— Проиграли, Георгий Владимирович, проиграли, — смеялся Ржевский. — Кстати, товарищ Косоуров, скажите, вы всегда подобным образом разрешаете спорные вопросы? — Нет, Владислав Юрьевич, такие вопросы у нас решаются приказом. Но Георгий Владимирович — человек штатский. Поэтому и приходится иногда действовать только таким образом. — Да, доказательства убедительные, — профессор повернулся к Строеву. — Признаете свое поражение, Георгий Владимирович? Строев и сам не мог бы объяснить, почему у него исчезла та легкая неприязнь к Косоурову, которая появилась в начале знакомства. Медлительность, кажущаяся вялость майора больше не раздражали Строева. Не было досады и на то, что Косоуров оказался более ловким. И на вопрос профессора Строев ответил чистосердечно: — Иначе нельзя. — Вот и отлично, — живо заключил Ржевский. — А теперь давайте обсудим программу на завтра. «Маленький эксперимент» начался в десять утра. Косоуров пошел той же тропинкой, по которой в день своего исчезновения ушел в крепость Серебряков. Ржевский видел, как майор дошел до крепостной стены и скрылся за ее развалинами. — Все-таки это рискованная затея, — проговорил Ржевский, проводив взглядом майора. Строев промолчал. Он сидел у портативной ультракоротковолновой рации и ловил каждый звук. Передатчик, который взял с собой Косоуров, был вмонтирован в корпус от фотоаппарата. Это давало возможность пользоваться им, не привлекая внимания. Ржевский подошел к столу и развернул план крепости. На плане был обозначен маршрут, по которому предстояло пройти майору. Красная линия охватывала место раскопок, затем спиралью сужалась к центру. Здесь сплошная линия переходила в пунктир: осмотрев башни и стены крепости, Косоуров должен был спуститься ниже, в подземелье. Из приемника доносилось тихое посвистывание. Сейчас Косоуров шел по первому — самому широкому — кругу. Здесь, на открытом месте, ему вряд ли что угрожало. Строев мельком взглянул на профессора и увидел, как тот нервно теребит бородку. Время тянулось медленно; казалось, каждая минута вмещает, не шестьдесят, а шестьсот секунд… — Прошел первый круг! Эти простые слова, сказанные обычным для Косоурова спокойным тоном, как-то сразу разрядили напряжение. Профессор шумно вздохнул, отметил на плане пройденный участок и закурил папиросу. Через двадцать минут от Косоурова последовало следующее сообщение. — Прошел еще круг. Профессор зачеркнул второю концентрическую линию. Еще через пятнадцать минут майор передал, что пройден третий круг. — Поднимаюсь на Северную башню, — донесся по-прежнему спокойный голос Косоурова. Накануне маршрут разбили на участки и условились, что о переходе на каждый новый участок Косоуров будет сообщать по радио. После первых же сообщений Ржевский заметно успокоился и деловито отмечал на плане пройденные участки. Косоуров побыл на трех уцелевших башнях: Северной, Центральной и Южной. Сейчас он возвращался к Центральной башне, около которой был расположен вход в подземелье крепости. — Вхожу в подземелье. На этот раз в голосе майора Ржевский и Строев уловили что-то, заставившее их насторожиться. Профессор взял из портсигара новую папиросу и, ломая спички, начал закуривать. Насвистывание, доносившееся из приемника, стало громче — своды подземелья отражали каждый шорох. Профессор медленно вел карандашом вдоль пунктирной линии. Он хорошо знал этот путь. Сейчас майор спустился по первой галерее. Мелодия, которую он насвистывал, зазвучала яснее, отчетливей… Профессор догадался, что Косоуров идет узким коридорчиком. Теперь поворот направо и… Насвистывание внезапно прервалось. Почти в то же мгновение приемник донес возглас, шум удара или падения. — Напали! — воскликнул Ржевский, рванув за плечо Строева. Но вновь послышался спокойный голос Косоурова: — Черт побери! На этих ступеньках можно шею сломать… Профессор вспомнил: в этом месте, сразу же за поворотом, лестница со сбитыми ступеньками. Он ослабил галстук, расстегнул воротник, потом вытер холодный пот, выступивший на лбу. Косоуров дошел до конца подземелья. Оставался только низкий подземный ход, вырытый одной из старых экспедиций, и теперь наполовину завалившийся. Ход этот — длиной метров в тридцать — имел в плане форму полукруга. Когда майор вступил в подземный ход, Строев, прильнувший к приемнику, услышал тяжелое дыхание. — Да, здесь не посвистишь, — донесся голос Косоурова. — На четвереньках приходится ползти. Что такое… интересно… ну-ка… Радио замолчало. До боли сжав кулаки, профессор смотрел на шкалу настройки. Ему хотелось крикнуть: «Ну, говори же, говори!» Но приемник молчал. — Георгий Владимирович, нужно бежать в крепость! Строев отрицательно покачал головой. — Рано. Мы условились, что в случае прекращения связи пойдем в крепость через пять минут. Профессор хотел что-то сказать, но сдержался и только махнул рукой. Строев поглядывал то на часы, то на приемник. — Пора, Георгий Владимирович! — Нет, еще три минуты. Ржевский хотел закурить, но не мог сообразить, куда исчез портсигар. Тогда он начал смотреть на часы. Секундная стрелка ползла удивительно медленно, казалось, нехотя покинув одно деление, она только после некоторого раздумья переходила на другое. — Время, товарищ Строев! Строев повернулся, чтобы ответить, но в этот момент из приемника послышался голос Косоурова: — Так… Ну, теперь домой. Профессор налил воды из графина и жадно выпил. Только теперь он увидел, что портсигар лежит на столе, на самом видном месте… Косоуров вернулся в палатку с обломком прогнившей доски. — Алексей Петрович, — нетерпеливо спросил Ржевский, едва майор переступил порог, — почему вы замолчали, когда вошли в подземный ход? Майор удивленно посмотрел на Ржевского. — Разве связь прервалась? Я все время насвистывал или говорил. Возможно, что-нибудь случилось с передатчиком. — А это что такое? — спросил Строев, показывая на обломок доски. — Я нашел ее в подземном ходе, — спокойно ответил Косоуров. — Видимо, когда рыли, ставили деревянные рамы для крепления. Скажите, профессор, вы знаете, когда был прорыт ход? — Одной из дореволюционных экспедиций. Впервые раскопки здесь были начаты в девяносто третьем году. Вторая экспедиция работала летом девятьсот второго года. Третья — начиная с тринадцатого года. — А можете вы сказать, сколько лет пролежал в земле этот обломок? Ржевский внимательно осмотрел доску и после некоторого колебания сказал: — Лет тридцать — сорок — не больше. — Значит, подземный ход вырыт последней экспедицией? — По-видимому, так, — согласился профессор. — Экспедицией Штромберга? — уточнил Строев. — Да, — снова подтвердил профессор. — Однако я не понимаю, какое это имеет значение… — Я осмотрел всю крепость, — осторожно перебил Косоуров, — но в подземном ходе до конца пройти не удалось. Там обвал. Сейчас это единственное место, оставшееся в пределах подозрений. А то, что ход этот вырыт экспедицией Штромберга, только усиливает наши сомнения. Прежде всего, неясно, зачем понадобилось рыть ход? — Чепуха, — махнул рукой Ржевский. — Штромберг несерьезный человек. Он искал клады, сокровища. Поэтому и рыл землю наугад. — Тридцать метров наугад? — не то шутя, не то серьезно спросил Косоуров. — Тридцать, сорок — какая разница? Рыли рабочие, сам Штромберг сидел в палатке. Нет, молодые люди, это несерьезно. Вы забыли, что собака не обнаружила следов Серебрякова в подземелье. Ливень мог смыть их снаружи, а в подземелье — если бы Серебряков туда спускался — следы должны были остаться. — На Серебрякова могли напасть наверху, — возразил Строев, — а потом унесли его вниз. — Бездоказательно! — профессор прищурился, ехидно посмотрел на Строева. — Где доказательства? Мы зашли в тупик. Смотрите, как бы не пришлось возвращаться к моей версии… — Владислав Юрьевич, — осторожно перебил Косоуров, — я вас попрошу завтра, когда вернутся сотрудники, — все-таки начать расчистку этого хода. Глава 4