- Мы поссорились, - соврала я. - Ну, чего и стоило ожидать, - выдохнула она мне в спину. Я с радостью обняла улыбающегося отца, потом и маму – она умеет говорить гадости, но от того не перестает быть моей матерью. За чаем пришлось тоже много врать и держать себя в руках. А это было сложно, потому как мама только входила в раж: - Смотрю, пальтишко у тебя новое, то есть зарплатой не обижали. Ну, и на кой черт было увольняться? - Мам, ты же сама требовала, чтобы я домой вернулась! - Не требовала, а ждала! И молодец, что вернулась! Пете утром позвоним? Я чуть не поперхнулась. - Нет. А если мы Пете утром позвоним, то уже к обеду я обратно вернусь. У меня аренда еще на месяц вперед оплачена. Здесь я сказала правду. Андрей платил за аренду моего жилья, как и обещал. Но несколько дней роли не играют. Потом определюсь и обязательно позвоню ему, чтобы и этот вопрос закрыть. Пока я не готова слышать его голос, потому как Андрей вряд ли настроен говорить именно об аренде квартиры. Мама же уловила в моем ответе другое: - Гляди-ка, Володя, дочь нам зубы показывает! А в другом случае ты к нам насколько? Или навсегда? - Пока не решила, - честно ответила я. И она моментально обрадовалась: - Вот и славно. Посиди, отдохни, подумай. Вокруг себя посмотри, правильные выводы сделай. А Пете о твоем возвращении пока сообщать не будем, потом как-нибудь. Но все же друзья детства, некрасиво как-то столичную куру из себя строить. Я вскинулась: - Я сама ему позвоню! И общаться с ним буду. Но только когда он жениться на ком-нибудь другом решит. И если вообще в мире найдется хоть одна девушка, которая оценит его занудство! - Посмотри, как мы заговорили! – мама тоже начала раздражаться. – Занудство! Все девицы же только за клоунов замуж выходят, а нормальные, серьезные мужчины не котируются! Через сколько дней ты своему великолепному Андрюше надоела? Понравилось, когда тебя незануды бросают? Или все-таки лучше нормального мужика себе выбрать, которому и ты по статусу? Верочка наша всегда другая была, потому сейчас и счастлива замужем. Что ты в телефон уткнулась? Нормально вообще, столько времени родителей не видела, но от сотового оторваться не можешь! - Я смотрю, если ли рейсы уже сегодня, мам. - О, угрожает еще! – она надавила на мою руку, вынуждая положить мобильник на стол. – Перестань характер демонстрировать, здесь тебе всегда рады. И не притворяйся, что этого не понимаешь. Я улыбнулась искренне, широко: - Лишь бы ты понимала, мам. Я тоже очень рада вас видеть. Она немного опешила: - Вот и договорились. Кстати, по поводу аренды. Туда все равно съездить придется – ключи отдать, пуфики наши забрать. Помнишь, я пуфики специально покупала? Но не сейчас. Отдохнешь, потом вместе съездим. Да, пуфики меня волнуют больше всего. Даже чуть больше, чем Петя. Потому кивнула смиренно. Маму это вообще непонятно чем обрадовало: - И через недельку-другую можно начать здесь работу присматривать! Отец подхватил: - Да зачем? Дочка, если решишь остаться, к себе устрою. Я допила чай и встала из-за стола: - Посмотрим. Вот через недельку-другую и посмотрим, а пока не давите. Иначе я просто вернусь обратно, не вижу смысла трепать себе нервы. Ты хорошо расслышала, мам? И отправилась в свою комнату, не обращая внимания на ее обиженный взгляд. Там не успела даже вещи разложить, когда тихо вошел папа. Сел на край кровати, наблюдая за мной. У него, честно говоря, тоже характер довольно жесткий – всю жизнь управленцем проработал, но на фоне матери он выглядит уравновешенным. Вот и теперь выждал минуту, а потом сказал спокойно: - Ты похожа на маму сильнее, чем думаешь. Я глянула на него в изумлении: - Неприятный комплимент! Отец улыбался: - Знаю. И тем не менее. Ты точно так же умеешь бить словами, хотя раньше я такого не замечал. Я развела руками: - С волками жить, как говорится. - Нет, дочка, это признак слабости. Только слабые так бьют и наслаждаются тем, что задели за живое. Потому что силы не хватает заботиться о своих интересах так, чтобы не делать больно другим. Почему-то показалось, что он говорит вовсе не о матери. И попал в самый центр моих переживаний. Но пока я запретила себе думать о Косте и Андрее, твердо вознамерившись для начала прийти в себя, а потом уже начинать размышлять. На следующий день навестила сестренку. У нас с Верой не так много тем для обсуждения, но мы обе радовались встрече. Муж ее был на работе, а маленькая очаровательная племянница постоянно лезла на колени, как будто ей были интересны непонятные взрослые разговоры. Я почти ничего личного не рассказывала, не имела такой привычки. Слушала и многое замечала. У Веры все есть: пятилетняя дочь, верный и спокойный муж, прекрасная квартира, достаток, стабильность… Вот только блеска в глазах нет. Казалось бы, какая мелочь, а сразу замечается. Ровно пятнадцать минут сестра рассказывала о достоинствах нового кухонного гарнитура. Я кивала, соглашалась. А думала только о том, что если человек пятнадцать минут может расписывать гарнитур, то это и есть самое важное. Кухонный гарнитур. А когда она перешла к дорогущей сковороде с тефлоновым покрытием, захотелось выйти на балкон и глотнуть воздуха. Оказалось, что это даже хлеще рассказа о качестве и ценах на детские колготки. Вот так надо жить, Аня. Это должно быть важным. И Вера хоть об этом может разговаривать, а тебе не о чем. Потому что ничего столь же важного в твоей жизни нет. А если бы я только осмелилась копнуть при ней собственные переживания, то Веру, наверное, удар бы хватил. Зажала бы ушки своей дочери, чтобы детская психика с таким непотребством не столкнулась, и попросила бы вежливо уйти. Именно вежливо, но настойчиво. Потому что нельзя портить ее комфортный мир с гарнитуром и колготками сказками о том, что все бывает иначе. Думала, что с ума от тоски сойду, но, к счастью, впала в какое-то отупелое оцепенение, потому неделя пролетела незаметно. Андрей не звонил вообще. Костя – несколько раз, всегда немного выпивший. - Скажи честно, Анют, ты ведь и не хочешь возвращаться? - Не знаю, Костя. Я действительно не знаю. - Ты, должно быть, думаешь, что я вообще ничего не понимаю? Но я только поначалу немного мебель порасколачивал, а потом понял. Андрей вообще спокоен, как будто ничего не произошло. Как будто ты не кинула нас, словно тебе вообще плевать. Я другой. Но я понял, что тебе нужны какие-то гарантии? - Нет, Костя, не нужны. Глупость – давать какие-то обещания. Ну что, разве ты сможешь сказать, что мы будем вместе и в старости? Как себе это представляешь? - Не представляю. Я честен с тобой, оцени хотя бы это! - Я ценю. Но ты красив, Костя, ты безупречен. Всегда девушки будут облизываться, глядя на тебя. Я знаю, ты не любишь загадывать надолго, но определенно когда-нибудь ты захочешь кого-то из них. - Даже если так, Анют, сейчас-то это какое имеет значение? - Все, мне пора. Мама на ужин зовет. Это был самый содержательный наш разговор. В другие дни Костя звонил в намного более буйном настроении: - Анют, мы тут с Андреем в клубе зависли, девочку присмотрели. Думаем, распишем ее на двоих. Не беспокоит? - Нет, - я рассмеялась. – Вы вправе делать все, что хотите. - Тогда не будем. Стремная она какая-то. А вон та вроде ничего… такую я себе заберу, Андрей пусть другую присматривает. Как же он бесит со своим спокойствием! И меня на самом деле это не беспокоило. А может, даже легче стало – жизнь продолжается. Никто из нас троих не обязан убиваться. И он почти осязаемо пытался вызвать во мне ревность. Но ревности не было – и это удивило сильнее прочего. Отупелое оцепенение оказалось самым прекрасным состоянием, чувства бьются где-то поодаль, а меня не задевают. Справедливости ради и чтобы поменьше ссориться с матерью, я все же просмотрела вакансии трудоустройства. Но без азарта. Уже тогда понимала, что если останусь в этом городе, то задохнусь. А к концу второй недели это ощущение достигло пика. За спиной остались незавершенные дела и два человека, с которыми я обязана встретиться. А еще Андрей ни разу не позвонил, почему-то именно его звонок я рассматривала как последнюю каплю. Но он не звонил мне, а я не решалась позвонить ему. Напоследок поругалась с мамой, сказала ей, что люблю ее всякую, обняла отца и уехала, пообещав навещать их чаще. Конечно, я отправилась в свою квартирку. Надо собраться с мыслями, чтобы позвонить обоим. И подыскать правильные слова, объяснить, что я не хочу больше пытаться быть без них. Что я запуталась, что распутаться сама не сумею. Что только время покажет, в чем именно я ошибалась. Но без них я задыхаюсь уже сейчас. Но, войдя, замерла. В зале горел свет. Бросив сумку, я сделала еще несколько шагов. - Андрей? Ты как здесь оказался? Он встал, повернулся. Глаза прищурены, ни тени улыбки или радости от встречи. Сказал совершенно ровно: - Я плачу за эту квартиру. Понятно, что мне дали дубликат ключей. И я видел, что здесь остались твои вещи, потому ты обязательно приехала бы рано или поздно. У меня дыхание остановилось. Красивый, почти родной, как всегда – непрошибаемый. Или только показывает это, ведь зачем-то ждал. Увидела его спортивные штаны на диване, рабочую рубашку на спинке стула. Как часто он ночевал здесь, зная, что я обязательно вернусь именно сюда? - Ты злишься? – у меня голос дрожал. - Да, злюсь. - А Костя говорил, что ты спокоен. Но и я вижу, что злишься. А кричать и мебель бить просто не умеешь. Я соскучилась. - Я тоже, - и притом не сделал ко мне даже шага. – Все обдумала? Поговорим? Я устало опустилась на пуфик, купленный когда-то мамой и многократно ею же воспетый. Уставилась в пол. - Да, Андрей, пора. Все так сложно. Он так и стоял напротив, заправив руки в карманы.