— Нико… — Тим указал на изящную бутылку, стоявшую на столике. — Стаканчик «Де Бортоли»? — Спасибо, попозже. — Попозже может и не быть, сынок. — Ну и о чем вы шептались? — Мы ссорились, — ответил Эйвери. — Шепотом? — Громко ссориться неприлично. — Что касается нашего спора, — сказал Тим, — к сожалению, я не могу рассказать тебе о его предмете. — Мы сжигаем свои корабли. — Эйвери! — Но кому мы можем об этом рассказать, если не Нико? — Никому. — В конце концов, он наш ближайший друг. Николас тактично утаил удивление, которое вызвало у него это открытие, и молчание затянулось. Эйвери в волнении покусывал нижнюю губу, бросал на Тима умоляющие взгляды и страдальчески сжимал и разжимал кулаки. Он напоминал ребенка на рождественском утреннике, которому не разрешают открыть свой подарок. Тряслись даже его редкие курчавые волосы. Николас наклонился к уху Эйвери: — У меня тоже есть тайна. Предлагаю обмен. — Ого… Давай, Тим, а? — Угомонись. Тебе как будто два года. — Тим спокойно взглянул на Николаса. — Что за тайна? — Удивительная тайна. — Гм. И больше никто не знает? — Еще только два человека. — Тогда это уже не тайна. — Тайна связана с двумя этими людьми. — Вот как! — Ну, Тим, решайся, — подзуживал Николас. — Честный обмен — не грабеж. — Где ты нахватался таких сентенций? — Пожалуйста… Тим заколебался. — Обещай, что до премьеры ни словом не обмолвишься. — Обещаю. — Ты как-то слишком быстро согласился, — подхватил Эйвери. — Но если ты не сдержишь слово, то никуда не поступишь. — О господи. — Он побледнел. — Что ты несешь? С каких пор у тебя завелся магический кристалл? — А почему до премьеры? — спросил Николас, восстановив самообладание. — Потому что после нее об этом будут знать все. Ты обещаешь? — Не сойти мне с этого места. — Но сначала твоя очередь. Николас рассказал им свою тайну, поглядывая то на одного, то на другого. Эйвери разинул рот от удивления и удовольствия. Тим побагровел, потом побелел, потом побагровел снова и сказал: — В моей ложе. Николас утвердительно кивнул. — Вытворяли все эти пакости. — Как всегда, mot juste[35], — хихикнул Эйвери и удовлетворенно качнулся на стуле. Николас подумал, что он похож на Даруму, японскую куклу-неваляшку, которую как ни наклоняй, она всегда возвращается в первоначальное положение. — Но… если ты не видел мужчину, откуда ты знаешь, что это был Дэвид? — В театре больше никого не было. Только я, Китти, которая минут десять спустя оказалась в гримерной, и Дэвид на складе декораций. Я знаю, что они с отцом частенько рано приходят. Но ведь не настолько рано. — Я думал, ты всегда запираешь свою ложу, — сказал Эйвери. — Я и запираю. Но в кабинке у помощника режиссера есть запасной ключ, — ответил Тим, а потом добавил: — Теперь я буду брать его домой. Надо сказать, — продолжил он, — он немного… простоват… Дэвид. В смысле, для Китти. — Констанции подошел бы любовник из простонародья, — хихикнул Эйвери. — У тебя, Нико, наверное, дух захватило. Если ты любитель подобных вещей. — Ну, — Николас слегка покраснел, — не сказал бы. — Ладно, он славный малый, — подытожил Тим, — и, по-моему, почти любой покажется приятным разнообразием после Эсслина. Ложиться с ним в постель все равно, что с памятником принцу Альберту. — Он одернул манжеты на своей рубашке. — Уже почти без четверти семь. Пора пойти проверить пульт. Он взял бутылку и быстро направился к двери. Эйвери засеменил следом. Николас устремился за ними. — А ваша тайна? — Потом. — У нас есть еще двадцать минут. — А у меня еще больше, — отозвался Эйвери. — Я могу ему рассказать. — Расскажем вместе. — Тим дернул дверь осветительной ложи, потом достал ключ. — По крайней мере, Дэвид запер за собой дверь. Он открыл дверь, и все трое на мгновение задержались у входа, а Эйвери подрагивал, словно ищущий добычу зверь. Он вытянул свой маленький носик (насколько было возможно) и принюхался, как будто надеялся учуять в спертом воздухе легкий аромат порочности. — Ради всего святого, Эйвери. — Извини. Образ Китти вновь живо представился Николасу, и казалось невозможным, чтобы в этом тесном помещении не осталось никаких следов ее присутствия. Он увидел на стекле едва различимые полосы, оставленные ее лопатками. — Интересно, почему они выбрали это место? — подивился вслух Эйвери. — Извращенное воображение. Ладно… Увидимся позже, Николас. Николас развернулся и собрался уйти, когда его поразила внезапная мысль. — Эйвери… Ты ведь никому не передашь то, что я вам рассказал? — Я?! — возмутился Эйвери. — Мне нравится, что ты спрашиваешь об этом меня. Почему не его? Николас ухмыльнулся: — Спасибо. Спускаясь по лестнице, он столкнулся с Гарольдом, который явился в театр, как обычно, по-наполеоновски. Войдя в фойе, он принялся кричать и успокоился, лишь когда каждый уголок театра пришел в совершенно ненужное суматошное движение. Гарольд считал, что все постоянно должны быть чем-нибудь заняты. — Ну, все готовы? — воскликнул он, уселся в третьем ряду, закурил сигарету «Давидофф» и снял шапку. У Гарольда была целая коллекция меховых шапок. Эта, сшитая из меха нескольких разных животных, была трех цветов: черного, бежевого и желтовато-серого; в придачу к ней был приделан короткий хвост. На голове у Гарольда она выглядела, будто свернувшийся лемур, и члены труппы называли ее «Гарольдов суккуб». — Эй, Дирдре! — взревел Гарольд. — Поживее! Пьеса началась. Вентичелли, сидевшие у рампы, внезапно вскочили, неотделимые друг от друга, будто назойливые комары. Они представляли собой мерзкую парочку, с одутловатыми лицами и лохматыми волосами непонятного цвета — грязно-бежевого, с розоватым оттенком; театральные парикмахеры называют его «цветом шампанского». Их веки были, словно у ящериц, по-старчески полуопущены, хотя обоим было чуть за тридцать. Они всегда говорили на сцене мерзким шепотом, как будто намеревались сообщить зрителям какую-то отвратительную тайну. Гарольд постоянно делал им замечания, чтобы они говорили громче. Чувствуя себя в безопасности под покровительством Эсслина, они ядовито обсуждали всех и вся, и дыхание их было сырым и зловонным, словно только что разрытая могила. Окончив свой открывающий пьесу диалог, они плотно завернулись в плащи и с важным видом удалились за кулисы.