– Пятьсот. Именно в эту сумму мне встанет ежемесячный платеж за вторую даму сердца. – Ну хорошо. – Хейзел понятия не имела, как это устроить, но хотела выглядеть уверенно. – Я прямо сейчас найду работу. Она радостно улыбнулась папе, и он улыбнулся в ответ, но выглядел очень усталым, а может, просто разочарованным. – Прямо сейчас пойду в город и что-нибудь подыщу. Что значило, что пойдет она в бар и притворится, что ищет. – Хейзел, – сказал он стихшим от недоверия голосом. – Ты в одном полотенце. Она смотрела, как он уезжает на «Раскле» в сторону коридора и исчезает во мраке. Хейзел вернулась в «Запятнанную розу» и обнаружила, что из входной двери валит черный дым и туда-сюда снуют сотрудники экстренных служб. Сердце бешено заколотилось – неужели Байрон что-то сделал с баром? Но у входа не было ленты, которой огораживают место преступления, и она заметила, что в лавину темного смога вошел человек без формы, потом другой; когда ни один из них не появился снаружи через несколько минут, она решила попробовать войти сама. Попасть внутрь можно было разве что на четвереньках. Дым рассеивался примерно в футе от земли, по-этому в бар она вползла. Ударившись головой о сидение свободного стула, она ощупала его и села. – Чем будешь травиться? – спросила барменша. Хейзел открыла глаза, но не смогла ничего разглядеть и закрыла их снова. – Что-нибудь покрепче, – сказала она. – Тут сегодня душновато. – Пожар на кухне, – пояснил мужской голос рядом с ней. Она его узнала. – Ливер? – Приветик. Протянувшись из-за стойки, рука ухватилась за кончики пальцев Хейзел, помогла им нащупать бокал и покрепче его обхватить. Слышать знакомый голос было приятно. – Ну, как дела? Хейзел прокашлялась. – Ну, я теперь, как говорится, в поисках полезных связей. Нет ли у тебя случайно номера кого-нибудь, кто сейчас может предложить работу? – У меня нет телефона, – ответил Ливер. Хейзел отметила, как участился ее пульс. – Нет телефона? Вообще? – ее голос дрожал от восторга. – А как люди с тобой связываются? Семья там? Друзья? – Эти несчастья меня миновали. – А женщины? – спросила она, намеренно добавляя голосу игривости. Хейзел решила, что недооценила его. У того, кто мог обходиться без телефона, были навыки, которые ей бы хотелось перенять. Особые умения, которые привлекали Новую Хейзел. – Я встречаюсь с ними в этом баре. Обычно меня используют, чтобы опуститься на самое дно. Я – как кирпич – появляюсь из ниоткуда. Они спят со мной и понимают, что их жизнь невыносима. Потом они решают, что достойны большего, и тогда запускается процесс восстановления. А я никогда не остаюсь без секса. Все в выигрыше. – А на работе у тебя есть телефон? – Нет. Она допила остатки алкоголя и вытерла рот рукой. – А работа у тебя есть? – Ага. Хейзел не знала, было ли дело в алкоголе или недостатке кислорода, но на нее накатила сильная сонливость. Она хотела было примостить голову на барную стойку, но чужие пальцы ухватили ее сзади за рубашку и потянули вверх. – Я бы на твоем месте тут не спал, – сказал Ливер. – Да. Хорошая мысль. Так кем ты работаешь? – на этом вопросе она не смогла подавить невольный зевок и вдохнула слишком много дыма. Она закашлялась, и кашель не отпускал ее еще минут десять. – Может, продолжим разговор в другом месте? – предложил Ливер. Хейзел слезла со стула и поползла в сторону тусклой полоски света. Ползти и кашлять одновременно было непросто, но она справилась. Добравшись до тротуара, Хейзел растянулась под лучами солнца, глубоко и часто вдыхая чистый воздух. Она подняла глаза и увидела, что Ливер выходит за ней из облака копоти. Казалось, он появился из машины времени, которая исчезала в огне. Вся его одежда была кожаной: шляпа, жилет, брюки, ботинки. На шее висело ожерелье из зубов разных животных. – Пойдем? – спросил он. Все, что она увидела дальше, подтверждало, что Ливер и правда мог бы стать отличным наставником в ее бегстве от прогресса: к примеру, все стекла в его пикапе были выбиты. Он был «бунтарь». Когда они свернули с главной трассы на длинную подъездную дорогу к большому фермерскому дому, Хейзел задалась было вопросом, был ли Ливер таким оригиналом, как она думала. Но они миновали дом и довольно прилично углубились в лес, пока Ливер не припарковался, въехав в основание большого дерева. Несколько листьев упали туда, где должно было быть лобовое стекло грузовика, и приземлились на колени Хейзел. – Остаток дороги пройдем пешком, – пояснил он. Затем достал из-под водительского сиденья длинную винтовку. – У нас все еще свидание, да? – не мог же он быть экстравагантным знакомцем Байрона, который теперь будет охотиться за ней забавы ради? – Если ты этого хочешь, – ответил он. Ей хотелось рассказать ему все: что оправдались ее худшие опасения, что ее мужу удалось засунуть ей в мозг устройство для слежки, всю свою историю от начала до конца. Но казаться сумасшедшей ей совсем не хотелось. Странной была правда, а не сама Хейзел. У одного телешоу когда-то был слоган «Правда не за горами», который Хейзел поначалу неправильно истолковала. «Да уж, – думала она, – правда – самая далекая вещь на свете». Хейзел всегда это понимала – и когда узнала о менструации и сексе, и когда узнала о смерти, и о том, что невозможно жить на других планетах Солнечной системы, и о производстве колбасы. Почти всегда правда была намного грубее и непонятнее, чем она ожидала. Однажды вечером она поделилась этой мыслью с другом, и тот ответил: «Да нет же, дурашка, в шоу говорится, что правда будет раскрыта». Например, что инопланетяне существуют и правительство США в курсе. Хейзел не хотела, чтобы Ливер узнал о ней правду. Но совет бы ей пригодился. – Слушай, если бы кто-нибудь гипотетически мог читать твои мысли, что бы ты сделал? – Если бы кто-то проник мне в голову, – ответил Ливер, – он бы сам не захотел там оставаться. Это уж точно. В конце концов они добрались до его лачуги, похожей на сарай для хранения вещей. Внутри вместо пола лежал деревянный поддон, покрытый шкурами животных, стояли разномастные контейнеры, наполненные водой, и несколько стеллажей размером два на четыре – для одежды. Сильнее всего впечатлял арсенал оружия. – Ты не стесняйся, раздевайся, – сказал он. – Меня не смутит. Он снял шляпу, затем жилет. На его торсе обнаружилась целая коллекция шрамов. – Если хочешь, завернемся в москитную сетку. Чтобы не покусали. Хейзел указала на его шрамы. – Это от операции? Трудно было сказать однозначно, от каких повреждений остались его шрамы и появились ли они одновременно или по очереди. Как же несправедливо, что Байрон смог вставить в нее записывающее устройство, не оставив ни следа! Папин шрам от аппендицита, например, выглядел так, как будто его случайно полоснули бензопилой. – Ну, можно и так сказать. – Он вытащил из-под поддона банку самогона, налил немного в пустую алюминиевую жестянку и протянул Хейзел. Жидкость внутри поблескивала и немного переливалась, как будто слезы смешали с бензином. – Можешь пояснить? – Держись подальше от ублюдков, – пожал плечами Ливер. Кажется, он почувствовал, что она не хочет торопиться с близостью. – Хочешь подождать, пока стемнеет? – спросил он. Она кивнула и взяла протянутую ей банку с алкоголем в знак согласия. – Ночь – прекрасное время. – Ты говорил, что у тебя есть работа? – вспомнила Хейзел. Она не предполагала, что ее вопрос прозвучит настолько осуждающе; ей просто стало любопытно. Немного эгоистично, подумала она. Кем бы Ливер ни работал, это не портило его образ. Может быть, она могла бы работать с ним вместе, если ей когда-нибудь удастся сбежать от Байрона. – Я навещаю могилы, – сказал он. – Прихожу на могилы вместо кого-то, например, когда родственники уезжают из города или когда вдовцы снова начинают заниматься сексом и их мучает чувство вины. Кладбищенские работники подгоняют мне клиентов. Я прихожу на кладбище, иду к могилам, на которые они указывают, сижу столько, за сколько мне заплатили, затем они вычитают свою долю, а остальное отдают мне. – Ты разговариваешь с могилами? – Хейзел прилегла на тюфяк и поняла, что дышать тут лучше ртом: покрытие из звериной шкуры хорошо запоминало запахи. Ливер сидел на краешке тюфяка, потягивая свое пойло. – Нет. Я мог бы поднять цену и предложить нечто подобное. Петь, читать стихи. Люди постоянно просят меня спеть «С днем рождения». Но я не хочу делать из работы вечернее шоу – так могильщики им и отвечают. Если я стану соглашаться на допуслуги, будет слишком много геморроя. Хейзел размышляла, что еще можно сказать, чтобы сократить дистанцию. Прошло столько лет с тех пор, как ей в последний раз хотелось эмоционально сблизиться с кем-то, а не отдалиться. Она не собиралась имитировать интерес, как привыкла делать. Разговаривать с Байроном всегда было просто, потому что он хотел говорить только о себе, и если она слушала, то выходило, как будто они общаются. Оглядев потолок, Хейзел заметила несколько паучьих колоний. Прошло много времени с тех пор, как она сталкивалась с насекомыми или природой вообще. – Ты что-то говорил про сетку? – весело спросила она. Ливер сунул руку под кровать, вытряхнул из сети пыль, а затем укрыл их обоих. – Спасибо, – она улыбнулась. – Знаешь, если бы я наняла тебя прийти на могилу моих родственников, думаю, мне бы понравилось, что ты не разговариваешь. В смысле, если бы я верила, что они могут нас слышать. Меня бы беспокоило, вдруг ты начнешь говорить, а они воскликнут: «Эй! Где Хейзел? Чей это голос? Могу я узнать, кто говорит, пожалуйста?» Ты бы, конечно, мог разъяснить ситуацию, но им все равно было бы не по себе. Если сидеть молча, они просто чувствуют, что рядом кто-то есть, и могут представить, что пришел тот, кого они хотят видеть. Плюс без разговоров выходит как-то более возвышенно. Как будто ты монах или типа того и принял обет молчания. – Разговоры переоценены, – сказал он. Возможно, он на что-то намекал, но ему придется смириться, если он хочет, чтобы ночь оправдала его ожидания. – Мне нужно с тобой поговорить, чтобы мне было комфортно.