Он вспомнил ее номер – 100 000. Это была именно такая винтовка. Из всех 70-х моделей винчестеров было всего лишь две или три… или, максимум, четыре винтовки на миллион, которые были бы сделаны на таком высоком уровне качества. Кто мог владеть такой винтовкой? Потом он вдруг вспомнил, что кто-то там, на стрельбище, сказал ему, что хозяин этой винтовки выиграл с ней чемпионат страны по стрельбе на тысячу ярдов. Чем больше он думал над этой проблемой, тем больше его волновал один неразрешимый вопрос, который постоянно ускользал от него и никак не поддавался разгадке. Он единственный не вписывался в построенную схему. Это была пуля. Если они собирались убрать только архиепископа, то они должны были знать, что полиция найдет пулю. Пуля имеет отпечатки ствола, из которого она была выстрелена. И эти отпечатки являются такой же неотъемлемой частью характеристики пули и ствола, как отпечатки пальцев у человека. Предугадать то, что пуля попадет в гвоздь и расплющится до неузнаваемости, они не могли. Это был один шанс из тысячи. Почему их это не волновало? Ведь это могло свести на нет всю операцию и провалить их план. Если бы пуля оказалась несоответствующей стволу винтовки Боба, то все тщательно возведенное здание подделки рушилось. Как-то же они все-таки умудрились найти способ справиться с этой проблемой, и он с ней справился. “Пуля”, – подумал Боб. Тайна этой загадочной пули волновала его так же, как в свое время взволновало всех знаменитое покушение на Кеннеди, когда пуля размером 6,5 мм прошла через тело одного человека, потом через грудь другого, пробив ему при этом еще и кисть, и после всего этого на ней все равно нашли не подлежащие сомнению отпечатки ствола винтовки Ли Харви Освальда. Что-то общее было в обоих этих случаях… “У них были пули, – подумал он. – У них были пули от моей винтовки”. Он сам отдал им шестьдесят четыре пули, которые выпустил из своей винтовки во время стрельбы по мишеням на стрельбище “Экьютека” в Мэриленде. Он откинулся на спину. – Боб… – Тс-с-с… – Боб, что э… Он взял ее за руку, чтобы успокоиться. Постепенно все прошло. – Черт побери. – Что? – Я же сам… И тут ему в голову пришла невероятная мысль. Да, это вполне могло быть. Он еще ни разу не слышал, чтобы кто-то прибегал к этому способу, потому что, наверное, ни у кого не было в этом надобности, но… это вполне могло быть. Уже выстреленную пулю 308-го калибра просто выкапывают из песка целой и невредимой, со следами отпечатков ствола и в то же время с теми же самыми баллистическими характеристиками, как и у новой пули. Пулю 308-го калибра можно заново вставить в гильзу магнума “Эйч энд Эйч” 300-го калибра, которая немного больше по размерам и имеет больший объем для пороха, а следовательно, и большую дальность полета пули. Но на этой чертовой пуле как-то надо было сохранить следы другого ствола. Это сбивало Боба с толку до тех пор, пока он не вспомнил один старый способ под названием “бумажный лоскуток”, благодаря которому можно сохранить отпечатки ствола. Пуля заворачивается во влажную бумагу перед тем, как ее вставить в гильзу, при этом бумага играет роль защитного покрытия. Проблема остается лишь в том, чтобы найти винтовку с чуть большим стволом, где-то 318-го калибра. Но и это было не сложно, на винтовке можно было просто заменить “родной” ствол на нужный и заново выстрелить пулей Боба. “Бумажный лоскуток” не меняет баллистических характеристик, а когда происходит выстрел, бумага просто сгорает в атмосфере. Таким образом пуля Боба, выстреленная из другой винтовки, сделала свое ужасное дело. “О, ты действительно гений, – подумал о нем Боб, – но… если ты такой умный, то почему именно я должен был рыскать как пес и вынюхивать все это для тебя? Меня привезли туда не просто как подставку; я действительно все это продумал, осмотрел все города и спланировал операцию. Но почему? Почему ты не мог этого сделать? Почему ты не мог объехать все эти города сам и увидеть то же самое, что увидел я?” В один из дней, приведя в порядок отросшую за время болезни бороду и надев солнцезащитные очки, Боб поехал в Тусон, чтобы зайти в старый оружейный магазинчик в мексиканском районе города. Даже не посмотрев на висевшие на стене винтовки, он сразу же прошел в глубь магазина, к полке, на которой, как обычно во всех оружейных магазинах, лежала большая стопка старых журналов, посвященных оружию: “Ганс энд аммо”, “Шутинг таймc” и “Америкэн райфлмен”. Все эти журналы были ему практически не нужны, потому что в них были в основном картинки и фотографии новых винтовок. Но здесь был еще один журнал, который мог быть ему действительно полезен, – “Экьюрэси шутинг”, в котором были данные о соревнованиях, об особенностях стендовой стрельбы и о скучных и занудливых оружейных мастерах, умеющих собирать такие винтовки, из которых можно было хоть целый день посылать пулю за пулей в одну и ту же точку. Он сам выписывал этот журнал с конца семидесятых, но эти были еще более раннего выпуска, где-то середины шестидесятых. Стендовая стрельба была своего рода лабораторией НИОКР для всех стрелков. Если вы действительно серьезно относились к этому делу, то никак не могли обойтись без стрельбы по мишеням. Потому что все в конце концов упиралось именно в это – точность стрельбы. И если он и опробовал свои патроны в каких-либо соревнованиях, то, скорее всего, это были соревнования по стендовой стрельбе. Из журнала он узнал, что свое существование “Экьюрзси шутинг” начал в качестве информационного бюллетеня всеамериканского клуба стендовой стрельбы, который был образован в начале пятидесятых на севере штата Нью-Йорк, являясь как бы продолжением дела Уоррена Пэйджа, Харвея Доналдсона и П.О. Аклея, начатого ими в двадцатых-тридцатых годах. Эти люди занимались тем, что создавали единые таблицы стрельбы, потратив ради этого долгие месяцы на изнурительные подсчеты и анализы стрелковых соревнований прошлых лет, извлекая на свет давно забытые имена великих стрелков и такие вышедшие из употребления калибры, как 222,5 и 7Х61 “Шарп энд харт”. Он скупил все журналы и в тот же вечер засел за чтение. Когда он наконец-то дочитал последний журнал, то уже знал об интересующей его проблеме чуть больше, чем раньше. После этого он решил перечитать их еще раз, но теперь уже более внимательно. Боб буквально охотился за старыми номерами этого журнала, выискивая их по всем магазинам, торгующим подержанными вещами. Если ему удавалось найти еще один такой журнал, то он сразу же прочитывал его, пытаясь найти в нем что-то, чего и сам еще пока точно не знал. “Я все равно найду тебя, сволочь ты старая!” – думал он, теперь уже почти точно зная, что тот, кого он ищет, был человеком старым. Так стрелять может только старый человек, потому что для этого нужны опыт, практика и огромные навыки, которых нет у молодого стрелка. Только один еще не старый человек – Боб имел в виду себя – мог сделать такой выстрел, и то это скорее была иллюзия, чем реальность. Боб попытался отбросить ненужные мысли, мешающие ему сосредоточиться. “Это не Соларатов, – сказал он сам себе. – Нет, это не он”. По вечерам они занимались любовью. Они занимались ею часами, как бы наслаждаясь сейчас тем счастьем, которого у них не было раньше. Порой он чувствовал себя поршнем в вечном двигателе. Сейчас, после нескольких оргазмов, после того как он пролетел все свои этажи и упал на землю, Боб чувствовал себя настолько уставшим, что не мог даже пошевелиться. Тело совершенно расслабилось и, казалось, растворилось в вечности. – О Боже, – сказала она, – ты, наверное, все это время специально копил силы для меня? Он хмыкнул. – Кажется, я делаю все правильно. – Я и говорю. Они лежали, обессиленные любовью. Самым ужасным для нее было то, что она позволила в своей душе взойти зерну надежды. Она поняла, что есть совсем другая, более яркая и радостная жизнь. Боб же в этот момент думал о том, что жить в затворничестве, наверное, неправильно, нельзя ненавидеть весь мир, нельзя жить только винтовками, подобно какому-то сумасшедшему иезуиту, нельзя жить в маленьком трейлере высоко в мокрых, ненастных горах и встречать каждого посетителя и гостя недоверием и подозрением. Мир полон вещей, которыми можно наслаждаться. Надо просто увидеть их, объединить в своем сознании и радоваться жизни. Разве это сложно? Для Боба понятие “удовольствие” почему-то всегда ассоциировалось с водой. Он видел себя и ее на пляже, где-нибудь в Митрл-Бич, на юге Южной Каролины, или в Билокси, или, может быть, в Гальвестоне… Короче: солнце, воздух и вода… и больше ничего не надо. – О чем ты сейчас думаешь? – спросила она. – Ты даже улыбаешься. Ты что? Он знал, что если расскажет ей об этом, то все пропало. Он уже никогда не выкарабкается из этой нежной томности и сладкой вялости. Он лежал и чувствовал, как страсть к ней нарастает вновь. Он хотел полностью раствориться в этой женщине. Боб смотрел на нее и ощущал, как огромное желание вновь накатывает на него горячей волной. – Так, кое-что о морской пехоте, – ответил он. – Это ложь, – возразила она. – Естественно. Я думал о том, как все это мне ужасно нравится. Может быть, это обойдется мне слишком дорого, а может, наоборот, даже поможет выдержать все. Я должен уметь расставаться с самым приятным в моей жизни. Это похоже на заключение сделки: если я хочу выиграть в главном, я должен уметь при необходимости в любой момент отказаться от всех остальных, даже самых соблазнительных предложений. Я должен быть готовым умереть в любую секунду, иначе я проиграю. Любой, кто воевал, скажет тебе то же самое. Надо всегда быть готовым отдать свою жизнь. Если ты думаешь о том, как ее спасти, то считай, что ты уже потерял преимущество. Она задумчиво посмотрела на него своими серыми спокойными глазами. – Я была права. Я так и знала. Ты сначала дашь мне почувствовать, что такое счастье, а потом оттолкнешь прочь, чтобы уйти в свой проклятый крестовый поход. – Она усмехнулась. – Жаль, что я не смогу тебя ненавидеть, Боб. Ты самый настоящий сукин сын, но ненавидеть тебя – все равно что ненавидеть погоду. Это бессмысленно. – Послушай… Это было самое лучшее время в моей жизни. Самое прекрасное. Это было что-то особенное. Еще немного – и я уже никуда не смогу от тебя уйти. – Нет. Это ложь. Ты все равно уйдешь. Я знаю таких, как ты. Вы всегда уходите. – Ты права, – сказал он. – Я уйду. Мне просто надо уйти. Она горько усмехнулась: – Ну и стервец же ты! Боб кивнул головой. На его серьезном, мрачном лице почти ничего не отразилось. – И когда? – Думаю, завтра. – Так скоро? – Да. Уже пора. У меня возникли кое-какие идеи. Я бы сказал – даже план. – Я не думала, что это случится так скоро. – Чем скорее уйду, тем скорее вернусь. – Ты снова лжешь, Боб. Назад ты уже не вернешься. Через неделю ты уже будешь мертвым. – Ну, не так быстро, – ухмыльнулся он. – У меня есть хитрый план. И думаю, что благодаря ему мне кое-что удастся. Но прежде мне надо сделать одно дело. – Что? – спросила она, пытаясь скрыть рвущуюся из глубины души боль. – Я должен добраться до своего тайника в горах и вынуть оттуда спрятанные там тридцать тысяч долларов и несколько винтовок – тогда я буду в состоянии оплатить все свои расходы и в какой-то степени защитить себя. Ну а затем, – он вздохнул, – затем надо вернуться домой и похоронить своего пса. Глава 21 Шрек никогда не умел спокойно, как все люди, входить в двери; он в них врывался, подобно гранате, сильным ударом чуть не срывая злосчастную дверь с петель, и, наклонив корпус вперед, широкими шагами влетал в комнату. Услышав шум, Добблер поднял глаза, но Шрек уже стоял перед ним, в два шага и меньше чем за полсекунды преодолев десять футов, что были между порогом и столом. – Полковник Шрек, я… – чувствуя себя так, словно у него сейчас будет произведена неожиданная проверка или инспекция, Добблер сделал слабую попытку приподняться, но стоявший перед ним суровый человек бесстрастным жестом приказал ему сидеть. – Я немного задержался, Добблер, поэтому зашел просто так. – О Боже, полковник, с вами все в порядке? – Устал. Очень устал. – Самолет задержался? Укачало? Вам надо было бы снять ботинки и походить босиком по ковру… – Доктор, я просил вас заняться таинственным исчезновением Суэггера. Вы сейчас можете изложить мне свои мысли? – Конечно, конечно, – засуетился Добблер. Раньше Шрек никогда не приходил в его кабинет, он всегда вызывал Добблера к себе по телефону. Добблер начал постепенно излагать все, что к этому моменту сделал: как он случайно открыл закономерность в этих странных чеках, приходивших раз в год от продавцов цветов из Литл-Рока, как позвонил туда, узнал, что это за организация, потом попытался разузнать адрес, куда доставляют цветы, но продавцы цветов, оказывается, не делают никаких записей, а в их компьютерную систему без них проникнуть нельзя. Последнее, что он предпринял, – это попросил одного из компьютерных гениев в Отделе исследований войти в компьютерную сеть ФТД в надежде, что хоть так сможет обнаружить то загадочное место, куда Суэггер посылал цветы. Но где-то на половине своего рассказа Добблер вдруг понял, что полковник Шрек почти не слушает его.