– Прошу, зовите меня Элеонора. Зачем разводить церемонии. – Ее алая губная помада лежала безупречно, словно доктор использовала трафарет. – Кстати, мне до сих пор не посчастливилось узнать ваше имя. – Страж. – Страж? Как загадочно! – Кордье улыбнулась и начала доставать из чемоданчика инструмент. – А как вы двое… подружились? – Долгая история. – Превозмогая боль, я выпрямилась. – Вы не общались, пока меня держали в плену? – Мельком, – откликнулся Арктур. – Перекинулись буквально парой слов. Надеюсь, мы исправим это упущение, – прочирикала Кордье. – Работа в «Манекене» – суровое испытание, поэтому так важно ладить с товарищами. Арктур кивнул, и Элеонора буквально расцвела. Когда она достала флакон антисептика, меня как будто царапнуло изнутри. До сих пор никто не кокетничал с рефаитом. Впрочем, он может флиртовать с кем угодно. Мне плевать. – Надо провести дополнительное сканирование, – сообщила Кордье, растирая гель между ладонями. – Не возражаешь? – Нет. Арктур вопросительно поднял бровь. Я кивнула – оставайся. Кордье усадила меня на стул, велела снять рубашку и, натянув пару перчаток, принялась водить по спине холодным, липким от геля сканером. – Вот умница. – Закончив, она вытерла мне спину и снова полезла в чемоданчик. – У меня с собой курс антибиотиков от пневмонии, однако кое-какие симптомы можно облегчить прямо сейчас, откачав жидкость. Процедура элементарная, нужно только вставить иглу между ребер и немного потерпеть. – Ничего страшного. И не такое терпела, «немного» даже непривычно. – Шутница! – хихикнула Кордье. – Ладно, облокачивайся на стол. – Я вытянулась вдоль столешницы. – Отлично. Стараясь не смотреть на инструменты, я ощутила прохладное прикосновение антисептика, потом укол – Кордье ввела анестезию. Край стола впился мне в ребра. Арктур принес декоративную подушку, подсунул мне под живот, а сам устроился напротив. Всю дорогу Кордье напевала себе под нос. Несмотря на анестезию, я поморщилась, когда она приступила к процедуре. Как будто из спины вытаскивали пробку. Я с трудом подавила желание закашляться. Арктур протянул мне руку. Я стиснула его ладонь и сжимала так, что кости трещали. Наконец до моего затухающего сознания донесся голос Кордье: – Извлекаем иглу. – (Какое-то шевеление за спиной.) – Осталось только наложить повязку. Она обмотала меня бинтом, фиксируя вату на месте прокола, и, усевшись напротив, выставила на столик две склянки, заполненные чем-то, тошнотворно напоминающим топленое масло. – Вот, полюбуйся! – торжественно объявила Кордье. – Какая прелесть. – От вида бутылочек даже меня, человека закаленного, чуть не стошнило. – И эта дрянь была у меня в легких? – Плевральная жидкость есть у всех, просто у тебя ее в избытке. Кордье спрятала оба пузырька в сумочку и прислушалась к моему дыханию. Очевидно, услышанное ее удовлетворило, и она стала убирать инструменты. – Теперь дышать и говорить станет легче. Меняй повязку раз в два-три дня, отдыхай и, очень тебя прошу, пей. – Кордье похлопала по чемоданчику. – Здесь лекарство от пневмонии и все необходимое, включая инструкцию. Не вздумай пропустить прием таблеток. – Спасибо огромное, – поблагодарила я. – Это моя работа. – Кордье достала из кармана сложенный вдвое листок и пододвинула его Арктуру. – Мой номер на случай, если понадоблюсь. Скоро объявится Дюко, ждите. Она обулась и, подхватив сумочку с пальто, вышла. Арктур устремил на меня пристальный взгляд: – Ну, как самочувствие? Собрав волю в кулак, я сделала самый глубокий вдох, на какой только была способна. И опять в легкие словно вонзился нож, но на сей раз обернутый в несколько слоев ткани. – Лучше. – Вместе с воздухом у меня вырвался вздох облегчения. – Не так, чтобы совсем хорошо, но лучше. – Рад слышать. – А значит, нянчиться со мной не обязательно. Ты должен разыскать скитальцев, пока нас не опередили. – Я потянулась за ночной рубашкой. – И подкрепиться тебе тоже не мешает. – Я пойду при условии, что ты будешь отдыхать. Вместо кивка моя голова тяжело упала на грудь. Анестезия улетучилась, и я прочувствовала, каково это, когда в легкие вонзают семидюймовую иглу. Арктур проводил меня до кровати, потом принес графин с водой. – Кордье оставила подробную инструкцию к внутривенной терапии, – сообщил он, наполняя стакан. – Начнем? – Не вижу смысла оттягивать. Скорее бы покончить с этим кашлем. Когда мы только перебрались на явку, меня поили физраствором через капельницу, поскольку желудок отторгал любую жидкость. Арктур установил штатив и, опустившись на краешек кровати, осторожно ввел иглу в вену. – Между прочим, Кордье заигрывала с тобой, – нарушила я затянувшееся молчание. – Не обратил внимания. – Она… она очень красивая. – Безусловно. – Рефаит выпустил мою руку. – Скоро вернусь. Если понадоблюсь, связь через пуповину. Он исчез прежде, чем я успела пожелать ему удачи – и признаться, что, ни разу не взглянув на Кордье, он изрядно потешил мое самолюбие. Звенящая тишина действовала на нервы. Вода уже не лезла в глотку. Хотя дышать стало значительно легче, грудь по-прежнему болела, а лицо пылало так, что подушка едва не плавилась. Кое-как мне удалось задремать – и тут же перед глазами замелькали чудовищные в своей отчетливости картины. Арктур с Кордье сплетаются в страстных объятиях, ее волосы струятся между его пальцев. В следующий миг Кордье сменил Корнефорос. Затем я вновь очутилась на водной доске, обездвиженная, не в силах шелохнуться. Только наблюдать. Очнулась я в холодном поту, щеки горели – хоть прикуривай. Но веки снова сомкнулись, и все мое существо погрузилось в глубокий сон, вытеснивший всякие образы. Проснулась я за полночь и, ощущая присутствие Арктура, заковыляла ему навстречу. Волосы и пальто рефаита намокли от снега. – Ну, разыскал Мелюзину? Я постаралась отогнать преследовавшие меня образы и взглянула на рефаита в упор. – В кофейне. – Его радужка отливала желтым, зеленца, символизирующая нейтральное состояние, исчезла. – Те скитальцы, кто не залег на дно, ждут нас в тупике Отфёй. – Когда? – В половине третьего. – Отлично. Пойду оденусь. Как ни странно, даже беспокойный сон очень бодрил. Затворившись в спальне, я вытащила канюлю и, остановив кровотечение, достала из тумбочки обитую бархатом шкатулку, которую заприметила давно, но до сегодняшнего дня не трогала. Внутри поблескивали кисточки и баночки с гримом. Долго Черная Моль прозябала в спячке. Пора снова выйти на сцену и воскресить королеву. В первую очередь нужно привести в порядок волосы. В революционных хлопотах я совсем запустила шевелюру, хотя в бытность подельницей ухаживала за ней на совесть: часами отмокала в крохотной ванне, а после, вытянувшись на кровати, тщательно смазывала волосы маслянистым бальзамом. В какой-то момент Джексон барабанил тростью в стену и требовал «прекращать коптить небо» – странное выражение, никогда не понимала его смысл. Некогда роскошные локоны спутались, кончики посеклись. Устроившись на бортике ванны, я намочила пряди, нанесла по всей длине кондиционер и прочесала гребнем с редкими зубчиками. Хотя струйки воды, стекающие за шиворот, нервировали, запах бальзама, радость от победы над очередным колтуном оказывали умиротворяющее действие. Смыв пенящуюся массу, я отыскала специальную насадку и включила фен. Пряди скрутились тугими спиральками. Теперь косметика. Сначала основа – замазать синяки и подчеркнуть шрам, полученный в битве за власть. Я опустила кисточку в черную краску и занялась лицом, чувствуя, как моя прежняя сущность восстает из пепла, а страх и все невзгоды остаются позади. Украсив веки крыльями, я нанесла чернильный глянец на губы и твердым шагом направилась к гардеробу. Взгляд придирчиво скользил по вешалкам. Как же мне недоставало Элизы с ее чувством стиля и Ника с его критикой. В такие минуты их отсутствие ощущалось особенно остро. Поразмыслив, я облачилась в блузку и брюки, сверху накинула приталенное пальто и потуже затянула пояс. Волосы не успели отрасти и едва прикрывали плечи. Я заколола их похожей на клинок шпилькой, зашнуровала ботинки. Последний штрих – шарф, закрывающий нижнюю половину лица. Однако сногсшибательного образа и грима мало – perdues должны увидеть во мне сильного, достойного уважения союзника, а добиться этого будет непросто. Нельзя допустить, чтобы они узрели слабую часть меня, которая мечтает забиться в уголок. Часть, обреченную навеки томиться во мраке. Арктур, полностью одетый и обутый, ждал в коридоре. Не обменявшись ни единым словом, мы поспешили на улицу. Дюко запретила мне высовываться, но кто не рискует… Мы и так потеряли слишком много времени. От явки до Отфёя, тупиковой улочки, было рукой подать. Пятеро perdues сгрудились под фонарем, залитые причудливым голубоватым сиянием. Вместо принятых в Синдикате черепов они щеголяли в масках неописуемой красоты, придававших им сходство с куклами на витрине. – Réphaïte, – пробормотал кто-то из perdues. Я замерла и расправила плечи. Арктур маячил у меня за спиной. – Мне сказали, вы скитальцы, – тожественно изрекла я. – Последователи Дряхлого Сиротки. – Пятеро из тринадцати. – В прорезях ближайшей маски, разрисованной глициниями и веточками крапивы, зияли темные провалы. – Я Рейнельда-Плащаница. Твой черед явить нам свой лик. – Я уже являла его Мелюзине.