– Послушай, дружище, за всю твою жизнь что-нибудь да найдется, что позволит занести тебя в такой список. Мы не рискуем. Мы никогда не рискуем. – В письме содержится какая-то угроза? – Ну, в принципе наш штатный психиатр говорит, что да. Это не явная угроза, а скорее тон угрозы. Вот, послушай: “Сэр, единственное, чего я прошу, – это чтобы нация дала мне то, что принадлежит мне по праву, потому что я заслужил это, образцово исполняя свой долг по отношению к ней. Для меня необычайно важно получить этот орден (восклицательный знак). Он принадлежит мне (восклицательный знак). Я заслужил его (восклицательный знак). Двух мнений по этому поводу быть не может, сэр, этот орден – мой (восклицательный знак)”. Ник задумался над человеческой природой. Да, как и многие, многие другие, великий Боб Снайпер, завоевавший репутацию непревзойденного стрелка во Вьетнаме, настоящий снайпер от Бога, тоже жаждал призвания. Ему тоже было не чуждо тщеславие. Он больше не мог просто так жить и оставаться в неизвестности, зная, что он единственный, кто тогда мог делать невозможное возможным. В своем окружении Боб, как и многие другие, хотел известности, внимания и официального признания. Хотя, может быть, и нет. Это, возможно, было нужно в первую очередь ему самому. Человеку всегда хочется иметь больше, чем он имеет в действительности, причем он желает получить это незамедлительно, ибо считает, что в своей жизни он уже ждал достаточно долго и теперь наконец пришла его очередь. Ник постоянно сталкивался с проявлениями подобного неудовлетворенного самолюбия на улицах. Как-то постепенно и незаметно в Америке исчезло то, на чем раньше базировались такие понятия, как “мы”, “чувство локтя” или “семья”; им на смену пришло другое понятие – “самоисключительность”; она-то и сделала людей сумасшедшими. Им хочется слишком многого. Они думают, что каждый из них представляет из себя необычайно важную персону, на самом же деле все они остаются хоть и повзрослевшими, но все же детьми, которых так легко обидеть… И все-таки это было как-то не похоже на Боба. – Мне кажется, что это звучит довольно безобидно, – сказал Ник. – Все дело в восклицательных знаках. Целых четыре. Согласно нашей теории, восклицательные знаки символизируют определенную тенденцию к проявлению жестокости. Не склонность, а всего лишь тенденцию, потенциальную возможность такого поступка. В данном случае это теория, хотя, честно говоря, мы пришли к выводу, что те, кто пишет письма, практически никогда не берутся за оружие. Им это просто не надо. Для большинства из них весь смысл заключается в самом процессе написания письма. Это их вполне удовлетворяет. Хотя этот человек, видимо, прекрасный стрелок, или, по крайней мере, когда-то им был, он поставил четыре восклицательных знака. И у нас действительно есть запись, что он побывал в Новом Орлеане… – Да, я убедился, что… – Поэтому мы включили Суэггера в группу Чарли. Ты можешь вычеркнуть его у себя и передать в группу Бета… – Я так и сделаю. – Я знаю, что в группе Чарли одно отребье, не заслуживающее внимания. Поэтому никто и не хочет браться за эту грязную работу. Обычно это делают те, кому не нашлось другого дела. Ты, э-э… немного староват для Чарли. – Да, но я делаю то, что мне сказал мой босс, вот и все. – Мы это ценим. Я рад, что мы получаем помощь со стороны ФБР. – А как вы узнали, что он был в Новом Орлеане? – Что? – Ты сказал, что он был в Новом Орлеане, значит, у вас есть об этом сообщение. Как вы узнали об этом? – Да, – ответил Марбелла, – такая запись есть… – Но откуда поступила эта информация в файл? Я имею в виду, получена ли она от вашего наблюдателя, из другой какой-то конторы, из полиции, Пентагона или УПДБВ? – Знаешь, тут об этом ничего не сказано. Информация поступает из самых различных источников, причем не вся она достоверная. А что, это имеет какое-то значение? – За Суэггером кто-то следит! – Слушай, что ты пристал? Я в этой цепочке самый последний человек. Об этом тут ничего не сказано. Просто стоит дата. Информация не всегда является достоверной, пойми, Мемфис. Некоторая – точная, некоторая – нет. В твоей власти вычеркнуть его из этой группы, понимаешь, дружище? – Да, конечно. Огромное спасибо, – сказал Ник и повесил трубку. “Ну и что же я должен сделать? Ведь что-то я все-таки должен сделать?” Ник позвонил в справочную службу штата Арканзас и очень быстро получил ответ, что за Бобом Ли Суэггером не числится какой-либо зарегистрированный или незарегистрированный телефонный номер. Дозвонившись в полицейское управление штата, он узнал, что Боб никогда не был ни под судом, ни под следствием. Там же он узнал его адрес: Рурэл-Рут, 270, Блу-Ай. В конце концов он позвонил Вернону Теллу, шерифу графства Полк, штат Арканзас, и, назвав телефонистке опознавательный код ФБР, сразу же вышел на прямую с ним связь. – Боб Ли? Боб Ли просто живет себе в горах один-одинешенек. Вот и все. – Он не вызывает у вас никаких проблем? – Нет, сэр. Более спокойного человека я еще не встречал, сэр. Боб Ли замкнут и не любит, когда его тревожат посторонние. Но он очень хороший человек. Он с честью служил своей стране во Вьетнаме, и его отец безупречно служил ей, и его дед, Лукас, тоже: он был шерифом здесь в двадцатые годы. Они все коренные жители графства Полк и принадлежат к той категории людей, которые никому не причинят вреда, если их не тронут первыми. Но Ника волновало другое: Боб жил один, вдали от общества, вместе с десятками своих винтовок. Описание совпадало и вряд ли могло быть случайным. – Пьет или еще что-нибудь употребляет? – Мистер Мемфис, поверьте мне, я бы солгал, если бы не сказал вам, что несколько лет назад у Боба Ли были проблемы с алкоголем и некоторое время его положение было не из легких. У него вся жизнь – сплошная боль, вы же знаете, ведь он был ранен на войне. Но я верю, что Боб Ли окончательно вышел из кризиса и нашел себя. Единственное, что ему надо в жизни, так это свобода и чтобы его оставили в покое. – А как насчет наград? Он никогда не говорил о наградах? Они для него играют очень важную роль? – Для Боба Ли? Позвольте мне кое-что вам сказать, молодой человек. Вы когда-нибудь были на войне или участвовали в чем-нибудь подобном? – Нет, сэр, не был. – Ну так вот, молодой человек, те, что интересуются медалями, всегда стремятся пробиться вверх по служебной лестнице. В 1943 и 1944 годах я вместе с солдатами генерала Меррилла прошел всю Бирму из одного конца в другой, и единственный среди нас человек, который стремился к получению наград и проявлял при этом немало усилий – он даже стал губернатором штата Колорадо, – впоследствии предстал перед судом за государственное преступление. Нет, молодой человек, Боб Ли Суэггер абсолютно не интересуется наградами, ему на них просто наплевать. Я раз или два бывал там, где он живет, и, поверьте, в его жилище трудно найти хоть малейший намек на то, что этот человек считает себя самым храбрым и отважным героем, который когда-либо рождался в нашей стране. Нику было приятно это слышать. Вечером, зайдя к нему в кабинет, Херм спросил: – Ник, у тебя есть кто-нибудь из Чарли, кого бы стоило перекинуть в Бету или Альфу? Ник ответил: – Да, – и назвал ему фамилии трех человек, которые, может быть, и представляли какую-то опасность, но тем не менее никогда бы, по его мнению, не решились на активные враждебные действия. Наконец-то он вырвался из Управления. На самом деле он, конечно, все равно оставался в этом вонючем фэбээровском болоте, но по крайней мере сейчас был вне стен здания Управления. Вместе с Хермом Слоаном и его напарником Джефом Тиллом, которого все звали просто Тилл, Ник сидел в заднем отсеке специального автомобиля Секретной Службы, беспорядочно крутя ручки приборов и проклиная все на свете. Эта чертова машина была буквально нашпигована электронным оборудованием. – Ну и зараза, – сказал Тилл. – Ты уверен, что она работает на прием? – спросил Слоан. – Не уверен, – несколько нервозно ответил Тилл. – Все индикаторы красные, мы работаем в направленном излучении, но, веришь, я не слышу ничего, кроме шумов и потрескиваний. Это просто выводит меня из себя. Ник предоставил двум приятелям по очереди проклинать электронное оборудование и пульт управления, который слабо освещал их своими тускло мигающими лампочками. За окном машины не было ничего, кроме байю и стрелоподобных кипарисов, между которыми раздавалось хлюпанье болотной воды, по которой шлепали какие-то маленькие мерзопакостные твари. Где-то в трехстах метрах впереди – так, по крайней мере, предполагалось – должна была находиться небольшая ферма, которая одновременно служила штабом экстремистской расистской группы “Белый маяк расовой чистоты”, о которой говорили, что она отличается необычайной жестокостью среди всех новоорлеанских организаций подобного типа. Она состояла из толстопузых татуированных белых, вооруженных их любимыми “Раджер Мини-14”, причем в своих взглядах они резко расходились с организациями ку-клукс-клана, в свое время вышли из него и считали его политику слишком “мягкотелой”. Все это, возможно, так и было, при условии, правда, что сама организация существовала. У Ника сложилось такое впечатление, что все это – плод воспаленного воображения, полицейские выдумки, частенько служившие, надо сказать, легким выходом из сложных ситуаций. Обычно какое-нибудь очень неудобное или запутанное преступление списывалось на “Белый маяк” и таким образом сразу попадало в файлы нераскрытых преступлений еще до того, как к его раскрытию кто-нибудь прикладывал свои силы, время и энергию. Ник один раз потратил целую неделю, пытаясь докопаться до истины, но в конце концов пришел к выводу, что все это было не более чем фантазией, рожденной сплетнями и ненавистью и постоянно подпитываемой неправдоподобными слухами. Тем не менее, по совету одного детектива из новоорлеанского Отдела по контролю за бандформированиями, Слоан, его напарник и Ник Мемфис, в качестве представителя местных служб ФБР, ровно в полночь сели в этот напичканный сложной электронной аппаратурой автомобиль и приехали сюда, чтобы прослушать фермерский дом – никакого ордера не требовалось, если прослушивание осуществлялось при помощи параболического микрофона, – а также, чтобы узнать, что эти парни из “Белого маяка” замышляют, если, конечно, эта ферма была их местом встречи. Ник мог назвать, по крайней мере, трех местных детективов, которые, опрокинув стакан-другой, с удовольствием погоготали бы над тем, как им удалось послать трех белых дураков с Севера в болота ночью только лишь для того, чтобы те послушали там стрекот цикад. Но он ничего не сказал. – Не может же быть, чтобы везде было одно и то же, – сказал Тилл. – Это просто хлам, а не техника, старье одно. Даже к компьютеру не подсоединены. – Может быть, излучение не проходит сквозь деревья? – Скорее всего, эта техника – просто откровенное старье, – проворчал Тилл. Однако Ник чувствовал себя так, будто находится на борту космического корабля “Энтерпрайз” – настолько все тут было суперсовременным и напичкано техникой самого высокого класса. – А что не так с оборудованием? – спросил он. – У нас, например, чтобы провернуть какое-нибудь крупное дельце, надо обращаться за разрешением и специальным оборудованием аж в Майами. – Да мы тоже уже несколько лет бьемся, чтобы получить новые приборы, – сказал Тилл. – Хлам вроде этого всегда прибывает на место за две недели до того, как появится Сам. А ведь этот микрофон был сконструирован еще в шестидесятых и уже давно далек от совершенства. Хоть из пушек пали – все равно ничего не уловит! Хлам и рухлядь! – Вам надо бы “Электроток 5400”, – задумчиво протянул Ник. – Конечно! – воскликнул Тилл. – Но у меня миллион долларов на дороге не валяется, чтобы я его мог выбросить на такое дело. Хотя, черт побери, мои обязанности – это защита и охрана жизни президента Соединенных Штатов, вот так-то! Слушай, а откуда ты знаешь об “Электротоке”? Этот микрофон суперсекретный и почти никому не известен. – Да так, один друг сказал. Вроде бы их всего семь штук в мире… – Нет, пять или, может быть, шесть. Да, было бы неплохо и нам таким разжиться. А теперь придется полазить по этим гадским болотам. Надо будет где-нибудь припарковаться и настроиться стационарно. – Они только в ЦРУ и УБН, да? – И еще у некоторых клиентов за границей с очень-очень крутыми связями. – Я слышал, что такие микрофоны были кое у кого в Сальвадоре. – Меня это не удивляет. Ни одна группа уничтожения без них не обходится, в то время как те, что работают ради сохранения жизни, типа нас, вынуждены пользоваться вот таким хламом тридцатилетней давности. Ну-ка подожди, дружище, мне кажется, что у меня в наушниках плещется какая-то рыбка. Ник сразу же затих и молчал, пока Тилл возился, подстраивая громкость и частоту. – Я что-то нашел, – наконец сказал он. – Пленка пишет? – Пленка пишет классно. Э-э… одну секундочку, сейчас я попробую усилить и вывести звук на твои наушники. Ник услышал шум голосов, что-то невнятно бормочущих вдалеке: – Ты знаешь, у них, э-э… они будут, ты знаешь, э-э… они все красться в деревьях… там, где все собраться, э-э… дай сказать тебя… э-э… они красться… ты в болота… конечно, паря, тык в них, как огни… ты знаешь, ты же знаешь, что я говорить… огни, как и… когда они подойти близко все да, ты шмяк, да, бах! ты знаешь… – Не хочу показаться невежливым, – сказал Ник, – но мне кажется, что это совсем не “Белый маяк”. – Черт, – произнес Слоан.