Но Боб к этому моменту уже выстрелил, самостоятельно приняв решение где-то в глубинах своего подсознания. Мозг подчинялся указательному пальцу. Решение принял палец, и за долю секунды до того, как отдача дернула прицел, затуманив все перед глазами, он увидел, как пуля мгновенно прошила арбуз, который брызнул красными брызгами на зеленый пейзаж Мэриленда. Уже потом, когда прицел после отдачи вернулся в первоначальное положение, Боб заметил, что все четыре шарика по-прежнему качались на ветру, а арбуз спокойно лежал с дырочкой в середине своего круглого “тела”. – Поздравляю, – сказал Хатчер. – Вы выиграли по всем параметрам. Боб ничего не сказал, только посмотрел на него холодным взглядом. Спустившись с вышки, он сразу же оказался окружен людьми, которые выражали ему свое восхищение. – Когда вы решили выстрелить? – Это просто невероятно! – После получения “зеленого света” вы сработали очень быстро. Черт, это было невероятно быстро! Боб не хотел разговаривать с ними, он еще не вернулся из того оазиса спокойствия и тишины, в который погружался каждый раз перед выстрелом. – Вот расшифрованная распечатка радиообмена, вы можете прочитать ее сами. – Хатчер протянул Бобу лист. Боб быстро взглянул на него, ему было этого достаточно, чтобы убедиться, что этот Бэйс действительно до самой последней секунды висел на ушах у бедняги Мемфиса. БЭЙС: Вы захватили цель? АГЕНТ МЕМФИС: Да, сэр. Вот он появился внизу моего прицела, теперь поднимается к перекрестью прицела, вот он… БЭЙС: Повремените с выстрелом, С-4, пока я не получу подтверждение, что его штуковина направлена в сторону. АГЕНТ МЕМФИС: Бэйс, черт побери, я держу его, я держу его, я… БЭЙС: Выстрел не разрешен. Подождите, С-4, я не могу позволить вам выстрелить, я… АГЕНТ МЕМФИС (неразборчиво): Черт, я могу… БЭЙС: Нет, нет. С-2, какая у вас там картина? АГЕНТ О’БРАЙЕН: Я не вижу этого парня, Бэйс, я… О Господи! Он собирается выстрелить… БЭЙС (неразборчиво): Огонь, “зеленый свет”, огонь, черт тебя побери, стреляй, сделай из него котлету… АГЕНТ МЕМФИС (неразборчиво): Стреляю!.. БЭИС: Боже, ты попал в девчонку. Он попал в девчонку! О Господи! Прямо в спину. АГЕНТ О’БРАЙЕН: Он стреляет по заложникам. Господи, да пристрелите же его кто-нибудь! Ник, попади в него, попади, попади!. АГЕНТ МЕМФИС: Я не вижу его, он за кем-то. О Господи! Он стреляет в них. Я не могу выстрелить второй раз. Господи, помогите им, ну помогите же им кто-нибудь, помогите! АГЕНТ О’БРАЙЕН: Он только что снес себе башку… (нецензурно). Ник, он вставил ствол себе в рот – и крыши как не бывало (нецензурно), он… БЭЙС: Окажите этим людям медицинскую помощь, окажите этим людям медицинскую помощь. О Господи Всевышний! Окажите этим… АГЕНТ МЕМФИС: Сволочь. Этого было достаточно. Почему у Мемфиса не было корректировщика или кого-нибудь еще, кто бы сидел рядом с ним? Снайперская стрельба – это работа для двоих, один может выполнять ее только тогда, когда вокруг больше никого нет. Ее нельзя выполнять, когда у тебя на голове наушники. А этот Бэйс… Ну и скотина! Именно из-за него этот парень и не попал: он же все время бубнил ему в ухо и причитал как старая баба. – Они его подставили, но так ему и надо, – сказал Боб, плотно сжав губы. Он думал об этом жалком сопляке, который смотрел на всю эту кровавую бойню через свой оптический прицел и в беспомощной, бессильной ярости сжимал свою винтовку, больше всего злясь на себя, зная, что он никогда не сможет простить себе этот промах. – Что с ним потом случилось? – Он женился на той женщине, в которую попал. Он все еще служит в Бюро, и до конца жизни у него теперь на руках эта несчастная в инвалидной коляске. “Дай Бог тебе здоровья, Ник Мемфис, – подумал Боб. – Если бы я все еще был алкоголиком, то обязательно опрокинул бы стаканчик за твое здоровье. И, если вдруг случится, что я снова когда-нибудь начну пить, я непременно это сделаю”. – Удивительно, как в экстремальных условиях проявляется сущность организации, – сказал Хатчер. – Смотрите, Бюро в общем и целом организация чисто бюрократическая, и на всем, что она делает, лежит отпечаток бюрократических отношений. Власть бюрократии. Поэтому-то Бэйсу и пришлось осуществлять контроль за Мемфисом даже в момент выстрела. Пришлось, хоть это было неестественно и лишь усиливало нервозность обстановки, ибо самый главный принцип в работе Бэйса – прикрыть свою собственную задницу. А бедолага Мемфис был командный игрок, даже несмотря на то, что всегда играл в одиночку. Поэтому он подыгрывал команде. Поступая же таким образом, он ставил под угрозу успех самого выстрела. Наступила пауза. – Но вы, мистер Суэггер, – продолжал Хатчер, – не поставили свой выстрел под угрозу. Потому что вы не командный игрок и не придерживаетесь тех норм и традиций, которые приняты у них. Вы просто берете и стреляете. Вы заботитесь только о том, чтобы максимально сконцентрироваться. Мы пытались помешать и вам, так что вы прошли приблизительно через то же самое, что и Мемфис, но он оплошал, а вы уверенно разделались с Вилли Даунингом. Вокруг Боба собралось еще несколько восхищенных почитателей. Они поддакивали неуклюжему Хатчеру, но почему-то все эти восторги вызывали у Боба лишь раздражение. – Итак, мистер Суэггер, сейчас мы предложим вам более интересное испытание. Вы хотите продолжать игру? – спросил Хатчер. Бобу очень хотелось вогнать еще одну такую пулю в цель, хотя он ощущал какую-то внутреннюю неловкость от того, что ему так понравились эти патроны. – Я выстрелю еще раз, – сказал он. – Может быть, еще раз повезет. – Этот случай как раз по вашей части – чисто снайперская война. Он реально основывается на событиях, произошедших в Медельине, в Колумбии, в 1988 году. Все строго секретно, поэтому я вынужден попросить вас никогда не разглашать суть этого дела. Я думаю, это вполне понятно? – Я приехал сюда, чтобы стрелять, а не разговаривать. – После того как я расскажу вам все подробности, вы поймете, в чем заключается деликатность этого дела. Речь идет о выстреле на тысячу четыреста ярдов, который агент УБН сделал по одному торговцу наркотиками, уничтожившему ранее целую группу этого Управления. У торговца была фантастическая охрана, огромная банда колумбийцев, до зубов вооруженных всеми видами стрелкового оружия. Даже говорить не стоит о том, что бы произошло, если бы кто-то попытался его зацепить. Его охранники сразу же начали бы крушить все налево и направо. Поэтому УБН хоть и с явной неохотой, но все же приняло решение убрать его неофициальным образом – без лишнего шума. Операция готовилась нелегально, подозрение же в ее проведении должно было лечь на определенные организации в самой Колумбии. – Это был прямой выстрел? – Да. Как раз ваша работа. Никаких заложников, никаких помех. Был просто человек и винтовка, да еще чертовски дальний выстрел. – Из 308-го калибра вы никогда не выстрелите на тысячу четыреста ярдов, уверяю вас. – Вы снова нас проверяете. Снайпер УБН стрелял из магнума “Эйч энд Эйч” 300-го калибра 200-грановой пулей “Сьерра”. Вот и винтовка. Точно такая же. Он кивнул головой, и один из техников принес винтовочный чехол. Когда он открыл его, Боб засмотрелся на винтовку. Какая это была винтовка! – Черт побери, – невольно вырвалось у него. – Это же сказка, а не винтовка. Черт! Это была 70-я модель с поворотным, продольно скользящим затвором, выпущенная до шестьдесят четвертого года, с длинным толстым стволом и 36-кратным оптическим прицелом, который располагался по всей длине ствола. Его темный металлический отблеск напоминал о давно забытом искусстве делать настоящие винтовки, которое достигло своего пика в годы великого американского винтовочного бума двадцатых-тридцатых годов. Она была практически новая, чистая и хорошо смазанная; видно было, что к ней относились с любовью и заботой. Но деревянные части поразили его еще больше. Выполненные в стиле пятидесятых годов, они были практически черного цвета. Он никогда не видел орехового дерева такого темного оттенка. Но это был явно не пластик, потому что чувствовался естественный теплый цвет дерева. Может быть, это черное дерево? – Великолепная винтовка, – сказал Боб и быстро наклонился, чтобы взглянуть на серийный номер. О Господи, это была единичка с пятью очаровательными “гусиными яйцами” – 100 000! Стотысячная семидесятка! Это делало ее мечтой любого коллекционера и свидетельствовало о том, что она была сделана примерно в 1950 году. – Выпущена на винчестерском заводе в 1948 году. Металл был подвергнут термической обработке с закаливанием с целью придания ему прочности и надежности, необходимых при стрельбе специальными патронами на тысячу ярдов. – О’кей, давайте проверим ее. У вас есть к ней патроны? Хатчер протянул ему коробочку патронов “Экьютек Снайпер Грейд” для магнума “Эйч энд Эйч” 300-го калибра. Красными буквами на ней было написано: “ТОЛЬКО ДЛЯ ПОДРАЗДЕЛЕНИИ ПО ОБЕСПЕЧЕНИЮ ЗАКОННОСТИ”. Боб открыл коробочку и достал один длинный патрон. Он лежал у него на ладони, как маленькая баллистическая ракета, – четыре дюйма гильзы, пороха и пули. Тяжелый, как страусиное яйцо. – Что за тип? – Это максимально большой размер. Мы делаем его из гильзы Х4831 и нашей 200-грановой обтекаемой пули с полым наконечником. Скорость полета пули – три тысячи футов в секунду. Боб вспомнил таблицу и вычислил, что на тысячу ярдов отклонение пули по вертикали будет 198 дюймов, следовательно, на тысячу четыреста ярдов оно составит 355 дюймов. Он взял винтовку. Семидесятая модель была его первой любовью. Ее еще называли “винтовкой настоящего стрелка”. Сейчас у него их было несколько штук, включая тот настойчиво сопротивляющийся винчестер 270-го калибра, которым он был занят перед своим приездом в Мэриленд и проблемы которого он так до конца и не решил. Так что эта винтовка была для него как старый приятель. – Где я могу ее пристрелять? – О, она пристреляна. Один из наших мастеров уже сделал все необходимое. На этом расстоянии она бьет точно в цель. – Подождите, сэр. Когда мне платят деньги, я предпочитаю стрелять из той винтовки, которую проверил. – О-о, – протянул Хатчер, несколько смущенный решительной настойчивостью Боба. – Я гарантирую вам, что… – Вы не можете гарантировать мне то, чего я сам не знаю. – Вы хотите, чтобы я обратился к полковнику? – Почему бы и нет? – Хорошо. Но я хочу сказать вам, что тот человек, который ее пристреливал, в середине пятидесятых выиграл чемпионат страны по стрельбе на тысячу ярдов. Она пристреляна. Я гарантирую вам, что она нормально стреляет. У него есть награды, которые могут подтвердить мои слова. Боб прищурился. Наконец он сказал: – Это идет в разрез с моими принципами, но, черт побери, только из уважения к этой модели я возьмусь за работу и так. Боб лег в снайперскую нишу. Здесь было душно и грязно. Казалось, что стены давят на него со всех сторон. Мир он видел через узкое отверстие размером где-то шесть дюймов на четыре. Сквозь него он видел ряд невысоких холмов. Далеко, очень далеко, возвышалась небольшая стена, возле которой был сооружен укрепленный вал из выкопанной бульдозером земли. – Он ждал в этой нише две недели, – сказал Хатчер. – Так что радуйтесь, что мы не пропустили вас еще и через это испытание. Ну а когда ожидание закончилось и настало время сделать выстрел, он промахнулся. Стыдно. Гарсиа Диего, так звали торговца наркотиками, был необычайно осторожным человеком. Различные охранные приспособления и засады были расположены в радиусе мили вокруг его гасиенды. После того, как этот человек погубил целую группу УБН, он стал объектом номер один для уничтожения. УБН выследило его здесь. Ребята знали, что если он попытается улизнуть, то сделает это на закате и, перед тем как сесть в свой вездеход, на секунду или две появится на фоне задней стены своей гасиенды. – То, что вы увидите, Боб, – продолжал Хатчер, – всего-навсего прекрасно сделанный манекен, который почти невозможно на таком расстоянии отличить от человека. Мы протащим его на проволочной растяжке вдоль стрельбища. Проволоку вам видно не будет. С такого расстояния он должен быть поразительно похож на того торговца. Вам необходимо сделать все, что в ваших силах, чтобы попасть в центр корпуса. Оставшись один, Боб принялся разглядывать винтовку. Именно на старом винчестере он учился стрелять в детстве во время охотничьих оленьих сезонов в Арканзасе. Эта винтовка была как письмо из дома, как какое-то ностальгическое воспоминание о тех пятидесятых, когда еще жив был его отец.