— О, моей пастве нет надобности беспокоиться! Я думал в настоящее время о наших дамах! Возьмем хотя бы, например, мисс Голдинг. Она должна была обвенчаться тотчас по приезде в Лондон! Мы все должны сожалеть о ней! Джесси, стоявшая несколько в стороне, услыхав свое имя и уловив последние слова, подошла ближе к говорившим и спросила: — Почему вы жалеете меня, господин викарий? — Потому, что день вашей свадьбы уже назначен и вдруг!.. — Ах, да! Не правда ли, как это трагично, отсутствовать на своей собственной свадьбе? Впрочем, это сочтут за американскую оригинальность… Ведь не могу же я доплыть до Лондона, не так ли? — Мы будем надеяться на лучшее… Разлука еще более разнеживает сердца, и… В этот момент к их группе приблизился капитан в сопровождении нескольких инженеров и механиков; они, очевидно, шли осматривать поломанный винт. — Мы только будем мешать здесь! — заметил Вест. — Не лучше ли нам уйти отсюда прежде, чем нас попросят удалиться? С верхней палубы нам все отлично будет видно. Джесси молча кивнула головкой и направилась к лесенке, ведущей на верхнюю палубу под капитанским мостиком. Мюрри Вест последовал за ней и отыскал для нее стул, с которого она могла следить за всем, что происходило внизу, как из ложи театра. — Какое чудное зрелище, эти электрические иллюминаторы, освещающие воду и ближайшие подводные части судна! Смотрите, как работают эти люди! Вы должны быть им особенно благодарны, ведь они трудятся и стараются для того, чтобы вашу трагедию обратить в комедию! Очевидно, они сознают всю важность присутствия женщины на ее собственной свадьбе! — Отчего вы называете меня женщиной? Разве я уже так стара? — Нет, это общий термин для особ вашего пола, и я смотрю на вас, как уже на замужнюю! — Благодарю! И это ваш поздравительный свадебный визит? — Ах, нет! Я не имею ни малейшего желания быть у вас в доме! Если женщина подбирает свои юбки, когда мужчина проходит мимо, то этим она дает понять ему, что не желает никакой близости с ним, а тем менее желает видеть его у себя в доме. Я буду, насколько могу, держаться как можно дальше от вас! — Вежливо, нечего сказать! Но я, право, не помню, чтобы я подбирала свои юбки. — Вы, может быть, и не помните, но я-то хорошо помню! Вы сделали это так красиво, так изящно, что напомнили мне одну картинку из последнего парижского Салона! — Расскажите мне, где вы видели эту картинку? — В каталоге картин Салона, в Джексон-Сити! — Так вы бывали в Джексон-Сити? — Я там прожил три года! — Если так, то вы должны были встречать моего брата Лионеля! — сказала Джесси, и лицо ее приняло серьезное, почти суровое выражение, а Мюрри Вест впервые с момента их знакомства побоялся поднять на нее глаза, побоялся встретиться с ее упорным, тревожным взглядом. — Да, я знавал вашего брата Лионеля! — ответил он тихо. Джесси не захотела воспользоваться своим минутным превосходством над ним в данный момент и заговорила своим обычным мягким тоном: — Я хочу сказать вам нечто, я убеждена, что мне следует сказать вам об этом! Весь день эта мысль ужасно мучила меня. Будьте добры, взгляните на это кольцо! Мистер Маркс принес мне его сегодня утром. Он не сказал мне, что вы потеряли его, но мистер Бэнтам уверяет, что это вы. Не откажитесь сказать мне всю правду. Мы никогда не сумеем понять друг друга до тех пор, пока я не услышу от вас всей правды! Поискав у себя за корсажем, она наконец нашла желаемый предмет и положила ему на руку то самое кольцо, которое он искал. Его необычайное смущение в некотором роде говорило за него, но он все же сделал над собой усилие и сказал: — Мисс Голдинг, я должен попросить вас поверить мне на слово! Можете вы мне поверить в чем-нибудь? — Верю! — сказала она. — Кольцо это действительно принадлежит мне. Оно было дано мне вашим братом как раз перед его смертью. Я был при нем до последней минуты, и если бы он был жив, то, наверное, сказал бы вам, что я был ему другом. Больше я ничего не могу вам сказать, я не имею права сказать ничего более, и только вам, как его сестре, сказал то, что вы сейчас слышали от меня. Если вы не желаете, чтобы мы с вами разошлись теперь же, не будем больше говорить об этом, прошу вас. Это такая печальная повесть, что я желал бы, чтобы и вы и я могли забыть ее. Часто мне кажется, что наша единственная обязанность по отношению к усопшим — это позабыть все, кроме любви нашей к ним. Я никогда не расстанусь с кольцом вашего брата, но уже позабыл тот день, который сделал его моим, и я желал бы, чтобы помогли мне забыть и все остальное! Джесси слушала его с серьезным, сосредоточенным видом и вместе с некоторым недоумением. — Почему же мне не говорить, не вспоминать о моем брате?! — воскликнула она наконец. — Я уверена, что Лионель никогда не сделал ничего такого, чего бы я должна была стыдиться. Зачем вы намекаете, будто он что-то сделал? — Я ничего не придумываю, а просто стараюсь предупредить ваши вопросы. Несчастный случай и один негодяй поставили меня в это положение, и я ничего не могу сделать, я принужден молчать! — Вам следовало с этого начать. Если вы одни были подле Лионеля, когда он умирал, то должны знать, как он умер. Отец мой и я имеем право знать, как все это было. Имеем право знать имя его убийцы! — Он не был убит, поверьте мне! — Ваше дело доказать это мне! — Простите, я не вижу для себя такой обязанности! Джесси тихонько воскликнула: — Вам известно имя его убийцы, и вы скрываете его от меня! — Да, и всегда буду его скрывать! — Так, значит, это ваше имя! Вы, вы виновник! О, как могла я быть так слепа! Это вы! Посмейте отрицать! — Смею и отрицаю. Не я совершил это дело, ваше подозрение достойно женщины! А теперь, я полагаю, мы можем прекратить наш разговор на этом! Джесси сдавила до боли свои тонкие пальцы и смотрела на него горящими, безумными глазами. — Я не верю вам! Не верю, что вы сказали мне правду! — прошептала она задыхающимся голосом: нервный спазм душил ей горло. Судорожная улыбка искривила на мгновение лицо Веста. — Это ваше личное дело, — сказал он, — вы, конечно, не можете рассчитывать, чтобы я стал настаивать и старался заставить вас поверить мне! — Скажите мне, кто тот человек? — Я решительно отказываюсь это сделать! — Мистер Вест, я, конечно, не могу вас заставить открыть мне эту тайну, но человек, владеющий подобной тайной, никогда не может быть моим другом! — Никогда! Слово великое! Что же делать? Я должен запастись терпением! — Тут дело не в терпении, мистер Вест, а в справедливости. Лионель был убит каким-то негодяем, и я имею право знать его имя! — Я не спорю, но только вы не услышите его от меня! — В таком случае между нами не может быть дружбы. Я вынуждена отклонить наше дальнейшее знакомство! — Как вам будет угодно! Я ожидал этого. Весьма возможно, что на вашем месте я поступил бы точно так же. Позвольте мне не утруждать вас долее моим присутствием. Если вам так угодно, мы с завтрашнего дня будем чужими друг для друга! — Да, мне так угодно! — сказала она, глядя ему прямо в глаза. Мюрри встал и почтительно откланялся. Время было близко к полуночи, но на пароходе почти никто еще не спал. Инженеры и механики все еще продолжали работать; на громадной площади океана, освещенной иллюминаторами, не виднелось ни одного судна. Только стук тяжелых молотов разносился над тихой поверхностью моря, как будто говоря о надежде, о всемогущей силе человеческой воли и неутомимой энергии. VII БУРЯ День занялся невеселый, с грозной и мрачной грядой грозовых облаков на горизонте. Очень немногие на пароходе сумели вернуть себе прежнее беспечное спокойствие, несмотря на все старания и усилия капитана и офицеров. Случилось нечто такое, от чего последующие дни не могли более походить на предыдущие. Каждый пассажир старался убедить себя, что случай этот самый обыкновенный и что подобные случаи бывали не раз и оканчивались вполне благополучно. Но все же откуда-то прокрадывалось сомнение, и даже самые привычные путешественники чувствовали себя не совсем в своей тарелке, хотя, в сущности, никакой серьезной опасности в настоящее время не было. Так уверял капитан и все офицеры. Так же и доктор уговаривал и вразумлял пассажиров нижней палубы. Часов около шести утра Мюрри Вест встретился с доктором и отправился вместе с ним выпить чашку кофе перед ранней утренней прогулкой по верхней палубе. Наверху не оставалось теперь почти никого, и оба эти привычных мореплавателя могли говорить не стесняясь об истинном положении дела, так как ни тот ни другой опасности не боялись и привыкли смотреть ей в глаза. — Это штука скверная! — сказал доктор, усиленно пыхтя своей трубкой. — Капитан Росс — упрямая шишка, сэр! Он не примет ничьего совета до тех пор, пока пациент не умер… Я его знаю! — Вы хотите сказать, что он не обратится за помощью до последней крайности? — спокойно заметил Мюрри. — Одно слово: он — шотландец. Я не знаю лучших моряков, чем шотландцы, но если правда то, что говорит главный инженер-механик, что винт пошел ко дну, а стержень совершенно безнадежен, то Россу нет никакого расчета заставлять нас болтаться здесь без толку. Как ни раздумывай, все же придется просить взять себя на буксир, и чем скорее он это сделает, тем лучше! Только не таков Росс, чтобы расстаться со своими денежками: посудите сами — заплатить буксиру за весь путь отсюда до Куинстоуна! Да он скорее согласится вырвать свою печенку! Я ручаюсь вам, сэр, что мы проболтаемся здесь на месте трое суток, прежде чем он только подумает о буксире! Затем мы проболтаемся еще три дня, и тогда он спросит совета своего помощника. Вот он каков! Его. ничем не прошибешь. Я говорил то же самое внизу, в рулевой, а вы не поверите, что там за народ! Поднялся ропот, стали говорить, что не допустят, чтобы их заперли в этой коробке и утопили, как овец. Не странно ли, в самом деле, что эта беднота всегда больше дрожит за свою жизнь, чем самые богатейшие люди! Быть может, потому, что богатый думает, что, в конце концов, его доллары все же как-нибудь спасут его, тогда как бедному не на что надеяться: он знает, что о нем никому нет корысти заботиться. Я, конечно, отнюдь не думаю, чтобы кто-либо утонул здесь, но пикник наш будет не совсем спокоен… Взгляните-ка туда, милейший сэр. Это небо не предвещает нам ничего хорошего… Это пахнет подкожными вспрыскиваниями в первом классе и, быть может, револьвером внизу, в рулевой и на баке! — И он весело закивал головой, как будто его зловещее пророчество доставляло ему огромное удовольствие. Данное положение в высшей степени интересовало Мюрри; особенно интересными для изучения людских типов и характеров являлись в таких обстоятельствах пассажиры, в том числе весьма интересным представлялся ему сам доктор. — В настоящее время люди так часто пересекают океан, что совершенно утратили сознание грозящей им ежеминутно опасности! — сказал Вест. — И это неудивительно. Ведь, в сущности, эти громадные пароходы почти непотопляемы и непроницаемы, и мы так привыкли к тому, что на них почти никогда ничего не случается, что забываем даже думать о грозящей опасности. Между тем бедняки внизу, на нижней палубе, лучше нас знают, что каждое такое путешествие есть гадательный шанс на смерть и жизнь. Они, вероятно, думают, что и шлюпки предоставлены исключительно только первому классу, и меня бы это нисколько не удивило! — Что за безрассудство! — воскликнул доктор. — Если дело дойдет до серьезного, не будет никаких классов: смерть — великий демократ! Конечно, у нас найдется с десяток шлюпок для океанского пикника. Ну, а пока что я, с вашего разрешения, пойду помыться. Примем добровольно ванну, пока нас не заставили сделать это. Мюрри Вест выразил свое согласие, и оба направились в ванную комнату. На полпути их встретил викарий, выходивший из купальной. Услышав их веселые голоса, он немного приободрился. — Я весьма рад, что погода сегодня такая хорошая! — сказал он с простодушной наивностью, чрезвычайно забавлявшей доктора.