Что-нибудь достойное моих особых талантов? Почему-то я усомнилась — разве что речь идет о преступном отравлении, являющемся моим главным развлечением. Тем не менее, не в настроении возвращаться домой в Букшоу прямо сейчас, я нацепила свою лучшую улыбку в стиле «Руководства для девочек» (устаревшее издание) ради викария и пошла за ним вместе с Рупертом и Ниаллой на церковный двор. Когда Руперт распахнул заднюю дверь фургона, я бросила первый взгляд в жизнь странствующего артиста. Полутемные внутренности «остина» были как нельзя лучше оснащены рядами лакированных ящиков, каждый из которых сверху, снизу и с боков плотно обставлен соседями — это очень напоминало коробки с обувью в хорошо организованной сапожной лавке, когда каждый ящик можно легко выдвинуть и вдвинуть. На полу фургона были свалены коробки большего размера — на самом деле тара для упаковки — с веревочными ручками по бокам, чтобы облегчить их выгрузку и переноску, когда потребуется. — Руперт сделал все сам, — гордо объяснила Ниалла. — Ящики, складную сцену, осветительное оборудование… прожекторы из старых банок из-под краски, не так ли, Руперт? Руперт отсутствующе кивнул, вытаскивая охапку железных труб. — И это еще не все. Он нарезал веревки, сделал подпорки, раскрасил декорации, вырезал кукол… все, за исключением этого, разумеется. Она указала на громоздкий черный чемодан с кожаной ручкой и отверстиями в боку. — Что там? Животное? Ниалла рассмеялась… — Лучше. Это гордость и отрада Руперта — магнитофон. Он заказывал его из Америки. Это обошлось ему в приличную сумму, могу сказать. Но это дешевле, чем нанимать оркестр «Би-би-си» для музыкального сопровождения! Руперт уже начал вытаскивать коробки из «остина», сопровождая работу ворчанием. Его руки — словно грузоподъемные краны на верфях — поднимали и поворачивали… поднимали и поворачивали, пока наконец все не оказалось на траве. — Позвольте, я помогу, — предложил викарий, хватаясь за веревочную ручку на конце черного сундука в форме гроба со словом «Галлигантус», нанесенным на него белой краской, в то время как Руперт взялся за противоположный конец. Ниалла и я ходили взад-вперед, взад-вперед с более легкими предметами и деталями, и через полчаса все было сложено в приходском зале перед сценой. — Хорошая работа! — объявил викарий, отряхивая рукава. — Действительно хорошая работа! Теперь как насчет субботы? Дайте-ка подумать… Сегодня четверг… У вас будет еще один день на подготовку плюс ремонт фургона. — Подходит, — сказал Руперт. Ниалла кивнула, хотя ее не спрашивали. — Тогда суббота. Я скажу Синтии сделать копии рекламных листовок на гектографе. Завтра она разнесет их по лавкам… разложит в стратегических местах. Синтия молодчина по этой части. Среди множества слов, приходивших на ум, чтобы описать Синтию Ричардсон, «молодчины» не было, зато было «великанша-людоедка». В конце концов, это Синтия однажды поймала меня, когда я на цыпочках балансировала на алтаре Святого Танкреда, чтобы с помощью отцовской опасной бритвы соскрести образец кобальтовой сини со средневекового витражного стекла. Кобальтовая синь — это смешанный базовый арсенат кобальта, который готовится путем обжигания, средневековые художники использовали его для рисования на стекле, и я просто умирала от желания проанализировать его в лаборатории, чтобы определить, насколько успешными оказались его создатели на важном пути очищения его от железа. Синтия схватила меня, стащила и отшлепала, найдя недостойное, с моей точки зрения, применение подвернувшемуся экземпляру «Гимнов древних и современных» (стандартное издание). — То, что ты натворила, Флавия, не стоит поздравлений, — заявил отец, когда я поведала ему об этом грубом произволе. — Ты испортила находившуюся в идеальном состоянии двояковогнутую бритву от Тьер-Иссара. Должна признать, что Синтия — отличный организатор, однако таковыми были и мужчины с кнутами, присматривавшие за постройкой пирамид. Конечно, если кто-то и может оклеить рекламными объявлениями весь Бишоп-Лейси из конца в конец за три дня, то это Синтия Ричардсон. — Постойте! — воскликнул викарий. — Мне только что пришла в голову блестящая идея! Скажите, что вы думаете. Почему бы не поставить два спектакля вместо одного? Я не претендую на роль эксперта в искусстве кукольного театра, в любом случае, не знаю, что возможно, что нет, однако почему бы не поставить спектакль для детей днем в субботу и еще один вечером, когда больше взрослых будут свободны и смогут посетить его? Руперт ответил не сразу, он стоял, потирая подбородок. Даже я сразу поняла, что два представления удвоят кассу. — Что ж… — наконец сказал он. — Допустим. Это будет один и тот же спектакль, хотя… — Великолепно! — заявил викарий. — Что нам надо… программу, да? — Начнем с короткой музыкальной пьесы, — размышлял Руперт. — Новой, над которой я сейчас работаю. Никто ее еще не видел, так что это отличная возможность обкатать ее. Затем «Джек и бобовое зернышко». Все всегда требуют «Джека и бобовое зернышко», что маленькие, что большие. Классическая вещь. Очень популярная. — Грандиозно! — сказал викарий. Он достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги и огрызок карандаша и нацарапал несколько слов. — Как насчет этого? — спросил он с последним росчерком и с довольным выражением лица зачитал вслух написанное: Прямо из Лондона! — Надеюсь, вы простите маленькое преувеличение и восклицательный знак в конце, — прошептал он Ниалле. Кукольный театр Порсона (под управлением упомянутого Порсона. Как показывают на телеканале «Би-би-си»). Программа I. Музыкальная интерлюдия. II. «Джек и бобовое зернышко». (Номер один ставится впервые на сцене; номер два признан всемирно популярной пьесой для всех, и детей и взрослых). Суббота, 22 июля 1950 года, в приходском зале Святого Танкреда, Бишоп-Лейси. Спектакли начинаются в 14:00 и 19:00 ровно! — Иначе они будут канителиться, — добавил он. — Я скажу Синтии набросать сверху рисунок маленькой фигурки с шарнирами на веревочках. Она чрезвычайно талантливая художница, знаете ли, не то чтобы у нее было много возможностей для самовыражения… О Бог мой! Я заболтался. Я лучше пойду займусь своими телефонными делами. И с этими словами он ушел. — Эксцентричный старичок, — заметил Руперт. — Он нормальный, — сказала я. — Ведет довольно грустный образ жизни. — А, — произнес Руперт, — знаю, что ты имеешь в виду. Похороны и тому подобное. — Да, — подтвердила я. — Похороны и тому подобное. Но я скорее имела в виду Синтию. — Где тут провода? — неожиданно спросил Руперт. На миг я была ошарашена. Должно быть, я выглядела крайне несообразительной. — Провода, — повторил он. — Ток. Электричество. Хотя не думаю, чтобы ты знала, где это, не так ли? Так получилось, что я знала. Лишь несколько недель назад меня насильно завербовали в помощь миссис Уитти, я стояла с ней за сценой и помогала передвигать массивные рычаги дряхлого пульта управления осветительной аппаратурой, когда ее первокурсники — балетные танцоры — порхали по подмосткам на репетиции «Золотых яблок солнца», Помона (Дейдре Скидмор в сачке для ловли бабочек) соблазняла сопротивляющегося Гиацинта (краснолицего Джеральда Планкетта в импровизированных лосинах, перешитых из пары длинных брюк), демонстрируя ему вечнозеленый ассортимент фруктов из папье-маше. — Направо от сцены, — сказала я. — За черной первой кулисой. Руперт моргнул раз или два, бросил на меня колкий взгляд и зацокал по узким ступенькам на сцену. В течение нескольких секунд мы слышали, как он бормочет что-то себе под нос в сопровождении металлических звуков хлопающих приборных панелей и включающихся и выключающихся переключателей. — Не обращай на него внимания, — прошептала Ниалла. — Он всегда нервничает с той самой минуты, когда объявляют представление, и до финального занавеса. Помимо этого, он, в общем-то, нормальный. Пока Руперт возился с электричеством, Ниалла начала освобождать связки гладких деревянных шестов, туго стянутых кожаными ремешками. — Сцена, — пояснила она. — Это все совмещается с винтами и гайками-барашками. Руперт разработал и сделал все это сам. Осторожно — пальцы. Я подошла к ней помочь с более длинными связками. — Я сама справлюсь, спасибо, — сказала она. — Делала это сотни раз, довела до автоматизма. Единственное, что надо делать вдвоем, — поднять пол. Шорох за спиной заставил меня обернуться. Сзади стоял викарий с довольно несчастным выражением лица. — Не лучшие новости, боюсь, — сказал он. — Миссис Арчер говорит, что Берт уехал в Лондон на учебу и вернется только завтра, и никто не берет трубку на ферме «Голубятня», где я надеялся вас разместить. Но миссис Ингльби нечасто отвечает на телефон, когда она одна дома. В субботу она привезет яйца, но это слишком поздно. Я бы предложил дом священника, но Синтия довольно решительно напомнила мне, что мы как раз красим гостевые комнаты: кровати вынесены в коридор, шкафы загромождают лестничные пролеты и так далее. Это сведет с ума, действительно. — Не беспокойтесь, викарий, — произнес Руперт со сцены. Я чуть не выскочила из кожи. Забыла, что он там. — Мы расположимся прямо здесь, на церковном дворе. В фургоне есть хорошая палатка с шерстяными пледами и резиновым полом, маленький примус и консервированные бобы на завтрак. Нам будет уютно, словно клопам в одеяле. — Что ж, — ответил викарий, — если бы дело касалось только меня, я… — Ах, — перебил Руперт, подняв палец. — Я знаю, о чем вы думаете: нельзя, чтобы бродяги разбивали лагерь среди могил. Почтение к дорогим почившим и так далее. — Ну, — признал викарий, — в этом есть ничтожная доля правды, но… — Мы устроимся в незанятом углу, хорошо? Никакого осквернения. Не первый раз нам доведется спать на церковном кладбище, правда, Ниалла? Ниалла слегка покраснела и стала зачарованно разглядывать что-то на полу. — Что ж, полагаю, вопрос решен, — подытожил викарий. — На самом деле у нас мало вариантов, не так ли? Кроме того, это лишь одна ночь. Что в этом плохого? Боже мой! — воскликнул он, взглянув на часы. — Как tempus быстро fugit! Я дал Синтии торжественное обещание сразу же вернуться. Она готовит ранний ужин, видите ли. Мы всегда ужинаем рано по четвергам, из-за хора. Я бы пригласил вас присоединиться, но… — Не стоит, — перебил его Руперт. — Мы и так достаточно обременили вас сегодня, викарий. Кроме того, верьте или нет, но Ниалла — дока по части приготовления яичницы с беконом на костре. Мы поедим, словно корсиканские бандиты, и уснем, словно мертвецы.