* * * Как и собирались, утром выехали с зарею. Выспались, наскоро перекусили кашей, разобрали шатры, покидали в телеги – все в охотку, со смехом, с прибаутками-песнями. А вот уже и послышалась зычная команда: – Становись! Нале-ву! Шагом… арш! Впереди – знамо дело – авангард во главе с сотником Бутурлиным, за ним – княжеский возок с охраной, потом рейтары, стрельцы… Воинство! Едва только тронулись, как над соснами, за холмами, выкатился-показался сияющий краешек солнца. Лучи его позолотили лица, отразились в шлемах и наконечниках пик, взорвали утренний прозрачный туман сверкающим золотом, так что стало больно глазам. Народ радовался: солнышко теплое – к доброму дню. Лето нынче выжалось холодное, смурное, дожди надоели всем. – Ты почто лыбишься-то, Игнат? – подмигнув улыбающемуся отроку, с усмешкой поддел Никита Петрович. Парнишка повел плечом и еще больше прищурился: – Так славно! Теплынь. И дожди вроде как кончились. Ехавший рядом Ленька тряхнул рыжей шевелюрой: – Чай, скоро и поход! Правда, господине? – Да уж, – погладив эфес сабли, Бутурлин важно покивал. – Так оно и есть. Для того ведь струги-то и выстроены. На все войско! – Славно! – одобрил Игнат. – Чай, на стругах-то все лучше, чем пешком. Стрельцы вновь затянули песню. Солнце поднялось еще выше и, кажется, совсем скоро засияло уже над головами, и как-то вдруг очень быстро по левую руку показалась синяя гладь реки. Дорога как раз и шла вдоль реки, путь был хороший, наезженный и плотный, копыта коней не проваливались в грязь, что позволило еще больше прибавить ходу. Да, собственно говоря, торопиться-то было некуда: через пару часов пути на крутояре показалась красивая деревянная церковь. – Святого Дионисия храм, – сняв шапку, радостно пояснил проводник. – Приехали! Все остановились. Сам воевода вышел из возка и, перекрестившись на церковь, прочел молитву. Бывшие рядом с ними воины тоже осенили себя крестным знамением да переглянулись с радостью: ну, вот он, конец долгого пути. От церкви спускались к реке избы с плетнями, наверное, пара-тройка дюжин – точно, Плесово – село большое. За избами, на берегу, виднелись какие-то амбары и верфь с застывшими остовами судов. Вокруг копошились люди, доносился звон топоров, визг лучковых пил, крики… Работа кипела в полный рост! Достраивали. Царя ждали! – Красиво как! Славно… – словно завороженный протянул Игнат. – Деревья вон, трава, папоротники… золотятся. Словно брабантское кружево… Бутурлин на это ничего не сказал, лишь прищурился, заметив отряд всадников, вылетевших навстречу гостям. Вылетели, надо сказать, умело – растянулись, выгнулись дугой – окружали. – А вон, батюшко, и пушки, – повернув голову, шепнул Ленька. – Четыре ствола у берега, еще столько же – справа, на опушке… И вон, у самой церквы блестят! Нам бы как бы в лес – а то пальнут еще. – Я вам дам – в лес! – запахнув ферязь, воевода Потемкин грозно почмокал губами. – Коня мне, живо! Попону праздничную, шишак… Никита! Панцирь злаченый надень – при мне будешь. – Слушаюсь, княже! Успели быстро. И коня привели: белого, под алой с золотой вышивкой, попоной. Князь уселся в седло, распахнув ферязь. Под ферязью – байдана с зерцалом злаченым, доспех красоты редкостной, на голове – сверкающий на солнце шишак, на рукояти сабли – рубины огнем горят, холеная борода на ветру развевается – сразу видно, всем князям князь! Рядом с воеводой – Бутурлин в рейтарском панцире и гишпанском шлеме с двумя страусиными перьями. На перевязи – сабля, пара пистолетов в седельных кобурах, с плеч короткий английский плащ водопадом темно-голубым ниспадает. А что? Чай, не лаптем шти хлебаем! Тут и рейтары, и стрельцы-молодцы… Встали все мишенью… Ну-ну, князь, видно, знает, что делает. Всадники между тем быстро приближались, накатывались лавою. Уже сверкнули на солнце сабли! Усмехнувшись, князь Петр Иванович махнул рукой: – Трубач – труби! Барабанщики – барабаньте. Гулким рокотом ухнули барабаны. Радостно запела труба. Воевода тронул коня и поехал навстречу воинам. Ехал спокойно, не торопясь… и ни один мускул на лице не дрогнул! Бутурлин потянулся было к пистолю… – Не вздумай, Никита, стрелять! – скосив глаза, строго-настрого предупредил князь. – И сабельку в ножнах держи. – Но ведь они же… – Подъедут – честь отдадут! Сотня шагов до всадников! Полсотни. Уже видны злые сверкающие глаза, оскаленные лошадиные морды. Сверкают сабли. Стволы карабинов тускло блестят. Еще немного и… – Осади! – властно поднял руку Потемкин. Скачущие впереди всадники недоуменно переглянулись… и осадили коней. – Кто такие? – опытный воевода тут же определил старшего – лихого усача в латах с польскими гусарскими дугами за спиною. Неужто и впрямь поляк? Хотя… да-да, говорили, что государь, в ряду прочих, завел в Москве и гусарский полк… Так то государь. В Москве. А здесь кто? Усач тоже, по всему, оказался бывалым. Оценив все великолепие, спешился и вежливо поклонился, представился: – Полковник Семен Змеев, волею государя воевода здешний. – А! – спешиваясь, улыбнулся князь. – Слыхал, слыхал о тебе, Семен Михалыч! Это ты тут верфями заведуешь? – Язм. – А я – князь Потемкин, можешь запросто Петром Иванычем звать. – Княже! – молодой воевода смутился, правда, не очень – действовал-то он правильно. – Вы уж извиняйте за… – Да не за что, полковник! Вижу – службу знаешь, – довольно хмыкнув, Потемкин лукаво прищурился. – А почто как поляк одет? – Так трофеи! Дуги с перьями от вражьих сабель зело хорошо помогают… Змеев поспешно спрятал улыбку, но все же не выдержал, молвил с молодецким задором: – Так и вы почти все – как немцы. – Так немцы и есть – рейтары! Государь что – неизвестно, когда пожалует? – Да мы допрежь него хлебный обоз ждем. Вот-вот должон быти. А за ним – и государь. Кивнув полковнику, Потемкин уселся в седло: – Ну, и мы подождем с вами. Покажешь, Семен Михалыч, где лучше встать. – Добро, княже. За мной поезжайте. Исправляя невольную свою оплошность, воевода Семен Змеев, распределив всех на постой, вечером закатил пир. Собрались в просторной избе местного старосты Порфирия Грачева, сутулого, себе на уме, мужичка с редкой русой бородкой и хитроватым взглядом. Потемкина, как почетного гостя, усадили за стол в красном углу, под иконами, рядом расселись все в соответствии с родовитостью и чинами, так что Бутурлину едва-едва хватило местечка на самом краю лавки, рядом с рейтарским капитаном. – О, Никита, – подмигнул тот. – Сейчас выпьем, ага! Кальвадос, да. – Сомневаюсь, есть ли тут кальвадос… – Ну-у… не кальвадос, так эта… ме-до-ву-х-ха! – засмеялся рейтар. – Никита! Я вот не верю, чтоб тут у русского старосты – и водки нету? Меня, кстати, Жюль зовут, если ты забыл. Да! Вчера седло мне проиграл, помнишь? – Да помню, – отмахнулся Бутурлин. – А вот как тя звать… – Шевалье Жюль де Бийянкур из Нормандии. Как у вас говорят – прошу любить и жаловать. Так вот и познакомились, можно сказать – заново, выпили за дружбу водки – ушлый француз оказался прав! Нашлось, что выпить, у старосты… Сыскалось и чем закусить. Поскольку в те унылые времена резать продукты перед приготовлением почиталось грехом, то ту же курицу подавали целиком – «куря во штях», или курица, сваренная в бульоне, заправленном мукой. – Умм! – закусывая, зачавкал француз. – Вкус-сно! Княже Петр Иваныч! А правду говорят, будто при дворе государя Алексея Михайловича подают «грешное блюдо» – куря, разрезанная под лимоны и запеченная в печи? – Может, и подают, – воевода пожал плечами. – Не вкушивал. Окромя «курей во штях», важным гостям подавали и много чего другого, не менее вкусного. Запеченного в печи осетра, например, а также уху из белорыбицы, кисель белый (крахмальный) и кисель красный (из сушеных ягод), невероятно вкусную, заквашенную небольшими кочанами, капусту, соленые рыжики и огурцы, пироги с кашей, рыбники, калачи… Ну и водка, да, а к ней еще медовуха и бражка. Последняя – опять же, из сушеных ягод, очень для желудка пользительная. Опять же – от поноса… – Неужто от поноса помогает? – засомневался Жюль. – Ой, Никита… – Помогает, помогает, – Бутурлин негромко засмеялся и выбросил куриную кость в поставленную слугой братину. – Пиво уж, княже, не успели сварить, – между тем каялся староста. – Ничо! Завтра наварим. – О! Завтра и пиво будет! – рейтарский капитан обрадованно потер руки. – Попробуем, какое тут пиво. Вот, пивал я как-то в Риге и в Бремене… – В Ниене тоже нехудое пиво варили…