– Презренный мерзавец! О, негодяй! Но скажи мне Джек, что же было дальше с госпожой Пауэлл? – Сама мэм Пауэлл, и этот прекрасный молодой человек, которого вы знаете, и молодая индейская девушка, которая слыла здесь такой красавицей, – да, масса Джордж, все они уехали неизвестно куда. В эту минуту сквозь просвет в лесной чаще я увидел старый дом. По-прежнему великолепный, он стоял среди апельсиновых и оливковых деревьев, но сломанная решетка, густая трава, выросшая у стен, и крыша с кое-где выломанными черепицами -все это говорило об унылом одиночестве и разрушении. Тоска сжала мне сердце, и я грустно отвернулся. Глава XXI. РАБЫ-ИНДЕЙЦЫ Я нисколько не сомневался в том, что рассказал мне Черный Джек. То, что говорили негры, всегда оказывалось правдой. Всего этого вполне можно было ожидать от Ринггольдов и адвоката Грабба. Последний был наполовину плантатор, наполовину официальный юрист с весьма сомнительной репутацией. Далее Джек рассказал мне, что Спенс и Уильямс во время судебного следствия куда-то исчезли. Когда оно окончилось, они снова появились, но уже не было тех, кто мог бы привлечь их к ответственности. Что касается украденных рабов, то их больше никогда уже не видели в этой части страны. По-видимому, их отправили на рынок рабов в Мобил или Новый Орлеан и там продали за достаточно высокую цену, чтобы вознаградить Грабба за его услуги, а заодно и Уильямса и Спенса. В этом и заключался смысл продажи рабов. Ринггольд только и ждал, когда индейцев выгонят из Флориды, чтобы завладеть землей. Подобного рода сделка между двумя белыми считалась бы крупным мошенничеством, преступлением. А тут белые сделали вид, что не верят этому. Несмотря на то, что нашлись свидетели, всю эту историю расценили лишь как «хитроумную проделку». У меня не было причин не верить Джеку. Именно так и поступали белые авантюристы на границах с теми несчастными туземцами, с которыми им приходилось сталкиваться. Но так поступали не только авантюристы. Правительственные агенты, представители флоридских законодательных органов, генералы, богатые плантаторы вроде Ринггольда – все принимали участие в подобных спекуляциях. Я мог бы назвать их имена. Я пишу правду и не боюсь опровержений. Мое повествование нетрудно подтвердить фактами. Этот случай был одним из двадцати подобных, о которых я сам слышал. Акты о продаже земли, совершенные агентом по индейским делам полковником Гэдом Хемфри, майором Фэгэном, известным похитителем негров Декстером, Флойдом, Дугласом, Робинсоном и Милльбэрном, – все это исторические факты, и все они говорят о насилиях, совершенных над несчастными семинолами. Можно было бы заполнить целый том описанием проделок таких обманщиков, как Грабб и Ринггольд. В конфликте между белыми и индейцами не было надобности прибегать к адвокату; можно было заранее определить, какая сторона останется неотомщенной и невознагражденной за понесенную обиду. Нет никакого сомнения в том, что жертвами всегда оказывались только индейцы. Нужно ли добавлять, что они стремились отомстить за это? Иначе и быть не могло! Приведу один примечательный факт из жизни Флориды того времени. Известно, что украденные у индейцев рабы всегда при первой возможности возвращались к своим хозяевам. Чтобы воспрепятствовать этому, разным декстерам и дугласам приходилось отправлять краденый «товар» на дальние берега Миссисипи – в Натчез или Новый Орлеан. Этот поразительный факт из области социальных отношений можно объяснить только тем, что рабы семинолов, по существу, не были настоящими рабами. Индейцы обращались с ними с мягкостью, которой не знают рабы у белых. Рабы обрабатывали землю, и их хозяин бывал вполне доволен, если они доставляли ему столько хлеба, овощей и фруктов, сколько требовалось для его скромного стола. Рабы жили отдельно, вдали от домов своих господ. Они работали всего несколько часов в день, и вряд ли эти часы можно было считать принудительными. Весь излишек продуктов принадлежал им. В большинстве случаев они богатели и становились гораздо состоятельнее своих собственных владельцев, менее искусных в ведении хозяйства. Откупиться на волю было нетрудно, и большинство рабов фактически являлись свободными людьми. Впрочем, от таких цепей едва ли стоило бежать. Если это можно назвать рабством, то это была самая мягкая его форма из всех известных на земле. Она резко отличалась от того грубого и жесткого принуждения, в котором сыны Сима и Иафета держат потомков Хама[28]. Возникает вопрос: каким образом приобрели семинолы этих черных рабов? Может быть, это были беглецы из штатов Джорджии, Северной и Южной Каролины, Алабамы и с плантаций Флориды? Несомненно, были и такие, но в небольшом количестве. Немногие из этих негров официально числились «в бегах». Большинство беглых рабов, попав к индейцам, становились свободными. Было время, когда, по жестоким условиям договора в форте Моултри, этих «укрывающихся» рабов следовало возвращать их владельцам. Но, к чести семинолов, надо сказать, что они стремились уклониться от выполнения этого позорного условия. Да и не всегда представлялась возможность выдать беглого негра. В некоторых местах на индейской территории негры создали под начальством собственных вождей свободные и достаточно сильные для самозащиты колонии. Там беглецы обычно находили радушный прием и убежище. Таковы были колонии «Гарри» в болотах Пиз-Крика, «Абрама» в Микосоки, «Чарльза» и «короля мулатов». Таким образом, рабы семинолов не были беглыми неграми с плантаций, хотя белые всегда старались доказать, что это именно так. Настоящих беглых рабов было очень немного. Большинство рабов семинолов являлись «подлинною собственностью» индейцев, если только раба вообще можно назвать собственностью. Во всяком случае, они были либо юридически законно приобретены ими, либо перешли к индейцам вместе с землей от первых поселенцев -испанцев, либо куплены у американских плантаторов. Каким образом куплены? – спросите вы. Что могло дать дикое племя в обмен на такой ценный товар? Ответить на это очень легко: лошадей и рогатый скот. Семинолы владели большими стадами. После ухода испанцев в саваннах остались табуны одичавших лошадей и стада быков андалузской породы. Индейцы ловили их и снова приручали. Получалось своеобразное qui pro quo[29]: четвероногих обменивали на двуногих. Главным преступлением, в котором обвиняли индейцев, являлась кража скота, так как белые имели свои стада. Семинолы не отрицали, что и среди них были плохие люди – отщепенцы, которых нелегко обезвредить. Но где вы найдете такое общество, в котором нет бездельников? Одно было несомненно: когда к индейским вождям обращались с жалобой на похищение скота, они всегда старались сделать все возможное, чтобы возместить утрату, и карали нарушителя закона со строгостью, неслыханной у их соседей по ту сторону границы. Однако белые вовсе не считались с этим. Уж если собаку решили повесить, значит, надо было признать ее бешеной. Любой грабеж на границе приписывался индейцам. Стоило только белым грабителям вымазать себе лицо коричневой краской, и правосудие не могло разглядеть, кто скрывается под этой краской. Глава XXII. ХИТРАЯ ПРОДЕЛКА Таковы были мои размышления, пока я ехал. Их вызвал печальный рассказ негра. И как будто нарочно, чтобы подтвердить мои выводы, с нами произошел следующий случай. Невдалеке от покинутого дома мы напали на следы рогатого скота. Здесь прошло голов двадцать – по-видимому, в том же направлении, в котором ехали и мы, то есть к индейской резервации. Следы казались почти свежими. Как опытный охотник, я определил, что с того времени, когда здесь прогнали скот, не прошло еще и часа. Хотя я и долго был заперт в стенах военного училища, но все же не забыл науку лесной жизни, которой научил меня молодой Пауэлл. След домашнего скота, будь он свежий или старый, не произвел бы на меня особого впечатления, в этом не было ничего замечательного. Просто какие-нибудь индейские пастухи гнали домой свое стадо; по отпечаткам мокасин в грязи я видел, что это действительно были индейцы. Правда, и некоторые белые, жившие около границы, носили мокасины, но это были не их следы. Косолапые ступни[30], высокий подъем и другие едва заметные признаки, которые я безошибочно различал и умел объяснить благодаря своей тренировке в ранней юности, – все доказывало, что это были следы индейцев. И Джек согласился со мной. А в лесу он отнюдь не был разиней и увальнем. Всю жизнь он был искусным охотником на енотов, болотных зайцев, опоссумов и диких индеек. Вместе с ним я охотился на оленей, на серебристых лисиц и диких полосатых кошек. За время моего отсутствия он стал гораздо опытнее. Теперь он был дровосеком вместо своего бывшего соперника, и ему приходилось ежедневно работать в лесу и постоянно наблюдать за привычками и повадками обитателей лесов; благодаря этому он стал еще более искусным охотником. Глубоко ошибаются те, кто думает, что мозг негра не способен мыслить с той остротой, которая необходима для хорошего охотника. Я знавал негров, которые могли ориентироваться в лесу по различным признакам и идти по следу, проявляя такое же чутье и сообразительность, как любой индеец или белый. И Черный Джек обладал этой способностью. Вскоре я понял, что по этой части он теперь значительно превосходил меня. И почти сразу же мне пришлось удивиться его проницательности. Я уже сказал, что мы не обратили бы внимания на следы, если бы не одно обстоятельство. Едва мы отъехали в сторону, как вдруг мой спутник придержал коня и вскрикнул каким-то особенным образом – это восклицание свойственно только неграм: что-то похожее на звук «вуф», который можно услышать от испуганного кабана. Я взглянул на Джека и по выражению его лица понял, что он сделал какое-то открытие. – Что такое, Джек? – Господи! Да неужели вы не видите, масса Джордж? – Да что именно? – А вот здесь, на земле? – Я вижу, что прошло стадо, и больше ничего. – А вот этот большой след? – Да, правда, один след немного больше остальных. – Вот те на! Ведь это же след нашего большого быка Болдфэйса. Я узнаю его среди тысячи других. Сколько кипарисовых бревен перетаскал этот бык для старого хозяина! – Да, я теперь вспоминаю Болдфэйса. Ты думаешь, Джек, что здесь прошло наше стадо? – Нет, масса Джордж. Я думаю, что это скот адвоката Грабба. Старый масса продал Болдфэйса массе Граббу. Уж я-то знаю следы своей скотины! – Каким же образом быки мистера Грабба могли забрести на индейскую территорию, так далеко от его плантации, да eщe с погонщиками-индейцами? – Вот этого-то я и не могу в толк взять, масса Джордж. Обстоятельство действительно странное. Тут было над чем задуматься. Сам по себе скот не мог зайти так далеко, к тому же надо было переплыть реку. По-видимому, он не шел куда глаза глядят, а его, очевидно, гнали, и притом в определенном направлении. Его гнали индейцы. Может быть, это набег? Или быки украдены? Подозрение возникало само собой, но достаточных улик все же не было. Быков гнали по проезжей дороге, где стадо вскоре могли бы нагнать его владельцы, и грабители – если они были таковыми – не приняли, как видно, никаких предосторожностей, чтобы замести свои следы. Это было и похоже и не похоже на кражу и так разожгло наше любопытство, что мы решили поехать по следу и выяснить наконец, в чем тут дело. Примерно на протяжении мили след совпадал с нашей дорогой, но затем, вдруг круто свернув влево, он повернул прямо в лесную чащу. Мы решили не отказываться от своего намерения. Стадо, по-видимому, прошло так недавно, что догнать его можно было очень быстро. Поразмыслив, мы решили продолжать погоню. Вскоре после того, как мы въехали в чащу, до нас отчетливо донеслись голоса людей и мычанье быков. Сойдя с лошадей и притязав их к дереву, мы отправились дальше пешком. Мы шли крадучись и молча в том направлении, откуда доносились голоса и рев стада, сливавшиеся в непрерывный гул. Было ясно, что мычали те же самые быки, которые только что прошли по дороге. Но разговаривали не те люди, которые пригнали их сюда. Речь индейца очень легко отличить от речи белого. Люди, голоса которых доносились до меня, были несомненно белые. Они говорили по-английски, уснащая свою речь непристойными выражениями. Мой спутник узнал даже, кто это такие. – Господи, масса Джордж, ведь это два проклятых негодяя – Спенс и Билль Уильямс! Джек был совершенно прав. Мы подошли ближе. Вечнозеленые деревья скрывали нас, но мы ясно видели все происходящее. На небольшой поляне толпилось стадо, а рядом стояли два индейца, угнавшие его и вышеупомянутые достойные личности. Мы стояли в тени, наблюдая и прислушиваясь. И уже через несколько минут благодаря некоторым намекам, брошенным вскользь Джеком, я полностью уяснил себе, в чем дело. Когда мы прибыли на место происшествия, сделка была уже закончена и индейцы как раз передавали свою добычу в руки белых. А их хозяева, которые дальше должны были сами гнать стадо, как раз вручали индейцам (безусловно, презренным отщепенцам своего племени) их награду – несколько бутылок виски и горсточку безделушек. Это была плата за ночную работу – угон скота с пастбища адвоката Грабба. Индейцы, выполнив свое дело, могли удалиться и вволю предаться пьянству у себя дома. Они больше не были нужны. А Спенс и Уильямс теперь могли угнать скот куда-нибудь подальше и продать его за кругленькую сумму. Или, что еще более вероятно, они могли пригнать стадо обратно к Граббу, прихвастнув, что храбро отбили его у шайки индейцев-грабителей. Превосходный рассказ у пылающего камина где-нибудь на плантации! Это было бы как раз на руку полиции и правительству. О, эти дикие разбойники семинолы – с ними давно пора разделаться, давно пора вышвырнуть их прочь из Флориды! Так как стадо принадлежало адвокату Граббу, я не стал вмешиваться в эту историю. Я мог рассказать обо всем этом в другом месте и при других условиях. Поэтому, ничем не обнаружив себя, мы с Джеком вернулись к лошадям и продолжали свой путь, углубившись в размышления. Я ничуть не сомневался в том, что пьяные индейцы были наняты Уильямсом и Спенсом. А те в свою очередь, служили Граббу в этой гнусной проделке. Словом, была круговая порука. Надо было как-то замутить воду, надо было довести несчастных индейцев до отчаяния. Глава XXIII. О ЧЕМ Я ДУМАЛ ПО ДОРОГЕ В училище, да и за его пределами надо мной часто насмехались за то, что я защищаю индейцев, и попрекали меня, замечая, что кровь древней Покахонтас, после того, как она двести лет смешивалась с кровью белых и должна была бы едва струиться в моих жилах, внезапно вновь вскипела и забурлила. Утверждали, что я не патриот, поскольку не присоединялся к крику и вою толпы, столь характерному для наций, когда речь заходит об их врагах. Нации подобны отдельным людям. Чтобы угодить им, вы должны быть такими же порочными, как они сами, испытывать те же чувства или высказывать их, что, в сущности, одно и то же, разделять их любовь и ненависть, – короче говоря, отказаться от независимости взглядов и убеждений и вопить «Распни!» вместе с большинством. Таков человек, живущий в современном обществе, и он считается патриотом! А тот, кто черпает свои суждения из источника истины и пытается преградить путь бессмысленному потоку человеческих предрассудков, – тот не получит признания в течение всей своей жизни. После смерти, может быть, но не в этой жизни! Такой человек не должен стремиться к «прижизненной славе», которой жаждал завоеватель Перу[31] – он не обретет ее. Если подлинный патриот желает получить в награду славу, он должен ждать ее лишь от потомства, когда его скелет превратится в пыль и прах в гробнице.