– Давайте-ка я проясню обстановку. Вам не нравится то, как я и мои кореша делаем бизнес. Достаточно честно. А меня воротит от всего вашего добродетельного дерьма. Но знайте одно. Пока вы меня тут пытаетесь расколоть, убийца Чероки, кем бы он ни был, преспокойно гуляет на свободе. – Это все, что вы можете сообщить мне, мистер Дорси? Его глаза впились в мои, и я почти физически ощутила запах его ненависти. – Возможно, у меня в запасе есть еще кое-что, – произнес он, с деланным безразличием рассматривая свои ногти. – Что именно? – Я не скажу вам ни слова. Но в последних новостях Чероки не единственный мертвяк. Я стала лихорадочно думать. О чем он говорит, о Пауке Маркотте? Неужели он знает, кто убил Эмили Туссен? Но прежде чем я спросила, Дорси снова отодвинулся, краешки губ изогнулись в насмешливой улыбке. – И что же вас так рассмешило? Может, поделитесь со мной? Дорси провел рукой по подбородку, козлиная бородка извивалась меж пальцами. Он переложил трубку к другому уху. – Скажи этой гнойной заднице тормознуть мое дело. – Я встала, чтобы уйти, но следующие слова заставили меня замереть на месте. – Работай со мной, и я отдам тебе девчонку. – Какую девчонку? – спросила я как можно более спокойным голосом. – Ту сладенькую малышку, которую ты выкопала. Я молча смотрела на него, пытаясь унять сердцебиение от охватившего меня гнева. – Скажи мне, что тебе известно, – наконец прохрипела я. – Так по рукам? – Хотя маленькие крысиные зубки спрятались, в глазах отражалась тьма девятого круга ада. – Ты лжешь! Он приподнял брови и задрал вверх ладонь свободной руки. – Правда – краеугольный камень моей жизни, мэм. – Втирай это кому-нибудь еще и в другом месте, Дорси! Дрожа от ярости, я бросила трубку на место, развернулась и нажала на кнопку. Я уже не могла услышать его прощальную язвительную реплику, но, стремительно пролетая мимо охранника, увидела его лицо. Слова Дорси были понятны даже через стекло. Он знал. На обратный путь ушло около часа. На дороге случилась авария, все ведущие на восток автострады, кроме одной, были перекрыты, и движение через туннель Виль-Мари застопорилось, вызвав многокилометровые пробки. Пока я разобралась в ситуации, стало невозможным съехать с магистрали, так что мне ничего не оставалось, кроме как ползти вместе с остальными обеспокоенными водителями. Бетонные стены глушили сигнал, так что даже радио нельзя было послушать. Из головы не шел разговор с Дорси. Он вел себя очень нервно, как уж на сковородке, но означало ли такое поведение, что он виновен? Мне вспомнился взгляд Дорси и то мгновение, когда маска на секунду приоткрыла его подлинное лицо. Я дернула за рычаг передач, продвинула машину на несколько сантиметров, затем снова вернула рычаг в нейтральное положение. Не взял ли Клодель неверный след? Такое ведь и раньше случалось. Я увидела машину «скорой помощи», медленно продвигавшуюся вперед по правой обочине, красные огни пульсировали на фоне бетонных стен. Что скажет Клодель, когда узнает о моем визите в тюрьму? Что ж, тут и гадать нечего. Я с нетерпением барабанила пальцами по рулю. Действительно ли Дорси обладает информацией о Саванне Оспрей? Я включила передачу и сдвинула машину еще чуть-чуть. Не пытался ли он, прикрываясь сделкой, просто спасти спою задницу, как и многие до него? Неизвестно. Перед глазами снова всплыло лицо Дорси, этакого крутого парня, презирающего всех и вся. Бесспорно, этот человек вызывал отвращение. И, тем не менее, в ту единственную долю секунды мне довелось увидеть правду, я нисколько не сомневалась. Можно ли ему верить? Следует ли ему доверять? Если он предоставит достоверную информацию о Саванне Оспрей в обмен на требование расширить круг подозреваемых в убийстве Чероки, что мы теряем? Но возможно ли сотрудничество? Безусловно, Клодель выступит против сделки. Минут через сорок я, наконец, поравнялась с местом аварии. Одна машина перевернулась, вторая врезалась в стену туннеля, фары разбиты. Асфальт блестел от осколков стекла, полицейские и аварийные машины сгрудились вокруг обломков крушения, как обоз колонистов перед нападением индейцев. Наблюдая за тем, как спасатели просовывают в перевернутую машину «челюсти жизни» – пневматическое устройство, раздвигающее искореженные части, чтобы добраться до пострадавшего, – я гадала, не одно ли у нас с водителем было место назначения. Наконец путь освободился. Я помчалась по туннелю, выехала у Де-Луримье и уже через несколько минут была в лаборатории. Выходя из лифта на двенадцатом этаже, я уже поняла: что-то неладно. Стойка администратора пустовала, настойчиво звонил телефон. Пока я пересекала фойе, сосчитала звонки. Пять. Пауза, затем тишину разорвала новая трель. Я вставила свой пропуск, стеклянные двери распахнулись. Рядом с женской уборной стояла наша женщина-администратор – глаза покраснели, в руках скомканная в тугой шарик салфетка. Секретарь успокаивала ее, обняв за плечи. По всему помещению стояли, сбившись в небольшие группки, сотрудники и что-то обсуждали – голоса приглушенные, напряженные лица. Словно в комнате ожидания перед операционной. В памяти внезапно всплыла другая сцена. Пятнадцать лет назад. Я оставила Кэти на попечение своей сестры, а сама отправилась по делам. Сворачивая на свою улицу, попала в тиски такого же необъятного ужаса, ощутила тот же приток адреналина в крови. Глаза выхватывают кусочки происходящего, в которых нет никакого смысла. Гарри и соседи, стоящие на дороге. Нелепость. Они же не знакомы. Лицо сестры, тушь растеклась по бледным щекам. Она обхватила себя руками. Куда подевалась Кэти? Я мысленно взмолилась: «Милосердный Боже, только не Кэти! Что угодно, но только не моя девочка!» Глаза соседей, переполненные состраданием, наблюдающие, как я на шатких ногах выхожу из машины. Макдафф сорвался с места и попал под колеса «бьюика». Собака погибла. Облегчение, запоздалая печаль. Ужасно, но я справлюсь. Мой пудель умер, но с дочерью все в порядке. Теперь, при виде коллег, я чувствовала тот же страх. Что здесь, черт возьми, случилось? Сквозь вторые стеклянные двери я увидела Марселя Морена, что-то горестно обсуждавшего с Жаном Пелетье. Я набрала код и оказалась внутри. Заслышав шаги, они резко замолчали и посмотрели в мою сторону. – Что? – спросила я. – Доктор Ламанш. – Глаза Морена лихорадочно блестели. – Он потерял сознание, когда проводил вскрытие Чероки Дежардена. – В котором часу? – Все ушли на обед, он остался работать один. Когда Лиза вернулась, она обнаружила его лежащим на полу. В бессознательном состоянии, едва дышал. – Надежда есть? Пелетье сдавленно прокашлялся. Морен покачал головой: – Все в руках Божьих. 22 В пятницу первым делом я позвонила в больницу. Состояние Ламанша стабилизировалось, но он по-прежнему оставался в отделении интенсивной терапии, и посетителей к нему не впускали. Из медсестры удалось вытянуть только это. Как, никогда чувствуя собственную беспомощность, я заказала цветы, вслед за тем приняла душ и оделась. Дверь в комнату Кита оставалась закрытой. Я не разговаривала с ним со среды и даже не могла сказать наверняка, где он провел предыдущую ночь. Приехав, домой, я нашла на холодильнике записку. Он придет поздно. Мне не стоит его дожидаться. Я и не стала. Заваривая кофе, я напомнила себе, что следует позвонить Гарри. Хотя моему племяннику уже исполнилось девятнадцать, и период неусыпного контроля остался позади, мне все-таки хотелось выяснить, насколько сильно, по мнению родителей, мне надлежит опекать Кита. И как долго. Кит медленно, но верно завоевывал пространство. Холодильник ломился от замороженной пиццы, сандвичей с постной говядиной, хот-догов, жестянок с тушеной фасолью и банок с содовой. Сырные палочки, чипсы «Начо» в сыре и перечном соусе, пончики, упаковки всевозможных сухих завтраков выстроились шеренгами на кухонных полках. В гостиной мой телевизор превратился в игровую приставку, по полу змеились провода, напоминая запутанные спагетти. Диски громоздились на полках и валялись по всему дому. Мятые джинсы, носки и велосипедные шорты грудой возлежали на одном кресле, с ручки второго свешивалась ковбойская шляпа. В прихожей две пары тяжелых ботинок лежали на самом проходе.