– Прежде их надо поймать, – заворчал Окум. – Когда вы это узнали? – спросил капитан. – Когда вы услыхали мой крик. Полло послышался шум, мы пришли сюда и посмотрели. – А я увидал, как шлюпка отправлялась, наполненная людьми, – с важностью сказал Полло. – Это все подстроено, матросы не уехали сами, – сказал капитан. – Помяни мое слово, Джон, это все штуки иностранца. Не видал ли кто, может быть, он подъезжал к шхуне. – Я видел вечером, – сказал Полло, – как он ехал в шлюпке с двумя людьми, только к шхуне он не подъезжал. – Ступай вниз, – сказал капитан, – ночной воздух холоден. Бояться нечего, детя мое, – нежно обратился он к дочери, которая в эту минуту подошла, дрожа. – Только матросы наши сбежали. Ну, господа, мне очень жаль, но делать нечего и теперь мне остается только просить вас разделить вахту с мистером Джонсом и со мной. Окум и Полло, ступайте вниз. Окум, вы будете стоять на вахте с мистером Джонсом. Мистер Мельдон или вы, мистер Вильсон, будете на вахте вместе со мной. Оба джентльмена выразили свою готовность, и ночь прошла без дальнейших неприятностей. Капитан Стодвик был прав. Как только настала темнота, кубинец пробрался на шхуну и, выждав удобный момент, стал уговаривать одного матроса. Сначала матрос не хотел слушать его. Но Лоре все увеличивал цену, убеждая в том, что поездка сумасбродная, что сам он раскаялся и потому отказался, так как не хотел подвергать людей опасностям гибельного берега, у которого лежали сокровища. Тогда матрос стал слушать его. – На этом берегу свирепствуют смертельные горячки, – шептал кубинец, – и меня преследует раскаяние, что я отправил столько английских моряков на верную смерть. Наконец его слова и деньги одержали верх. Не только этот матрос, но и другие были подкуплены и убеждены. – Выбирайте, – сказал кубинец в заключение, – собачья смерть и тело ваше на съедение акулам или деньги, которые я вам дам. Вы можете отправиться лондонским поездом, погулять в столице, а потом поступить на какой-нибудь хороший корабль. Лишний соверен был обещан тому матросу, который подрежет канат; и все устроилось бы по желанию кубинца, если бы матрос не передумал. Канат уцелел, только шхуна осталась без матросов. В восемь часов утра Паркли и Дач приехали сказать, что им удалось узнать: Толли и другого матроса видели на станции, где они брали билеты до Лондона. – Слыхали вы когда-нибудь более дурные известия? – сказал Паркли. – Может пройти месяц, прежде чем мы можем найти других водолазов, которые захотят ехать с нами. – Да, я знаю известия еще хуже, – спокойно ответил капитан. – Что вы хотите сказать, – воскликнул Паркли с изумлением. – Наш приятель кубинец подкупил всех матросов и остановил нашу экспедицию. – Черт его дери… Нет, не хочу ругаться, – воскликнул Паркли, побагровев от бешенства. – Остановил нашу поездку? Отнял у нас водолазов и матросов? Послушайте, Дач Поф, послушайте, капитан Стодвик! Я шевелюсь не скоро, но когда зашевелюсь, меня не остановишь. Я переверну все верх дном, а приведу этот план в исполнение, истрачу все свои деньги, а не дам этому мошеннику одержать надо мною верх! – Вы хотите сказать, что обратитесь в суд? – сказал капитан. – Нет, – резко ответил Паркли. – Это будет только пустая трата времени. Дач Поф вы не бросите меня? – Конечно, мистер Паркли, – спокойно сказал Дач, протягивая ему руку. – И я, – воскликнул капитан. – Я это знал, – горячо сказал Паркли. – Пойдемте в каюту и посмотрим, что можем сделать. Они уселись вокруг стола в каюте и обсудили дело со всех сторон. Капитан Стодвик сказал, что он берется набрать человек двенадцать за два дня, если только дать им хорошую плату. – Дайте, – сказал Паркли, – только помните, что во всех ваших действиях вам будет мешать Лоре. – Хвастаться я не стану, – сказал капитан Стодвик, – но если я опять наберу матросов, то я думаю, что и два Лоре меня не проведут. – Хорошо, – сказал Паркли, повеселев, – только нужно как можно скорее отправляться в путь. Оставаться здесь будет ужасно, потому что весь город поднимет нас на смех. Уж вчера начались толки. – А как же насчет водолазов? – спросил капитан. – В том-то и затруднение. Не всякий захочет учиться водолазному искусству. Потому что это риск. Впрочем, я попробую. Может быть, найдутся двое-трое охотников. – Я боюсь, что на это полагаться нельзя, – сказал Дач, который сидел бледный и взволнованный и до сих пор почти ничего не говорил. – Не обливайте меня холодной водой, Поф, – угрюмо вскричал Паркли. – Нисколько этого не желаю, – ответил Дач, – напротив, я хочу вам помочь. – Знаете что, – вдруг вскричал Паркли, – я возьму старика Распа; он поедет, чтобы оказать мне услугу, как ни стар, а если окажется необходимым, то я сам под воду пойду. – На это не будет надобности, – сказал Дач. – Что вы хотите сказать? – воскликнул Паркли. – Я сам поеду с вами, – ответил Дач. – Как! – радостно вскричал Паркли. – Вы поедете со мной? Милый Поф, я никогда этого не забуду. Он встал и пожал руку молодого человека обеими руками, и лицо его пылало от удовольствия. – Да, – спокойно сказал Дач, – я поеду, и мне кажется, меня и старика Распа будет достаточно. – Послушайте, однако, мой милый, – вскричал Паркли. – Господа, вы извините нас. Пойдемте на палубу. Он пошел наверх, Дач за ним. – Я очень вам признателен, Поф, – воскликнул Паркли, когда они остались на палубе вдвоем, – но вам ехать нельзя. Конечно, за конторой будет присматривать мой брат, а все-таки вам нельзя. – Почему? – резко спросил Дач. – Как же вы бросите вашу жену, мой милый. Мне будет стыдно смотреть ей в глаза. – Пожалуйста, о ней не упоминайте, – запальчиво вскричал Дач. – Это нельзя принимать в соображение, – прибавил он, обуздав себя. – Но, милый Поф, не слишком ли опрометчиво вы судите? Нет, нет, вы ошибаетесь, вы не понимаете ее. Я вас не возьму. Через несколько дней все поправится. – Мистер Паркли, – хриплым голосом воскликнул Дач, – это не поправится никогда. Я говорю с вами, как не стал бы говорить ни с кем другим. Богу известно, как я любил эту женщину. Но у меня теперь домашнего крова нет. Я никогда не увижу ее более. – Нет, нет, нет, не говорите таким образом, мой милый. Не поступайте опрометчиво. Имейте терпение, и все поправится. Вам не надо ехать. Дач горько улыбнулся. – Вы теперь не в своем уме, но это пройдет. Послушайте, мой милый, во всем этом виновен я, зачем уговаривал вас взять к себе этого негодяя? – Пожалуйста, не говорите об этом. – Я должен говорить. Будучи виноват в одном перед вашей женой, как же я могу опять провиниться перед ней и увезти от нее мужа? – Я уж не муж ей, а она мне не жена, – сурово сказал Дач. – Говорю вам, я поеду. – Нет, нет, я вас не возьму. – Я ваш партнер и настою на этом. Останьтесь сами дома и позвольте мне распоряжаться экспедицией. Вы можете положиться на меня. – Лучше, чем на самого себя, – с жаром сказал Паркли. – Так позвольте же мне ехать. Это будет облегчением для тех мучений, которые я выстрадал в последние недели. Паркли, вы не можете себе представить, что я чувствовал! – Неужели вы действительно имеете это намерение? – спросил Паркли, смотря на взволнованного молодого человека. – Да, и это было бы с вашей стороны истинным одолжением для меня. – Время излечивает раны, – сказал Паркли. – Может быть, это будет к лучшему; вы позаботитесь об ее удобствах во время вашего отсутствия. – У нее есть дом, – с горечью сказал Дач, – и все мои деньги. Я напишу ее матери, чтобы она приехала к ней, разве этого недостаточно? Паркли протянул руку, и оба вернулись в каюту. – Мистер Поф едет с нами, Стодвик. Я знаю, что Расп захочет ехать, когда услышит, что с нами едет мистер Поф. – Вряд ли! – сказал Дач. – Вы увидите, – возразил Паркли, написав несколько строк в своей записной книжке и вырвав лист. – С кем мы можем послать это на берег? – Позвольте мне, – сказал молодой доктор Мельдон. – Я аккуратно это доставлю. – Очень хорошо, – сказал Паркли. – Только будьте осторожны, чтобы не сыграли какой-нибудь штуки с вами или с тем человеком, которого вы к нам должны привезти. Мельдон отправился, и через час старик Расп, ворча, явился на шхуну с огромным дорожным мешком. – Конечно, поеду, – сказал он, как только встретил своего хозяина на палубе. – Жаль только, что у меня мало чистых рубашек. Я всегда думал, что Толли негоден ни к чему, а иностранец мошенник.