– Мы посмотрим, – резко сказал Лоре. – Ссориться с вами я не хочу, – сказал Расп, к великому удивлению Паркли, который считал его олицетворенной верностью. – Зачем вздорить из-за добычи, когда ее можно достать. Дайте мне десятую долю всего, и я пойду. – Десятую долю! – воскликнул Лоре. – Ведь вы же сама выиграете, – сказал старик. – Я буду работать лучше и больше достану. – Ну, вот вам моя рука, – сказал кубинец. Они пожали друг другу руки, Паркли застонал, а глаза Дача сверкнули бешенством. – Ну, теперь ступайте вниз, капитан, и вы, мои искусные авантюристы, – сказал кубинец, с трудом скрывая свое торжество. – Послушайтесь моего совета и терпеливо ждите, пока вы понадобитесь, а если вы вздумаете разыграть со мною какие-нибудь штуки, то это может стоить вам жизни. Все пошли вниз кроме Дача и Паркли, которые обратились к отступникам. – Если бы кто-нибудь сказал мне, Расп, что вы можете быть таким негодяем, то я назвал бы того лжецом. – Не давайте волю языку, – огрызнулся Расп, – я честно для вас работал и доставал вам деньги. Теперь моя очередь. Теперь вы будете работать, а деньги достанутся мне. Кубинец с любопытством слушал этот разговор, и лицо его вспыхнуло от удовольствия, когда Дач повернулся к Окуму, который облокотился о борт, жуя табак и ухмыляясь, вероятно, от радости за свою свободу. Когда Дач увидел эту улыбку, он бросил на него сердитый взгляд, но Окум вытащил свой ящичек с табаком, раскрыл нож и обратился к Дачу: – Не отрезать ли вам табачку, товарищ? – Старый изменник, – сказал Дач, не будучи в состоянии удержаться, схватил старика за горло и стал его трясти. Это, по-видимому, страшно рассердило Окума. Со свирепым ругательством он поднял нож и нанес удар Дачу прямо в грудь, так что молодой человек зашатался и чуть не упал. Глава XXXV. Посол Окума Когда Дач зашатался, Сэм Окум, нож которого запутался в широкой жакетке молодого человека, с бешенством вытаскивал его и хотел ударить опять, но двое матросов схватили его за руку. Хмурясь и ругаясь, Сэм позволил отвести себя в сторону, а Дач, побледнев от ярости, кричал: – Трус и изменник! Ты получишь награду! – Пустите же меня! – говорил Сэм с бешенством, делая отчаянное усилие, чтобы освободиться. Но матросы держали его, и Лоре сказал, самодовольно улыбаясь: – Оставьте его, Сэм, вы можете расквитаться с ним со временем, когда он будет под водой, – прибавил он с особенным взглядом. Окум заворчал, как медведь, и сверкнул глазами на Дача, которого теперь потащили вниз, страдавшего душевно, но не телесно, потому что удар Сэма только разорвал жакетку. Лоре отдал приказание, Окум принял начальство, матросы охотно повиновались, подняли якорь и после продолжительной стоянки шхуна опять заскользила по прозрачной воде прелестного залива. Следующие два дня кубинец подозрительно караулил Сэма, но так как тот исполнял свое дело с большим усердием и прогнал Полло, который подошел было к нему с улыбкой, Лоре ему поверил. И на третий день, когда кубинец вышел на палубу и увидел Сэма, старательно рассматривающего берег в зрительную трубу, он положил руку на его плечо. – Вы знаете место? – сказал он. – Не знаю, то ли это место. Как вы думаете? – с улыбкой сказал Сэм. – Одно место, которое я знаю, лежит вон около того островка. – Там, где скалы имеют вид старого замка? – спросил кубинец. – Там, капитан, – ответил Окум, оскалив свои желтые зубы, – мне кажется, что вам надо бы прибавить мне еще сотенку слитков, капитан. – Подождите и увидите. Если все пойдет хорошо до конца, я великолепно с вами расплачусь. В это время шхуна бросила якорь у того места, где лежал другой потонувший корабль. На этот раз найти его было нетрудно, потому что черные обломки корабля высунулись из воды, и кубинец потирал руки от радости, говоря Окуму, что это будет самая богатая находка, потому что свои слитки он доставал тут. – А вы знаете еще другие места? – спросил Сэм. – Я знаю еще много мест, – ответил кубинец. – Вы сами ходили под воду? – Нет, – сказал кубинец, закуривая сигару, – я посылал одного негра, который отлично плавал – одного из моих рабов. – А что если он подберет все серебро и без вас? – спросил Сэм, ухмыляясь. – Нет, он этого не сделает, – спокойно сказал кубинец, выпуская клубы дыма. – Откуда вы это знаете, капитан? – сказал Окум. – Я на негров не полагаюсь никогда. Говоря это, он нахмурился на Полло, который проходил по палубе, но тотчас исчез. – Потому что он отправился туда, куда я пошлю всякого, кто поступит со мной вероломно, – сказал Лоре тихим, шипящим шепотом. – Этот негр начал говорить слишком много и в одну ночь как-то полетел через борт. Невозможно сказать, как это случилось. Оба стояли и смотрели друг другу в глаза несколько минут, потом кубинец медленно прибавил: – Я никогда не хвастаюсь и никогда не прощаю. Тот, кто старается провести меня, вредит собственным своим выгодам. Ваши достойные хозяева думали, что отделались от меня, а вот видите, что случилось с ними. Если, например, старик Расп вздумает фальшивить со мной, он умрет. Вы ему этого не говорите, это растревожит его, и пусть лучше человек не знает, что ему, может быть, предстоит смерть. Вы курите сигары, мой добрый друг, Окум? – Благодарю, нет, я всегда жую табак, – сказал Сэм. Потом, когда Лоре отошел, Сэм прибавил: – Это настоящий дьявол. Старик Расп сидел на мотке веревок и чистил шлем для завтрашнего дня; в эту минуту глаза его встретились с глазами Сэма, они обменялись каким-то странным взглядом, но не сказали ни слова; и весь вечер провели в приготовлениях к завтрашнему делу. Раза два с тех пор, как Сэм Окум был на палубе, он видел канареечку, особенную любимицу Вильсона, которую он приучил сидеть на его пальце и принимать пищу из рук; и эта птичка заставила его задуматься. Половина птиц Вильсона вымерла, но некоторые остались живы по милости Полло, который их кормил и чистил их клетки. Он начал было разговаривать с Окумом о них, но старый моряк свирепо напустился на него. – Ступай к своим горшкам и кастрюлям, чернушка. Полло отскочил от него с испуганным и оскорбленным видом, и Окум, подозревая, что кубинец недалеко, как это случалось всегда, когда бывшие пленники разговаривали между собой, – продолжал ворчать. «Бедняжка Полло! – сказал себе Сэм, садясь против клетки и задумавшись. – Желал бы я знать, птичка, принесешь ли ты своему барину весточку, если я выпущу тебя». Он думал несколько минут, потом покачал головой. «Нет, не годится, даже если бы ты могла говорить». Он прошелся по палубе и увидел, что у разбитого люка стоит часовой, а другой часовой у входа в каюту, и так было всегда, потому что кубинец держал всех в такой строгой дисциплине, что если бы капитан Стодвик поступал так, как он, то шхуна никогда не была бы взята. Сэм поджидал удобного случая, когда пленники вышли на палубу, но скоро увидел, что всякая попытка перемолвиться с ними хоть словом, была бы гибельна для того предприятия, которое он замышлял. «Должен буду обратиться к птичке», – сказал он себе наконец. На другой день на рассвете он отворил клетку и выпустил птичку, она, пользуясь своей свободой, взлетела на мачты, чирикала, потом спустилась к каюте, привлеченная особенным свистом, и опять поднялась, позволила себя поймать и посадить в клетку. «Это годится», – сказал себе Сэм и продолжал работать. Все утро приготовляли водолазный аппарат, и Расп старательно осмотрел морское дно. – Все хорошо, – сказал он кубинцу, – теперь пошлем вниз старика Паркли. Паркли призвали на палубу, и первым его побуждением было отказаться идти. – Лучше ступайте, – сказал Расп, ухмыляясь. – Я так думаю, что если вы не захотите идти в водолазной одежде, так вас, пожалуй, пошлют туда без нее. Нечего было делать, надел Паркли водолазную одежду и пошел. Потом позвали Дача. Лоре и его матросы были вооружены, Дач чувствовал, что всякое сопротивление бесполезно, и он пошел. Они вместе с Паркли расчищал песок и траву около потонувшего корабля. Нашли несколько слитков, отправили их наверх, но для обоих было очевидно, что придется проработать много дней, прежде чем они доберутся до главного запаса сокровища. Прошел еще день, и Дач с восторгом удостоверялся, идя под воду, что в душе Лоре над всем преобладала жадность и что он пока забыл о своей любви к Эстере. На следующее утро на рассвете Вильсон проснулся прежде всех, попозже Дач присоединился к нему посидеть у окна каюты и насладиться свежим утренним ветерком, который был восхитительно прохладен, когда послышалось веселое чириканье, и канареечка прилетела в разбитый люк и села на стол. – Дик, Дик! – вскричал Вильсон со слезами радости на глазах. – Мой хорошенький Дик!