоторых мирах такой переход к упрощенной жизни произошел не путем замены старого вида на новый, а путем простой победы нового мышления в битве со старым. 3. Наутилоиды В дальнейшем развитии наших исследований, с увеличением количества помощников из множества миров, посещенных нами, наша проницательность в чуждые природы тоже усиливалась. Хотя зона нашего проникновения по-прежнему ограничивалась расами, переживающими знакомый нам духовный кризис, мы постепенно научились входить в контакт с существами, чьи разумы были очень далеки от человеческого по своей организации. Далее я попытаюсь дать некоторое представление об основных типах этих «нечеловеческих» разумных миров. Иногда иные существа, хотя и заметно отличались от нас физически и даже ментально, все же совсем не так существенно разнились с нами, как в тех случаях, о которых речь пойдет в нижеследующей главе. Физическая и ментальная формы сознательных существ, как правило, являются выражением характера планеты, где они живут. На определенного типа очень больших и имеющих водный покров планетах, например, цивилизацию развили водные организмы. Ни одно живое существо размером с человека на таких огромных планетах не смогло бы выжить на суше: гравитация расплющила бы его о землю. А в воде такого ограничения на размер не было. Одной из особенностей таких планет было то, что из-за выравнивающего действия сильной гравитации на них редко встречались значительные повышения или понижения рельефа. Поэтому они обычно были покрыты неглубоким океаном, из которого повсеместно выступали архипелаги, состоявшие из маленьких, низких островов. Я опишу для примера один из таких миров – это была самая большая планета, вращавшаяся вокруг мощного солнца. Та звезда родилась в поздний период галактической истории, если мне не изменяет память, недалеко от плотного центра Галактики, и планеты вокруг нее появились, когда многие из старых звезд уже покрылись коркой из тлеющей лавы. Из-за высокой яркости светила и сильной радиации у ее ближайших планет был (или, относительно читателя, будет) бурный климат. На одной из них похожее на моллюск существо, живущее на прибрежных отмелях, приобрело способность дрейфовать по поверхности океана в своей раковине, напоминающей лодку, следуя таким образом за своей растительной пищей. С течением веков раковина становилась все более приспособленной для навигации. Но простой дрейф был дополнен примитивным парусом – мембраной над спиной этого существа. Со временем этот вид наутилоидов разветвился на множество различных видов. Некоторые из них остались мелкими, другие же нашли преимущество в большом размере и разрослись до габаритов живых кораблей. Один из таких видов и стал интеллектуальным хозяином этой великой планеты. Корпус обитателей представлял собой прочное судно, очень похожее по форме на славный клипер нашего девятнадцатого века и превышающее по размерам самого большого нашего кита. Заднее щупальце или хвост преобразовалось в руль, который иногда также использовался в качестве двигателя, наподобие рыбьего хвоста. Но, несмотря на то что все они могли до некоторой степени перемещаться собственными усилиями, на большие дистанции они всегда перемещались с помощью огромных парусов. Примитивные мембраны их предков превратились в целую систему парусов из материала, напоминающего пергамент, и костных мачт и рангоутов, управляемых мышцами. Сходство с кораблем усиливалось благодаря двум глазам, смотрящим вниз, по одному с каждой стороны носа. На верхушке передней мачты также были глаза – впередсмотрящие. В мозгу находился чувствительный к магнитному полю орган, служивший надежным средством ориентации. В передней части корпуса располагались два длинных манипуляционных щупальца: во время движения они плотно прижимались к «бортам», а при каких-либо действиях использовались как весьма функциональная пара рук. Может показаться странным, что подобный вид мог иметь человеческий интеллект. Однако на многих подобных планетах различные цепочки событий привели именно к этому результату. Переход от растительной пищи к животной вызвал быстрое развитие охотничьих навыков, необходимых для преследования более скоростных подводных жителей. Удивительно развился слух: с помощью подводных органов движение рыбы можно было засечь на огромном расстоянии. Полоса вкусовых рецепторов вдоль всей подводной части тела реагировала на постоянно меняющуюся композицию солей в воде и позволяла охотнику выслеживать добычу. Чуткость слуха и вкуса в совокупности с всеядностью, большим разнообразием поведения и сильной социальностью благоприятствовала развитию интеллекта. Речь, это необходимое средство развитого мышления, была в этом мире двух видов. Для общения на коротких расстояниях использовалось ритмичное подводное испускание газа через отверстие в задней части организма, которые были слышны и анализировались подводными ушами. Связь дальнего действия осуществлялась с помощью специального щупальца на верхушке мачты, подающего семафорные сигналы. Организованные походы за рыбой, изобретение ловушек, изготовление лесок и сетей, развитие «сельского хозяйства» как на море, так и вдоль берегов, строительство каменных гаваней и мастерских, использование вулканической энергии для плавления металлов и ветра для мельниц, проектирование каналов внутрь островов в поисках минералов и плодородных земель, постепенное исследование огромной планеты и ее картографирование, преобразование солнечной энергии в механическую – эти и многие другие достижения представляли собой одновременно и продукт интеллекта, и возможности для его дальнейшего развития. Очень странно было очутиться внутри разумного корабля, видеть, как пенятся волны прямо под носом, когда это судно бороздит водные просторы, чувствовать горькие или вкусные потоки, проносящиеся вдоль бортов, ощущать напор воздуха на паруса, когда попадался попутный ветер, слышать ниже ватерлинии бег и бормотание далеких косяков рыб и действительно слышать рельеф морского дна благодаря эху, улавливаемому подводными ушами. Странно и страшно было попасть в шторм, чувствовать, как стонут мачты и вот-вот лопнут паруса, а по корпусу долбят невысокие, но яростные волны этой массивной планеты. Еще было странно видеть, как другие огромные живые корабли рассекают волны, накренившись под ветром, поворачивая свои желтые или краснокоричневые паруса в зависимости от прихотей воздушных потоков, и не менее странно было понимать, что они не созданы человеком, а сами по себе обладают сознанием и имеют свои цели. Иногда мы видели, как два таких корабля сражались, разрывая паруса друг другу змеевидными щупальцами, вонзая металлические ножи в мягкие «палубы» друг друга или стреляя на расстоянии из пушки. Как чудесно было ощущать взаимное желание в присутствии изящной женщины-корабля, ходить с ней галсами в открытом море, устраивать пиратские погони, нежно ласкать ее щупальцами, что составляло любовные игры этой расы. А сексуальный контакт сильно напоминал взятие одного судна другим на абордаж. Удивительно было наблюдать, как мать ухаживала за своими детьми-суденышками. Следует отметить, кстати, что при рождении дети спускались на воду с борта материнского судна, словно шлюпки: один с левого борта, другой – с правого. Затем они сосали молоко у бортов матери. Играя, они кружили вокруг нее, как утята, или расправляли свои незрелые паруса. Когда штормило или во время длительного путешествия их поднимали на борт. Во время нашего визита к естественным парусам стал добавляться источник питания и двигатель, крепившиеся к корме. Вдоль множества островных берегов и каналов строились огромные города из бетонных доков. Глаз радовали широкие улицы-каналы этих городов. Они были заполнены парусным и механизированным «народом», среди гигантских взрослых, как рыболовные лодки, сновали дети.