В это время милая девушка неслышно вышла наверх и с испуганным видом смотрела на драму, разыгрывавшуюся у нас на глазах. Вот шлюпка с безымянного судна подошла с самому борту черного парохода, название которого теперь ясно читалось: «Царь Океана». — Не лучше ли тебе, Мэри, сойти вниз? — обратился к ней Родрик. — Нет, пока вы оба здесь, и я останусь с вами, — заявила она. — Почему для меня какие-то исключения? Я слышала, что ты сказал, Родрик, и не хочу стоять между вашим добрым намерением и жизнью этих несчастных! — И она, ухватившись за мою руку, повисла у меня на руке, как бы ища во мне поддержку. Ее благородная смелость придала нам мужества. — Я за то, чтобы оставаться здесь до конца, — заявил я, — а вы, капитан, и теперь хотели бы уйти? — Это ваша яхта, господа, и ваши люди. Вся ответственность лежит на вас, а мне безразлично, мое дело — поступать согласно вашему желанию. Слова его слышал весь экипаж, и среди людей поднялся глухой ропот. Тогда я выступил вперед, обратившись к ним со словами: — Ребята, вы видите, что там происходит грязное дело. Что именно, я не могу вам сказать, но несомненно, что английское судно старается уйти от преследующего его чужеземного судна и, весьма вероятно, будет нуждаться в нашей помощи и содействии. Решите, что нам делать, оставить ли его на произвол судьбы или поддержать, сколько можем? В ответ на это люди ответили единогласным криком одобрения моего предложения, и капитан молча дал команду в машинное отделение, чтобы остановили ход. Теперь мы стояли так близко от обоих судов, что не могло быть никакого сомнения в том, что нас заметили. С золотого судна на нас направили бинокли, а на «Царе Океана» выкинули сигнал о помощи. Я смотрел теперь, как капитан пассажирского парохода переговаривался с людьми в шлюпке, и, судя по всему, дело должно было кончиться плохо. А тогда наступала наша очередь! Однако дело кончилось совершенно иначе, чем все мы того ожидали. В то время, когда рослый русый мужчина с грозными жестами переговаривался с капитаном «Царя Океана», с безымянного судна раздались три пронзительных свистка, и шлюпка, уже зацепившаяся багром за борт парохода, вдруг отчалила и с удивительной быстротой понеслась обратно к своему судну, где и была тотчас же поднята на борт. Все это было исполнено с таким проворством, что не успели наши люди подивиться такому странному обороту дела, как шлюпка уже была на судне. Вся суетливая возня, минуту назад замеченная нами на золотом судне, вдруг, точно по мановению волшебной палочки, прекратилась — и снова все как будто вымерло на нем. А само оно, тронувшись с места, пронеслось мимо нас с такой быстротой, о какой я до сего времени не имел и понятия. Наш экипаж с недоумением смотрел на этот маневр. Никто из нас не мог объяснить, что это могло значить. Ключ к разгадке дал нам не кто иной, как Франциско Паоло, очутившийся у меня за спиной. Его обыкновенно бледное, безучастное лицо было теперь возбужденным и красным от волнения. — Ха! — воскликнул он. — Это американец! — и указал рукой на отдаленную точку горизонта. Тогда нам стало ясно, что его так взволновало: большой белый пароход шел на всех парах, и я сразу узнал по его форме, что это был американский пароход, возвращающийся на родину из Европы, где он присутствовал на английских морских маневрах; за ним следовали еще два других судна. Теперь мне было совершенно ясно, что золотой пират бежал от грозившей ему опасности попасться в западню и быть застигнутым в момент своих преступных действий американским судном, что для него было особенно нежелательно. — У вас зоркий глаз, Паоло, — заметил я, — полагаю, что это очень удобно для нас обоих! Помощник капитана сердито пожал плечами, многозначительно добавив: — Да, может быть! Теперь мое внимание было снова привлечено странным поведением пиратского судна. Оно вдруг как будто приостановилось на расстоянии какой-нибудь полумили у нас по левому борту. С минуту все мы недоумевали, что оно собиралось делать, затем, когда оно, повернув, стало на всех парах уходить в открытое море, я увидел, что навстречу ему шел большой белый крейсер, по-видимому, хорошо вооруженный. Наконец-то, подумал я, ему придется померяться силами с соперником, равным ему, и в ожидании схватки все мы точно замерли. В продолжение нескольких минут оба судна стояли друг против друга. Американец поднимал сигнал за сигналом, но все они оставались без ответа. Только палубу безымянного судна наводнили сотни людей; все они возились около орудий. Было ясно, что пират принял какое-то решение, так как судно его, сделав медленный поворот, умеренным ходом прошло перед носом своего противника, и вдруг оба больших орудия дали залп по американскому судну. Снаряды упали прямо на палубу крейсера. Мачты, люди и палубная рубка — все это смешалось, превратившись в страшный хаос. Очевидно, американский крейсер не ожидал подобного нападения. Крики, вопли и стоны доносились с его палубы, и все оно содрогалось под огнем неприятельских орудий. Нельзя было сомневаться в печальном для американца исходе сражения, но в это время подошли другие американские суда и открыли сильный огонь по пирату. Их громадные снаряды перелетали через наши головы, падая с такой силой и частотой в море, что брызги и волны взбаламутили всю поверхность. Тут уже и пират не выдержал, тем более что и его судно получило три повреждения. Дав два последних залпа из своих башенных орудий, он стал уходить с той поразительной быстротой, которую судно уже раньше демонстрировало нам. Менее чем через пять минут оно было уже недосягаемо для пушек, а спустя десять минут американские суда принимали людей с поврежденного крейсера, тогда как противник их уже почти совершенно скрылся за горизонтом. У нас на судне стоял теперь такой шум, что трудно было что-либо понять. После сильного напряжения наша команда громко выражала свою радость. Многие были за то, чтобы сейчас же отправиться к пострадавшему пассажирскому пароходу, другие же требовали скорее уйти из этих вод. Переговорив между собой, мы решили спустить шлюпку, а спустя четверть часа были уже возле пассажирского судна. Нас радушно встретил капитан Росс, благодаривший в самых теплых выражениях за оказанное участие и горько жаловавшийся на действия безымянного судна. — Двадцать лет, — говорил он со слезами на глазах, — я плаваю здесь, но в первый раз наталкиваюсь на подобное. Ведь это открытое пиратское нападение! Я не успокоюсь до тех пор, пока не заставлю вздернуть всех их на виселице! — И капитан грозно ударил кулаком по столу. Вскоре подоспел и первый из американских крейсеров, по которому стрелял пират, капитан которого также приехал на пассажирский пароход. При виде разрушений, причиненных несчастному «Царю Океана», вновь прибывший пришел в страшное негодование. — У меня тоже убито и ранено двадцать человек! — с бешенством восклицал он. — Убытка на двадцать тысяч фунтов, если не больше! Я это так не оставлю! Мы с вами пустим его ко дну или же проследим за ним, а тогда уже наше правительство рассчитается с ними! И они условились с капитаном второго американского военного крейсера преследовать пирата, а два броненосца должны были сопровождать нас в качестве конвоя вплоть до Нью-Йорка. После этого мы вернулись на «Сельзис». Паоло, стоя у трапа, прислушивался к нашим уверениям, что всякая опасность миновала, с плохо скрытой саркастической усмешкой. Мы и не подозревали тогда, что нам придется расстаться с конвоем задолго до своего прибытия в Нью-Йорк. IX ОБЪЯТЫЕ УЖАСОМ В течение целых пяти суток мы шли в сопровождении двух броненосцев. Но так не могло долго продолжаться, так как из-за сильно пострадавшего крейсера им приходилось идти очень тихим ходом, мы же спешили в Нью-Йорк. Но мы не теряли конвой из виду, что весьма благотворно влияло на наших людей, на которых происшествия первых трех дней плавания произвели столь сильное впечатление, что они постоянно находились в страхе. На пятые сутки после страшных событий, свидетелями которых мы были, под утро, мне что-то не спалось. Я вышел наверх и увидел на расстоянии примерно мили белые силуэты американских судов и длинную черную линию пассажирского парохода, шедшего несколько впереди их. Паоло был на мостике, но я не окликнул его. Вообще мы избегали вступать с ним без особой надобности в разговоры, что, по-видимому, не очень огорчало его, так как он, пользуясь этим обстоятельством, уделял много времени беседам с экипажем и проводил на баке, в казарменном помещении, большую часть дня, втираясь все более и более в доверие к матросам. В это утро дул сильный и свежий ветер, и, прячась от него, я приютился за рубкой. Едва я уместился там в удобном кресле, как услышал голос Дэна, беседовавшего с Бэллой, любимой собакой Родрика. Старик любил Бэллу и приписывал ей чисто человеческие качества, а потому разговаривал с ней как с разумным существом: — Ты хоть и не говоришь, а я знаю, что в тебе христианская душа, не то я не стал бы терять время на разговоры с тобой, — беседовал старый матрос со своим четвероногим другом. — Тебе и барышне хорошо живется здесь, я не спорю, но нам, остальным, далеко не так хорошо, старушка. Мы плывем на старой развалине, и после получения расчета никого из команды сюда и калачом не заманишь. Понимаешь? Я окликнул его и стал расспрашивать, что означают его слова. — Что, разве среди команды идут нехорошие толки? — спросил я. — То-то и оно, толков-то разных очень много, — пробормотал старик. — Да все такие, что ничего доброго не предвещают! — О чем же именно говорят на баке? Скажи без утайки, Дэн, прошу тебя. — Мне таиться нечего, сэр, за это не платят, но знайте, что наша скорлупа — судно смерти! — Кто вам наплел такую чушь? — Да кто ж, как не младший помощник, сэр! Меня-то эти басни не смущают. Но иной череп толст, как судовая броня, а другой — что яичная скорлупа. И вот, когда тонкие-то всплывают наверх, так это благодать для таких лжецов, не так ли? Дело простое, мистер Марк! — продолжал старик после некоторого молчания. — «Куда мы идем? — говорит этот шалопут людям. — Торговать? Нет! Чужие страны повидать? Нет! Где же конец нашему пути? Чем все это может кончиться? Ведь последний-то капитан здесь на судне и умер, и никто не знает, схоронили ли его или он здесь где-нибудь лежит и приносит несчастья нашему судну. Уж добром это не кончится, поверьте моему слову, ребята!» — Вот что говорит людям господин младший помощник! «И что значит ваше маленькое жалованье, если у вас хотят за это взять вашу жизнь? Почему они скрывают цель своего плавания? Ведь все вы ничего не знаете, вам ничего не говорят. Что они от вас скрывают? При таких условиях плыть на судне, где бродит мертвец, которое и само по себе ненадежно и того и гляди развалится! Я это дело знаю, ребята! Нет! Почему бы нам не повернуть оглобли да не поплыть обратно в Англию? А ведь они не согласятся, и наш «Старый» (прозвище капитана) с ними заодно! Они не вернутся, и пока мы не придем в страну янки, до тех пор они не отпустят никого из вас. А придем ли мы когда-нибудь туда, за это я не поручусь!» — Вот его речи, сэр. И они, как назло, действуют. Людей обуял страх, они боятся идти дальше, боятся призрака умершего капитана, опасаются какой-то непредвиденной, неотвратимой беды. — Так ты хочешь сказать, что весь экипаж объят ужасом, что они готовы на бунт? — Да, похоже на то, но мой вам совет: и кушайте, и по вечерам музыкой забавляйтесь, как до сих пор было. Но пусть наш Старый и мисс ничего не знают, а вы и мистер Родрик держите ухо востро и спите только одним глазом, а другим поглядывайте, что здесь творится. Ударили склянки, и Дэн пошел сменяться с вахты, я же спустился вниз, где принял ванну. Выйдя, я застал остальных уже за утренним кофе и почти совершенно забыл о своем разговоре с Дэном о его преувеличенных, как мне казалось, опасениях относительно настроений экипажа. Наше плавание уже близилось к концу, и я стремился скорее ступить на американский берег. Близость конвоировавших нас броненосцев тоже отгоняла от меня мысль об опасностях, и я надеялся, что мы благополучно достигнем цели нашего путешествия. В таком именно настроении я лег спать в этот день, ничуть не подозревая, что через несколько часов разразится гроза. Не помню, в котором часу меня разбудил Дэн. Я взялся было за кнопку электрической лампочки, но старик поспешно схватил меня за руку. — Бога ради, не делайте этого! — прошептал он прерывающимся голосом, по которому я сразу понял, что случилось что-то недоброе. — Живо одевайтесь, проберемся наверх да и заляжем где-нибудь, где нас не будет видно. — И пока я одевался на скорую руку, он стал осторожно взбираться по лестнице, ведущей из кают-компании на палубу, но на верхней ступеньке вдруг приостановился, затем упал плашмя на живот и стал пятиться вниз. Почти в тот же момент наверху показался человек и стал крадучись спускаться в кают-компанию. Он был без сапог и держал в руке большой железный прут. Мы успели уже сползти вниз и притаились по обеим сторонам лестницы, боясь дышать, чтобы не привлечь его внимания. Он прошел мимо, не заметив нас, и направился прямо к двери моей каюты, где забил клин в мою дверь, затем проделал то же со всеми остальными дверями, выходившими в кают-компанию. Покончив с этим делом, он так же осторожно вернулся к лестнице, чтобы уйти, но тут Дэн уложил его на месте ударом рукоятки своего пистолета, так как я успел захватить оружие, вооружив и его большим старинным пистолетом. Тогда мы разбудили Родрика и Мэри и собрались все в общей каюте, где Дэн шепотом сообщил нам следующее: Паоло стоял на вахте, и ему удалось уговорить четверых кочегаров и шесть человек матросов отказаться идти дальше, нисколько не считаясь с нашими требованиями. Потом негодяй задумал запереть нас всех в каютах и таким образом сделать как бы своими пленными или же, в случае если бы мы проснулись и стали сопротивляться, то просто-напросто прикончить нас всех, размозжив головы. Это было отчаянное решение, вызванное непреодолимым страхом и ужасом, охватившим сердца всех этих людей. Верные нам люди были связаны во время сна и заперты в своих помещениях. Дэну же удалось избежать этой участи благодаря своей прозорливости. Предчувствуя что-то недоброе, он в этот вечер не пошел спать к себе, а, завернувшись в валявшийся на палубе брезент, остался незамеченным и стал зорко следить за всем, что делалось вокруг него. Паоло встал у дверей капитанской каюты, трое человек караулили вход на бак, а пятеро — у верхней крытой палубы. Теперь с одним из бунтовщиков мы покончили, но их осталось еще восемь, а нас было только трое мужчин. Что было делать? — Надо кому-нибудь выбежать наверх, — проговорил Родрик, заметив вдруг, что яхта остановилась. — Негодяи застопорили машину, и мы, таким образом, отстанем от своих спутников. Выберемся все разом! Но лестница была узкой. Приходилось выходить один за другим, и не было сомнений, что первого, кто покажется наверху лестницы, уложат на месте, а за ним и других. — Пустите меня, я пойду вперед, — предложила Мэри, — мне они ничего не сделают. А пока я буду говорить с ними и отвлеку их внимание от вас, вы все успеете выбежать наверх. — Хорошо, Мэри, но разве вы не боитесь идти одна? — спросил я. Добрая девушка только засмеялась в ответ и взбежала вверх по лесенке. Мы последовали за ней, держа наготове свои пистолеты. Выбравшись наверх, мы легли плашмя на животы, выжидая удобного момента; я не спускал глаз с Мэри. Между тем девушка неслышно подкралась к пятерым бунтовщикам… Те вдруг громко вскрикнули от ужаса при виде этого белого видения, так внезапно явившегося среди них во мраке ночи, и без оглядки бросились бежать от нее. Воспользовавшись этим, мы поспешили выбежать наверх, на верхнюю палубу, и очутились лицом к лицу с Паоло. Он страшно побледнел и раскрыл уже рот, чтобы сказать что-то, когда Дэн со всей силы угостил его рукояткой своего пистолета по голове, так что итальянец без чувств скатился с лестницы вниз и ударился головой о железную решетку топки. Я стал стучать в дверь капитанской каюты, но Йорк был уже на ногах и, не говоря ни слова, прошел мимо меня на капитанский мостик с двумя пистолетами в руках. В одну минуту сообразительный капитан понял положение дел и с обычным безмолвием стал действовать спокойно и разумно, как всегда. Между тем мы стали выжидать, когда темное облако, заслонявшее луну, уйдет, и палуба несколько осветится, так как в царившем вокруг густом мраке нельзя было видеть, где спрятались пять бунтовщиков, бежавших при появлении Мэри. Несмотря на то, что капитан громким голосом окликнул их, никто не отозвался. Он хотел было сразу идти вниз, чтобы отыскать их, но мы удержали его. Наконец, когда луна вышла из-за облаков, мы увидели темные фигуры, прятавшиеся за галереей: их было восемь человек и все они жались друг к другу. Капитан теперь снова окликнул их: — Эй, Карл, Вильямс! Вылезете вы теперь, чтобы я приказал выпороть вас, или вы хотите попасть на виселицу в Нью-Йорке? Мне с моего места было прекрасно видно, как в ответ на оклик капитана один из них поднял пистолет, а остальные сплотились теснее. — Прекрасно, — спокойным, слегка насмешливым тоном продолжал капитан, — вы сумели поставить пару досок между собой и смертью. Но это не поможет вам: я буду стрелять сквозь галерею! — С этими словами он не торопясь поднял свой пистолет и спустил курок. Заряд прошел сквозь тонкую деревянную переборку, раздался глухой стон, и один из бунтовщиков повалился лицом вниз. Товарищи тотчас же подхватили его. Капитан снова окликнул их, приглашая выйти. — Вот уже вас стало одним меньше, — говорил он, — но это только начало. Я разнесу всю эту постройку и вас вместе с ней! — Он снова поднял пистолет, но в этот самый момент кто-то из бунтовщиков выстрелил из револьвера, и пуля прожужжала у нас над головами. Выстрел капитана не заставил себя долго ждать. Доски обшивки разлетелись в щепки — и второй бунтовщик, громко вскрикнув, вскочил, затем упал замертво на палубу, теперь уже ярко освещенную луной. — Вот уже двое из вас выбыли из строя, — все так же невозмутимо и спокойно продолжал капитан, — пусть их станет трое, если вы того хотите!